Николай Устрялов - Италия — колыбель фашизма
Она не нова в современной социальной и государственной науке. Достаточно назвать проф. Л. Дюги, чтобы напомнить о ней. «Да, государство умерло, – писал этот автор вот уже двадцать лет тому назад; – или, скорее, мало-помалу умирает его римская, регальная, якобинская, наполеоновская, коллективистская форма, которая в различных видах есть постоянно одна и та же государственная форма. Но в то же время созидается другая, более широкая, эластичная, охранительная и человеческая форма государства. Ее элементов два: 1)понятие социальной нормы, обязательной для всех, или объективное право, и 2)децентрализация или синдикалистский федерализм… Конечно, в будущем, которое еще увидит наше молодое поколение, сорганизуется рядом с пропорциональным представительством партий профессиональное представительство интересов, т. е. представительство различных классов, организованных в синдикаты и федерации синдикатов».
Эклектическая и сумбурная философия Жоржа Сореля, со своей стороны, своеобразно толкала мысль к идеологии корпоративного государства. «Метафизик синдикализма», Сорель, правда, любил объявлять себя выразителем стремлений рабочего класса, глашатаем «рабочего империализма», революционного пролетарского насилия. Но объективная логика его писаний, отягченная пестрым грузом разномастных идейных наслоений, претворяющая в себя зараз и Бергсона, и Маркса, и Ницше, и католицизм, – смотрела в иную сферу идей. Упиваясь мистикой силы, проповедуя героическое действие и ожесточенную классовую борьбу, Сорель имел при этом в виду интересы не только пролетариата, но и других социальных слоев, следовательно, вообще нации. «Пролетарское насилие – писал он – не только может обеспечить грядущую революцию, – оно помимо того представляется для европейских наций, оскотиненных гуманитаризмом, единственным средством воскресить в себе былую энергию. Это насилие заставит капитализм всецело отдаться выполнению своей производственной роли и вернет ему его прежние боевые качества. Растущий и крепко организованный рабочий класс может заставить класс капиталистический пребывать воспламененным экономической борьбой; если перед лицом буржуазии, богатой и жадной к завоеваниям, возникнет сплоченный и революционно настроенный пролетариат, капиталистическое общество достигнет своего исторического совершенства… Все будет спасено, если своим насилием пролетариат восстановит раздельность классов и вернет буржуазии ее энергию»[10].
Нужды нет, что в других местах своих работ автор подчас высказывал мысли, плохо сочетаемые с приведенной. Важно, что среди различных тенденций французского синдикализма имелось налицо и это. Классовая борьба нужна лишь для самоопределения, мужественного самопознания, отбора классов, для создания социального сверхчеловека. Ну, а дальше?..
Дальше напрашивалась сама собою идея творческого сотрудничества познавших себя и свою производственную роль, закаленных насилием и пронизанных доблестью борьбы, дифференцированных общественных классов. Сам Сорель такого вывода не сделал. Его провозгласят воспитанные синдикализмом фашисты.
На итальянской почве идея представительства интересов издавна пользовалась большим успехом. После войны она становится положительно модной, «носится в воздухе» повсюду. В парламентских кругах выдвигается конкретный проект реформы Сената на основе корпоративизма. Специалисты указывают, что такая реформа была бы вполне в духе итальянской конституции, формирующей верхнюю палату из представителей различных кругов населения: изменилась «аристократия» страны – должен измениться и состав верхней палаты. Говорят об «экономическом парламенте», выбранном рабочими и хозяевами, разделенном на секции промышленную и аграрную, ведающем вопросами дисциплины труда и наделенном в рамках этих вопросов законодательными функциями. Проект этого технического парламента усиленно разрабатывается Лабриолой в бытность его министром труда. Католическая партия и католические рабочие союзы включают в свою программу пункт о преобразовании Сената: «Выборный Сенат с преобладающим представительством национальных корпораций – академических советов, коммун, провинций, организованных классов». В обосновании своей партийной программы 1919 года они пишут ясно и недвусмысленно: «…Вместе с тем национализм открыто становится на синдикальную почву. И не только в хозяйственной, но также и в политической области. Корпоративный принцип, имеющий в Италии длинную и славную традицию, есть основа социальной жизни; он должен стать также основой и жизни политической. Господство неорганических масс, порождающих часто невежественных и безответственных политиканов, должно быть, путем законного воздействия организованных общественных союзов, преобразовано и направлено в русло культуры, свободного призвания, местных интересов, хозяйственного производства, откуда и должны призываться сознательные и знающие свое дело представители. В качестве первого шага по пути необходимого развития политических учреждений должна быть осуществлена реформа Сената. Выборы на основе корпоративного принципа дадут Сенату силу и авторитет и позволят ему противостоять опасному всемогуществу нижней палаты, избранной аморфною массой и не отражающей собою реальной жизни нации».
Любопытно, что эти тезисы, изложенные в националистической программе, защищались и в противоположном лагере, разумеется, по другим соображениям. Социалисты надеялись развертыванием профессионального представительства усилить влияние рабочих в государстве. Впечатления европейской жизни, а также по своему понятого советского строя позволили видеть в установлении корпоративной системы первый шаг к осуществлению планового начала в хозяйственной жизни, к обузданию буржуазии и к желанным социализациям.
Фашизм и в этой области не явился, таким образом, каким-либо дерзновенным и оригинальным новатором. И здесь он был призван не нарушить закон, а исполнить. «Мы усвоили радикальнейшие требования современного рабочего движения», – звонко писал Муссолини. Но вначале сами фашисты довольно туманно представляли себе конкретные очертания своей синдикальной идеи. Часть их, придерживаясь старой доктрины революционного синдикализма, предвкушала полное растворение государства в синдикатах. Другие, испытавшие социалистические влияния, имели в виду сильное регулирующее и планирующее государство. Третьи, наиболее трезвые и чуткие к потребностям дня, предусматривали неизбежность политики хозяйственного либерализма. Муссолини не торопился конкретизировать свои взгляды в этом вопросе: он выжидал событий и был занят реальной политической борьбой. Но само по себе корпоративное начало продолжало оставаться в его глазах основным символом новой большой эпохи: «когда появились парламенты, не было торговых палат, палат труда, синдикатов; каждое столетие имеет свои специальные учреждения»…
31 августа 1920 года Д’Аннунцио опубликовал свою пресловутую фиумскую конституцию, «Carta di Carnaro». Не успевшая вследствие скорого падения Фиуме получить практического применения, эта хартия все же остается характерным историческим памятником. В ней сочетается высокая оценка государства с ярко выявленным корпоративным принципом: сочетание, впоследствии усвоенное фашистским законодательством. 9 статья хартии объявляет собственность не абсолютным господством лица над вещью, а лишь полезной общественной функцией. 19 статья посвящена подробному перечислению корпораций и заканчивается лозунгом: «Fatica senza fatica», труд без устали. Нетрудоспособные граждане приписаны к той или к другой корпорации. Признанные государством корпорации наделены правами юридического лица. Нижняя палата избирается путем всеобщих и пропорциональных выборов, а верхняя составляется из представителей корпораций. Государство определяется как «общая воля и общее стремление народа всегда к более высокой степени духовного и материального бытия» (ст. 18). В случаях государственной опасности торжественное собрание палат вручает власть диктатору (ст. 43). Вся хартия полна возвышенным поэтическим вдохновением и блещет стилистическими красотами: сразу видно, что к ней приложил руку мастер этого дела.
Муссолини отнесся к фиумской хартии без энтузиазма. Его политическое чутье подсказывало ему скептицизм к широковещательным излияниям Д’Аннунцио: «весьма сомнительно, – отозвался он о них, – чтобы карнарская хартия могла служить программой для партии, живущей и действующей в среде определенных исторических реальностей». Но это, несомненно, не помешало фашизму усвоить из нее то, что могло в будущем пригодиться…
Фашистская программа 1921 года настаивала на ограничении функций и полномочий парламента и на создании Национальных Технических Советов с законодательными функциями в пределах их компетенции: «компетенции парламента принадлежат вопросы, касающиеся индивида, как гражданина государства, и государства, как органа, осуществляющего и охраняющего высшие национальные интересы; компетенции Национальных Технических Советов подлежат вопросы, касающиеся различных категорий индивидов, как производителей». Согласно программе, «каждый совершеннолетний гражданин принимает участие в общих парламентских выборах, а также в выборах Национального Технического Совета по своей категории».
