Сергей Кормилицын - Третий Рейх. Гитлер-югенд
От математики не отставали другие предметы. Элементы идеологии вносились в чистописание и родную речь, а история была вообще переписана в интересах партии. При изучении грамматики содержание текстов упражнений не имеет никакого значения, также как и содержание математических задач: главное, чтобы они выполняли образовательные функции. Пользуясь этим, национал-социалистические методисты разрабатывали упражнения, наполненные идеологически верным содержанием, как это упражнение на применение страдательного и действительного залога: «До того, как Гитлер пришел к власти: нападать на людей на улицах / поджигать дома / поджигать здание Рейхстага / разрушать железнодорожные пути / <…> грабить магазины / <…> подрывать поезда / грабить кассы / <…> вызывать раздоры / поносить Родину /<…>»[341].
Переводя данные фразы из неопределенной формы в действительный или страдательный залог, ученик сам, без вмешательства учителя, составлял рассказ о том, какой хаос творился в Германии до прихода Гитлера к власти. Сами за себя говорят и темы школьных сочинений 1938–1939 учебного года: «Наше право на Австрию», «Как Адольф Гитлер разорвал кандалы Версальского диктата», «Готовность к самопожертвованию в новой Германии» и т. д.[342]
Что же касается преподавания истории, то в школьной программе не осталось практически ничего, что не было бы связано с историей Германии. Культура всех древних европейских цивилизаций, будь то греки, этруски или римляне, рассматривалась как прагерманская. Адольф Гитлер был уверен, что «когда нас спрашивают о наших предках, мы всегда должны указывать на греков», и отказывался признавать хоть что-либо общее между предками германцев и неандертальцами и прочими «пралюдьми» и яростно опровергал любые утверждения о происхождении человека от обезьяны. По крайней мере — человека арийской расы. Все неарийцы были вольны происходить от кого угодно, а германцы существовали изначально и были всегда.
Занятия историей представляли собой изучение отдельных фрагментов Германской истории, выстроенных таким образом, чтобы просматривался путь Германии от древности к высшему моменту ее развития — приходу национал-социалистов к власти. При этом германское прошлое показывалось как череда героических событий великих предков. Эпоха темных веков, например, описывалась, как время ныне утраченного величия германской расы. Правильному восприятию такого подхода способствовало и то, что в курсе родной литературы обязательно проходились древнегерманский эпос, «Песнь о Нибелунгах», «Беовульф» и т. д.
На уроках истории изучались битва в Тевтобургском лесу, сопротивление саксов франкской экспансии, образование Священной Римской Империи германской нации, то есть все исторические события, на примере которых можно было показать стремление германского народа к самостоятельности и величию. Завершало курс истории изучение Первой мировой войны (естественно, факты подтасовывались таким образом, чтобы соответствовать основным постулатам национал-социалистической пропаганды, например, легенде об «ударе в спину»), путча 1923 года, раздутого в школьных учебниках до масштабов почти всегерманской революции, а также прихода Гитлера к власти. Особенно тщательно муссировалась тема деструктивности евреев и коммунистов. Изучались и отдельные персоналии — все, кто сделал хоть что-либо для формирования германской культуры, возвышения нации[343].
Идеологическое воздействие не ограничивалось школой. Задачи воспитания «в духе национал-социализма» были возложены на молодежную организацию Гитлер-югенд. В рамках этой организации проводились так называемые отрядные вечера, когда члены Гитлер-югенд под контролем руководителя местного отделения или командира отряда, собираясь в специально выделенных для этого помещениях, — «домах Гитлер-югенд», — посвящали свободное время изучению германской истории и политических новостей, разучиванию новых песен и стихов. Песни, стихи, речевки, разучивавшиеся в невероятных количествах, также были инструментом идеологического воздействия. С этой целью в Германии весьма крупными тиражами выпускались многочисленные песенники, такие, как: «Наше солнце не заходит», «Песенник Вермахта», «Юный народ поднимается», или карманное издание «Наш военный песенник»[344]. В песнях проповедовалась ненависть к окружающим Германию врагам, пропагандировался личный героизм и готовность к самопожертвованию в интересах Родины:
К оружию. Враг окружил. Не бежать,оставаться на месте!Враги вокруг нас и на западе,и на востоке.Как выдержишь ты испытание битвыжестокой?Немало врагов, но поверь, что немалои чести[345].
Или:
…Барабанщик, дай сигнал войскам.Мы пойдем походом на МосквуПуть наш легок, жребий наш велик.Пусть бежит в испуге большевик[346].
В других — подчеркивалась взаимосвязь великих предков и современной молодежи их наследников:
Над нами ветрами разорвано знамяПавших героев Германской земли.И сами герои шагают с нами.Слушай, Германия, мы пришли[347].
Третьи служили целям расового воспитания и внушали ненависть к расово чуждым элементам. Вот, например, одна из песен Гитлер-югенд, предназначенная для исполнения на улицах и во время походов:
«Господь, верни нам Моисея.Пусть заберет своих евреевВ обетованную страну.И моря воды в клочьях пеныВоздвигни по бокам как стены,Путь проложив через волну.Когда пойдут меж них евреи,Обрушь на них валы скорее»[348].
Песни эти, несмотря на зачастую примитивный или труднопроизносимый текст, пользовались среди молодежи достаточной популярностью[349]. Следует, впрочем, признать, что далеко не все песни Гитлер-югенд были настолько перегружены идеологией. Разучивались и исполнялись также народные и старые солдатские песни времен франко-прусской войны, а то и старше — «Сверкают алебарды», «Император Фридрих наш король и господин», «Мы пришли из Люнебурга», «Боже, помилуй великого Кайзера!», эпические баллады типа «Песни о короле Теасе» или «Фландрской пляски смерти»[350]. Одновременно с этим находились и те, кто слушал запрещенную «негритянскую музыку» — свинг и джаз. Эти молодые эстеты не обязательно были оппозиционерами и диссидентами как члены неформальной организации «Свингюгенд», открыто демонстрировавшие свои музыкальные вкусы и, вследствие этого, подвергавшиеся гонениям. Гораздо чаще за любовью к музыке врага не стояло никаких политических убеждений — она нравилась и на том — все. Одним из хитов в жанре свинг, особенно популярным среди германской молодежи, была английская пропагандистская песня «We are going to hang our washing up the Siegfriedline!». Но молодежь редко вслушивалась в слова, а если и делала это — еще реже придавала значение их идейной нагрузке.
В тайне от взрослых, а также от «вожаков» из своих, распевались и другие запрещенные к исполнению песни — русская «Катюша» и пацифистская «Лили Марлен». Впрочем, наказывать молодежь за такие проступки брались только совсем уж зашоренные функционеры низшего звена, видевшие в невинном нигилизме подростков святотатство и ростки будущей оппозиционности. Но, если верить многочисленным мемуарам, они встречались не часто и были, скорее исключением, нежели правилом[351]. В большинстве случаев юным германцам сходило с рук и не такое. Например — повторение песенки о десяти ворчунах.
Однажды десять ворчуноврешили пообедать.Один сказал, что Геббельс врет,и их осталось девять.Тогда решили ворчуны:«Мы говорить забросим».Один стал молча рассуждать,и их осталось восемь.Гуляли восемь ворчунов, не думая совсем,Один чего-то записал, и их осталось семь.Тогда семь бравых ворчуновзашли в кафе поесть.Один сказал: «Ну и бурда!»И их осталось шесть.Шесть неразлучных ворчуновопять пошли гулять,Один толкнул штурмовика,и их осталось пять[352].Послушать музыку сошлисьони в одной квартире.Один сыграл про «Семь сорок»[353]и стало их четыре.Ворчали вчетвером они уже гораздо злей.Но зря один из них сказал,что алкоголик Лей.И зря ругали «Миф»[354] они,собравшись на троих:Явился доктор Розенберги взял двоих из них.Последний из десятерыхбыл страшно одинок,Но вскоре девять остальныхв Дахау встретить смог[355].
Эту песенку рассказывали полушепотом даже самые «идейные» подростки, замирая от ощущения собственной смелости и безрассудства. Примерно так же, как советские школьники 70—80-х, рассказывая про большевика, который «лезет к нам на броневик»[356]. Имперское руководство молодежи предпочитало не делать из такого рода проступков далеко идущих выводов. Впрочем, после покушения на Гитлера 20 июля 1944 года отношение партийного руководства к «вражеской музыке» стало гораздо более жестким, почти непримиримым.
