Александр Сидоров - Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга первая (1917-1940 г.г.)

Былинные богатыри выступают в роли жандармской охранки. Сам князь Владимир… к концу спектакля принимает образ предпоследнего царя-держиморды».

В 1936 году известный режиссёр Таиров (Корнблиг) решает возродить эту мерзость в своём театре. Однако на сей раз неожиданно знаменитый театральный деятель получает звонкую оплеуху: постановлением Комитета по делам искусств «Богатыри» категорически запрещены! Причём причины запрещения, указанные в постановлении, совершенно замечательны:

Спектакль… а) является попыткой возвеличить разбойников Киевской Руси как положительный революционный элемент, что противоречит истории… б) огульно чернит богатырей русского былинного эпоса, в то время как главнейшие из богатырей являются… носителями героических черт русского народа; в) даёт антиисторическое и издевательское изображение крещения Руси, являвшегося в действительности положительным этапом в истории русского народа (выделено мною. — А.С.).

Фактически крещение Руси и роль православия в истории государства получают положительную оценку! Таким образом, власть стремилась завоевать авторитет у верующей части населения…

Когда же грянула Великая Отечественная война, отношения Русской Православной Церкви и государства вообще изменились коренным образом.

Это стало возможным благодаря позиции, занятой самой церковью. В первый же день войны митрополит Сергий в пастырском послании благословил народ на защиту священных рубежей Родины. В ответ советская власть закрыла все антирелигиозные издания и распустила «Союз воинствующих безбожников». 9 ноября 1942 года митрополит Сергий направляет лично Сталину поздравительную телеграмму следующего содержания: «Я приветствую в Вашем лице богоизбранного вождя…, который ведёт нас к победе, к процветанию в мире и к светлому будущему народов…». Телеграмму тут же публикует газета «Правда». 4 сентября Сталин принимает в Кремле трёх высших иерархов РПЦ и даёт согласие на избрание патриарха (чей престол пустовал с 1924 года). Созванный 7 сентября 1943 года первый с 1917 года Поместный собор избрал патриархом митрополита Сергия. В августе 1945 года, после Великой Победы, церкви было разрешено приобретать здания и предметы культа…

«Воровской» мир своевременно уловил все эти перемены. Уже во время войны «законники» провозгласили себя «хранителями истинной православной веры». Среди уголовников щеголянье «верой христовой» стало, что ли, особым «шиком».

Прежде всего это отразилось как раз в обряде принятия новичков в «воровскую» касту. Теперь он получил название «крещения». Эта церемония как бы подражала христианскому таинству крещения. Во-первых, человек обращался в новую веру — «воровскую». Во-вторых, он получал при этом новое имя («кликуху», «погоняло»). Причём отныне все звали его только новым, «воровским» именем; предыдущая кличка напрочь забывалась. Назвать «законного вора» старой, «пацанской» кликухой значило нанести ему оскорбление, принизить его в «масти». Наконец, в третьих, каждому «блатному» при «крещении» либо вешался на шнурке-гайтане, либо выкалывался на груди так называемый «воровской крест».

«Воровской крест» преимущественно был алюминиевым или оловянным. При всём внешнем сходстве с крестом православным, «воровской» довольно существенно от него отличался. Вот как описывает его в одном из своих рассказов Варлам Шаламов:

Не знай я, что Наумов — железнодорожный вор с Кубани, я принял бы его за какого-нибудь странника-монаха или члена известной секты «Бог знает», секты, что вот уже десятки лет встречается в наших лагерях. Это впечатление увеличивалось при виде гайтана с оловянным крестиком, висевшего на шее Наумова, — ворот рубахи его был расстёгнут. Этот крестик отнюдь не был кощунственной шуткой, капризом или импровизацией. В то время все блатные носили на шее алюминиевые крестики — это было опознавательным знаком ордена, вроде татуировки.

… Крест обычно был гладким, но если случались художники, их заставляли иглой расписывать по кресту узоры на любимые темы: сердце, карта, крест, обнажённая женщина… («На представку»)

Таким образом отличали крест «воровской» от других нательных крестиков, которые носили многие арестанты — особенно из числа «раскулаченных» крестьян.

Что касается вытатуированного креста, он бывал разных начертаний. Но на теле татуировали чаще всего крупно — традиционный православный крест с распятым Иисусом Христом (в данном случае спутать его было не с чем: верующие «фраера» и «мужики» татуировок себе не наносили). Нередко на кресте не распинали Иисуса, а наносили изображение четырёх тузов разных мастей. Причём масти шли в строго определённом порядке: трефы, пики, бубны, червы. Или, как их принято называть в просторечии, — крести, вини, бубы, черви. Это чередование — по первым буквам названий мастей — должно было обозначать фразу: «Когда выйду, буду человеком» («человек» на жаргоне — «вор», «блатной»). Кресты помельче наносились на фаланги пальцев, внутрь так называемых «перстней». Здесь были и православные крестики, и подобие крестов эпохи крестовых походов (с трапециеобразными лучами, сливающимися в центре), и католические… «Воровским» считался также крест в виде трефовой масти.

Помимо крестов, наносились и другие татуировки религиозного содержания: Богоматерь (или Мадонна) с младенцем, церковные храмы, ангелы… Уже значительно позже, в период «сучьих войн», эти наколки получили особый смысл. Например, нанесение Богоматери означало — «Мой дом — тюрьма», то есть указывало на опытного «каторжанина»-рецидивиста; число куполов на татуированном соборе указывало на количество полученных сроков, причём купол с крестом — срок, отсиженный «звонком» (от начала до конца).

С тех пор и по сей день популярна в арестантском мире и ироническая «воровская молитва»:

Господи, спаси и сохраниОт моря Охотского,Конвоя вологодского,От лагерной вышки,От короткой стрижки,От злобных ключников,От стальных наручников,От земли-матушки,От кирки-лопатушки,От хозяина-беса,От пайки-недовеса и так далее.

Естественным следствием показной «религиозности» стало отношение «воровского» мира к церковным ворам. «Клюквенники» были замечательными «козлами отпущения», как бы доказывая, что они морально пали куда ниже уголовников, идут не против отдельных особей рода человеческого, а супротив веры православной…

Впрочем, какие «клюквенники»? Ведь мы выше утверждали, что эта криминальная «специальность» в первые десятилетия Советской власти практически исчезла! Всё верно. Но во время и после войны 1941–1945 годов стали вновь открываться церкви и церквушки, освобождались многие священники, верующие могли открыто отправлять церковные обряды… Потихоньку пробуждались и те, кто на церкви паразитировал, — церковные воры. Конечно, их были единицы (не то что до революции), но всё-таки…

Вот тут-то «благородный воровской мир» и показал себя во всей красе. Ярлык «церковного вора» был равноценен либо смертному приговору, либо страшнейшему унижению — «опусканию», превращению в пассивного педераста. Очень точно передано отношение к «клюквенникам» в романе В. Высоцкого и Л. Мончинского «Чёрная свеча»:

— Вор фуфло не играет. Ежели он, конечно, настоящий вор, а не… — Ёсиф Палыч сделал паузу, Пузырь напряжённо скосил глаза в его сторону и затаил дыхание, — церковный… Клюквенник поганый!

Ёсиф Палыч закончил фразу, и вся камера глянула в сторону Пузыря с презрительным неодобрением. Даже узбек на параше покачал седой головой…

— …Церковный вор, сам понимаешь, хуже мента… Ципа — бандит. Он был штопорилой до тех пор, пока ты не предложил ему грабить храмы. Такой грех! Такой грех! Вас надо резать в колыбели…

Второй эпизод ещё более красноречив, как бы подтверждая серьёзность последнего утверждения:

— С Юртового пришла ксива: на Крученый привалил церковный вор. Грабил храмы на Псковщине, кончал в селе батюшку с попадьёй, а блатует, как честный вор.

— Зачем лишний базар, Никанор Евстафьевич, неужели мы допустим, чтобы церковный вор хилял за вора честного?.. Он нагрёб себе беды на две смерти.