Александр Пыжиков - Питер - Москва. Схватка за Россию
«Нам говорят, что югу нужен трест, но мы видим, что тресту нужна вся Россия»,
– восклицал один из ораторов высокого совещания[440]. В этом контексте звучали требования:
«никаких специальных льгот и преимуществ никаким заводам впредь не давать и прекратить все выдаваемые ныне субсидии».[441]
Такой организованный отпор сделал свое дело: создание треста затягивалось, внутренние противоречия между его участниками нарастали[442]. В итоге правительство не санкционировало образование металлургического треста, и Государственная дума рассматривала это как свою значимую победу[443]. В нижней палате южные синдикаты «Продамет» и «Продуголь» приобрели устойчивую репутацию неких антинациональных образований. Как считал депутат от Москвы Н.Н. Щепкин, после них осталось учредить еще только синдикаты под названиями «Продадушу», «Продачесть» и «Продасовесть»[444].
Во всей этой громкой истории выделяется один аспект. Противники создания треста позиционировали себя яростными защитниками уральской горной индустрии. В этом же качестве наряду с думцами выступила купеческая элита Москвы, продемонстрировав большую заинтересованность в этом деле. И это обстоятельство, конечно, далеко не случайно. Чтобы понять, чем вызвано такое внимание к проблемам Урала, необходимо напомнить, в каком положении находилась его промышленность в начале XX столетия. К 1900-м годам уральские металлургические заводы представляли собой разные производства; в регионе насчитывалось 121 предприятие, из них только 14 принадлежало казне, остальные – частным лицам. Но на самом деле владельцев было гораздо меньше: все частные заводы находились в руках приблизительно тридцати лиц и компаний[445]. Заводы владели обширными землями, развитая транспортная система отсутствовала, производства работали на древесном топливе (а не на угле, как на юге), что существенно снижало выплавку. Оборачиваемость капиталов на уральских предприятиях намного уступала южным, не испытывающим недостатка в финансовых ресурсах.
Многие предприятия не один год работали в убыток, на них даже не велась коммерческая бухгалтерия, были неясны ни их стоимость, ни процент на затраченный капитал. То есть все говорило о том, что управление этими производственными активами находится в крайне запущенном состоянии. Конечно, защиту давно изжившего себя патриархального хозяйства вряд ли можно назвать разумной и уместной. Тем не менее Государственная дума и Московский биржевой комитет энергично встали на этот путь. И смысл этого заключался вовсе не в желании поддержать жизнь в дышащих на ладан предприятиях Урала. Банкротство владельцев уральских заводов было очевидно для всех, самостоятельно преодолеть кризисные явления они не могли, поэтому на повестку дня встал вопрос о реформировании обширной региональной экономики. Министр торговли и промышленности В.И. Тимирязев эффектно сравнил Урал со спящей красавицей, которая ждет не дождется, чтобы ее пробудили к плодотворной деятельности[446]. Пробудить ее, или, говоря иначе, реформировать, должны были уже не прежние владельцы, среди которых преобладали выходцы из аристократии, а новые коммерческие силы, способные улучшить качество управления и эффективно эксплуатировать огромные богатства края. Иными словами, назревал масштабный передел собственности, и основные группы российского бизнеса настраивались на предстоящую схватку. Поэтому московская буржуазия имела свои виды на Урал, рассчитывая реализовать здесь собственные интересы.
Интересно, что и Государственная дума, нейтрализуя экспансию южных капиталистов, не ставила целью оберечь уральских магнатов. Об этом свидетельствуют стенограммы тематических пленарных заседаний[447]. Депутаты – защитники уральской промышленности постоянно критикуют владельцев предприятий и правительственное Главное горное управление. Основной мотив выступлений: Урал, закрепощенный небольшой группой лиц, останется в первобытном виде, на старом техническом уровне, потому как эти лица, большую часть времени проживающие вне Урала (в Петербурге или Европе), делом непосредственно не занимаются[448]. Зато они по-прежнему пытаются укрепить свои позиции и активно ходатайствуют о новых займах. Между тем получаемые ими ссуды тратятся главным образом на уплату старых долгов и не используются для модернизации производств. Прямое следствие такого управления – бедственное положение местного населения: заработная плата постоянно снижается, а то и вовсе не выплачивается по полгода (этим хозяева умело минимизируют убытки своих заводов)[449]. Негодования депутатов не избежали и правления казенных предприятий. Социал-демократ рабочий Н.М. Егоров разъяснял, что на государственных заводах царит произвол административно-технического персонала, из-за чего они:
«обратились прямо в какую-то домашнюю кухню горных инженеров, начиная с управителей, начальников и кончая сторожем; они всецело все силы употребляют на то, чтобы как можно более нажиться»[450].
Главное горное управление («учреждение заснувшей обломовщины»[451]), призванное пресекать эти безобразия, совсем не выполняет своих прямых обязанностей, но при этом все его чиновники неплохо пристроены у различных промышленников. Образуется «заколдованный круг», когда невозможно определить, «где начинается наше горное управление и где начинается частный горный промышленник»[452]. Конечно, критический настрой думцев по отношению к организации добывающей и металлургической промышленности Урала не означал, что на ее жизнеспособности собирались поставить крест (как заметил кадет В.А. Степанов, такой пессимизм присущ лишь апологетам южной горной индустрии[453]). Члены нижней палаты неизменно заканчивали обличения тем, что требовали провести реформу уральской экономики и ограничить влияние собственников горных заводов.
Важно подчеркнуть, что это мнение Государственной думы разделяло и правительство. Тут законодательная и исполнительная власть демонстрировали завидное единодушие. Министр торговли и промышленности В.И. Тимирязев, говоря об ответственности владельцев уральских предприятий за хозяйственную разруху, почти слово в слово воспроизводил депутатские доводы:
«Энергичные предки, насаждавшие горную промышленность на Урале и проживавшие в своих владениях, сменились потомками, переставшими жить на заводах и непосредственно соприкасаться с заводской жизнью. Ослабла забота о своевременном переоборудовании заводов согласно с успехами техники, и стали таять оборотные и запасные средства. Заводы обременились ипотечными долгами, причем вырученные от залога денежные средства не всегда поступали на улучшение заводского дела»[454].
Правительство предлагало свой рецепт оздоровления экономики региона: передать производственные активы в руки солидных предпринимателей, готовых вложить новые деньги в их модернизацию. Кто подразумевался под этими солидными предпринимателями, было легко угадать – крупные питерские банки, давно присматривавшиеся к богатствам Урала. Столичная деловая пресса, выражая мнение петербургских финансовых кругов, не уставала уверять: краю не дадут погибнуть, но для этого его индустрия должна перевоплотиться и сменить владельцев; нужно дать исчезнуть тому пресловутому «горному гнезду», где все прогнило без инициативы, без людей дела[455]. В первую очередь питерские банкиры и их иностранные партнеры желали обследовать производство и хозяйства. Министерство торговли и промышленности ввело на заводах более современную систему отчетности, дабы лучше оценить их стоимость. На каждое отдельное предприятие направлялись комплексные ревизии[456]. Интересно, что Государственная дума, наблюдая аудиторскую активность властей, стала все громче высказываться за передачу частных заводов в ведение казны. Но эти предложения нижней палаты не вызывали восторга у правящей бюрократии. Тот же Тимирязев обращался к депутатам:
«Я думаю – и надеюсь, вы согласитесь со мной, – что казенное хозяйничанье в заводском деле представляется далеко не наилучшим способом его ведения, а, пожалуй, как раз наоборот»[457].
После чего вновь шли разговоры о необходимости ускорить передачу предприятий в сильные частные руки, обладающие нужными финансами.
Передача промышленности в сильные частные руки стартовала на Урале в 1910 году. Она протекала по определенной схеме, движущей силой процесса выступило петербургское финансовое сообщество. Рассмотрим для примера реорганизацию Нижне-Тагильского округа. Основная ее цель состояла в увеличении производства чугуна с 4,5 млн до 8,5-9 млн пудов при одновременном снижении издержек. Эта обширная программа потребовала привлечения средств в объеме 5,2 млн руб. Деньги планировалось получить частично из будущих доходов, а также путем долгосрочного займа, который предоставляли Петербургский международный и Русско-Азиатский банки. Очевидно, что зависимость округа от финансовых структур резко возрастала. Возражения группы старых пайщиков во главе с князем С.С. Абамелек-Лазаревым не были услышаны. Вслед за получением финансирования настал черед организационной перестройки: паевое товарищество превратилось в акционерное общество с выпуском акций – как именных, так и на предъявителя. В результате представители старой аристократии, ранее владевшие округом, были оттеснены на задний план, а в новом правлении постоянно рос вес финансовых дельцов[458].
