Большое шоу в Бололенде. Американская экспедиция по оказанию помощи Советской России во время голода 1921 года - Бертран М. Пэтнод
Возможно, это утверждение несправедливо по отношению к Красной Армии Троцкого, но Фишер справедливо подчеркивает жизненно важное значение внедрения АРА в российскую среду.
Для советского правительства времена попыток решать экономические проблемы с помощью террора, безжалостности и энтузиазма — отличительных черт штурмовых кампаний Военного коммунизма в военном стиле — теперь прошли. Кукурузный кризис весны 1922 года был последним аплодисментом методам прямого действия Дзержинского — то есть до тех пор, пока Сталин не возродил их в более чудовищной форме в конце десятилетия. Восстановление советской экономики теперь должно было быть вызвано частичной опорой на ортодоксальную экономику в форме ограниченного рынка, введенного НЭПом.
Здесь большевики возлагали свои надежды на перспективу перенимания американских методов работы. Ленин и некоторые его коллеги проявляли заинтересованность в применении подобных методов к Советской России с момента прихода к власти; теперь, с переходом к НЭПу и особенно после того, как АРА приступила к работе и стала живым примером американской эффективности, их интерес удвоился. Наиболее ярким свидетельством этого стало возобновление внимания к тейлоризму. Тяготение большевиков к теориям научного менеджмента возникло еще до мировой войны, но большевики, стоявшие у власти во главе с Лениным, проявляли к ним особый интерес, несмотря на их связь с развитым капитализмом.
Некоторым большевикам не нравилась идея о том, что советская власть открыто использует инструменты капитализма. Сам Ленин писал весной 1918 года, что тейлоризм представлял собой «последнее слово самой безрассудной капиталистической эксплуатации», что вполне понятно, почему трудящиеся массы встретили его с такой ненавистью. С другой стороны, утверждал он, тейлоризм представлял собой последнее достижение науки и, благодаря использованию сдельной оплаты и других стимулов, сделал возможным огромный рост производительности человеческого труда. Советская власть должна воспользоваться этим и способствовать систематическому изучению и тестированию тейлоризма в России.
Конечно, строгий марксистский анализ утверждал бы, что, поскольку Россия достигла лишь самых ранних стадий капитализма, ее успех в импорте методов эксплуатации развитого капитализма означал бы большой шаг вперед по пути развития в направлении социализма. Но, как правило, и это понятно, Ленин сформулировал вопрос в более приемлемых недетерминированных терминах: тейлоризм в руках капиталистов был силой зла, но диктатура пролетариата могла свести к минимуму его эксплуататорские черты и максимизировать выгоды, которые он приносил рабочим, такие, как сокращение рабочего дня.
Такая система была тем, в чем Россия особенно нуждалась, писал Ленин, потому что «русские — плохие работники по сравнению с работниками ведущих стран», особенно Германии и Америки. Это было неизбежным результатом омертвляющего воздействия царского правления и остатков крепостного права. Тейлоризм, казалось, предлагал способ преодолеть российскую отсталость, потому что для него не требовалась высококвалифицированная рабочая сила в общепринятом смысле. Это повысило эффективность за счет упрощения задач отдельного работника, устранения всех лишних движений и подчинения всего строгому учету и контролю. Превосходная организация рассматривалась как ответ на низкую квалификацию российского работника.
Интерес Ленина к тейлоризму стал наиболее известен благодаря его эссе «Текущие задачи советской власти», опубликованному в апреле 1918 года в Соединенных Штатах под названием «Советы за работой». Некоторым американским читателям это показалось на удивление здравым смыслом, одна газета прокомментировала: «Совет Ленина большевикам в брошюре «Советы за работой» может быть опубликован в любом из наших журналов об эффективности с некоторыми изменениями фразеологии, поскольку он посвящен призывам к увеличению производства, ускорению процессов, железной дисциплине на работе, тщательному учету, бизнес-механизмам, системе научного менеджмента Тейлора, и тому подобному».
Энтузиазм Ленина угас, поскольку его внимание было отвлечено началом Гражданской войны, когда передвижение армий занимало его больше, чем рабочие. Сопутствующий подъем военного коммунизма ввел его и его коллег в заблуждение, заставив поверить, что они могут построить коммунизм напрямую, минуя этапы экономического развития другими способами. Затем, когда война закончилась, в конце 1920 года Ленин был временно ослеплен утопическими возможностями электрификации, в которых, как ему снова показалось, он увидел схему преодоления российской отсталости.
Но возвращение к относительной трезвости при НЭПе снова выдвинуло тейлоризм на передний план — и это, казалось, имело вдвойне смысл, поскольку Ленин и компания теперь объясняли отступление просто возвращением к своей более умеренной политике зимой 1917-18 годов, до того, как гражданская война вынудила их принять радикальные меры. Как только иллюзии военных коммунистов о большом скачке вперед были развеяны и оставалось мало надежды на спасение революцией на Западе, пришло время снова заняться проблемой примитивности российского труда.
Первая конференция по советскому тейлоризму состоялась в 1921 году. Отчасти для того, чтобы сделать его более приемлемым для скептически настроенных большевиков внутри партии, движению было присвоено название Научная организация труда. Конференция привела к созданию сети институтов и школ, а также ряда журналов, занимающихся вопросами эффективности и продуктивности.
За то время, пока АРА находилась в России, советский интерес к тейлоризму вырос. Голдер писал в январе 1923 года: «Много говорят о системе Тейлора, и мне сказали, что она была введена в действие в определенных магазинах. Но маловероятно, что из этого что-то получится. Эффективность, необходимая здесь, — это свобода в выборе директоров, менеджеров и т.д. Начало есть и на этом пути».
Тейлоризм был лишь частью более крупного большевистского — отличного, хотя и не отличающегося от русского — увлечения Америкой. У большевиков была своя американская мечта. Их проект, как и более общий российский проект, представлял собой одновременную смесь притяжения и отталкивания: проще говоря, это было влечение к американским средствам и отталкивание от капиталистических целей.
Большевиков привлекали трудовая этика, эффективность и потрясающая энергия американцев, и они могли совершенно свободно выражать это в советской прессе, особенно с 1921 года. Эффективных русских называли «русскими американцами». И здесь, как и в случае с тейлоризмом, требовалось немного балансировать, поскольку советским чиновникам приходилось быть осторожными, чтобы не изображать саму капиталистическую Америку в качестве экономической модели. Восхваление американцев ограничивалось культурно-антропологической сферой. По политическим причинам публичная похвала АРА в этом контексте была приглушена.
Русским термином, используемым для обозначения тех желательных черт американцев, прежде всего их энергии и деловитости, был американизм. В сентябре 1923 года Троцкий имел беседу с приезжим сенатором США, в ходе которой он оптимистично высказался о перспективах американо-советских отношений, упомянув, что «существует также очень важный моральный и ни в коем случае не сентиментальный фактор, облегчающий наше сотрудничество с Соединенными Штатами Америки. Слова «американизм» и «американизация» используются в наших газетах и технических журналах в целом сочувственно, и ни в коем случае не в смысле упрека». Достаточно верно, хотя Троцкий напускал на себя
