Морис Симашко - Искупление Дабира
II. ВАЗИР (Продолжение)
Магриби приподнялся в своем углу, лишь только поставил он точку. Бьы незыблем на середине стола золотой куб. Все делалось в установленном порядке, и уверенность обрел калам. Разъяснив, какие следует внести дополнения к написанному, встал он на молитву.
Ничто не мешало сегодня. Выбрав сунну о пчелах созидающих, шептал он установленные слова. Сами собой подгибались колени, соединялись руки, лоб касался саджжада. Встав с молитвы, он подумал: а не те же ли пчелы -кружащиеся по земле люди? Бог послал в пример порядок в улье, и изгоняются оттуда беспокойные.
Да, в подлинном государстве, что строится по образцу Эраншахра, противопоказаны те, кои одержимы талантом. Во всем друг на друга должны походить люди, ибо -- как и у пчел -- одно у них предназначение. Кто же выделится в чем-нибудь -- не найдет тут себе ни дома, ни корма...
Прямая линия деревьев уходила к дальней стене, и он принялся считать их, четко отделяя одно от другого. Ша-гирд ехал к воротам со старым дерном, но, как и положено, не стал привлекать внимание поклоном. Великая преданность была в его чистых глазах.
Где-то за стеной кричали дети. Все же некому присмотреть за ними в этом селении. Следует сказать, чтобы выделили там для наблюдения за детьми ушедшего на покой старого дабира, и пусть сидит каждодневно у хауза...
В обратную сторону просчитал он деревья и тотчас же сел за работу. Указание для мушериф-эмиров на ближайшие дни принялся он писать. Теперь, после убийства мухтасиба, султан увидит, насколько правомерны были его действия.
Прежде всего надлежит переловить убежавших гя-бров, так как у них обычно находят приют те, кто скрывается от закона. В ночь накануне убийства выехали они все из города, и посланы люди вслед за ними. Тем же утром в рабаде был зарезан дейлемским ножом со знаками батинитов старый устад-садовник. Видимо, сам был он из них.
По всем городам и селениям на пути войска следует произвести облавы. О дне его выхода из Мерва стало известно нечто дейлемским имамам, и забеспокоились они. Поэтому не через месяц, как намечалось, а к концу нынешней недели выступит войско, чтобы не успели приготовиться враги веры. Сегодня уже нужно будет объявить о большом смотре. И в утверждение крепости и^мощи державы провезут на этом смотре через площадь Йездан великий диваркан -- Разрушитель городов.
Все будет делать Абу-л-Ганаим, чтобы отговорить султана. С Тюрчанкой объединится он снова, и конечно же заболеет она в день похода. Султан не расстается с ней, так что будет упорствовать. Но к спасению царства делается это, и настоит он на назначенном им сроке.
Пока же надо неукоснительно соблюдать порядок во всем. В ответственную для государства минуту должны быть натянуты поводья. А чтобы дать понять это народу, можно использовать иудеев. Сами же они не пожелали включить знак Величайшего Султана в субботнюю здравицу, а следовательно, замышляют измену. Пусть же придет к ним в синагогу с розыском специальный да-бир со стражниками. Иудеи, как всегда, начнут громко кричать о нарушении закона, и люди поймут, что следует в эти дни проявлять осторожность.
И всевозможным умствующим тоже придется укоротить языки. Когда предстоит война за веру, то не к месту шататься с кувшином по базарам и восславлять порок. С двух сторон затачивает стрелы своих стихов некий имам, взявший себе гябрское имя, но сам думает не пораниться при этом. Сейчас он придет сюда, и надо дать ему почувствовать, что недовольны его поведением...
III. СУД ИМАМА ОМАРА
Непререкаем троекратный стук кости о дерево. Знак агая первенствует в мире. Видно по всему, что дейлем-ские убийства пришлись к пользе делу порядка. Так оно и бывает всегда. Он переступает порог, но великий вазир не смотрит в его сторону.
Сухой ладонью накрывает агай буйный месяц урдби-хишт. Круглые глаза останавливаются сегодня на многозвездном Теленке. Брыкливый наваст делается смирным, будто чует, что его ждет.
Потом агай оглядывается на окно и ровным голосом говорит, что божье стадо включает в себя разных по уму людей. В этом, по его мнению, нет чего-либо ошибочного, как и в том, что мир расположен меж двумя Тельцами. Сочиняющий стихи вправе допускать такие вольности...
Ага, значит, до старого вазира уже дошло рубои, что составил он вчера в чорсу у красильщиков. Имам Джаф-фар из их мечети принялся громко утверждать свои обычные глупости о божьем смысле в жизни. Тогда он постучал ладонью по донышку кувшина и сказал что-то в рифму о великом множестве ослов, которых пасет господь в сем преходящем мире между двумя Тельцами. Видимо, поручается уже мушерифам смотреть не только в рукава, где может таиться нож. Но что здесь обидного для агаевой идеи государства?..
Великий вазир между тем указывает ему, что бог един и непознаваем. Увидеть, представить или осознать его невозможно. Но некоторые безответственные люди дерзают изображать бога реальным пастухом, да еще пасущим неких длинноухих животных, возящих поклажу. И есть сведения, что, пересказывая уже эти легкомысленные стихи, враги порядка называют среди божьего стада богопротивных свиней, что прямо ведет к посрамлению веры...
Тут агай наконец поднимает голову и смотрит ему в глаза. А он, не в силах скрыть свою проклятую усмешку, быстро прячет ее в бороду. Так всегда бывает с ним. Сначала кривится рот, и только потом вспоминает он о пользе осторожности...
С навастом же в Нишапуре делали так. Когда бычок подрастал и рожки во лбу вылезали больше, чем на полпальца, приглашали особого человека. Беспокойного наваста излавливали, валили на землю и каленым железом лишали того, что рождает буйство в крови...
У клоаки, что течет по дороге к гябрам, видит он вдруг шагирда. Арбу, груженную дерном, останавливает тот на берегу. Нарезанная квадратами трава еще достаточно свежая, да и к чему было везти ее сюда?..
Перейдя канал с нечистотами, идет он вверх, думая об этом шагирде. Некая просветленность сегодня в красивом лице юноши. Когда-то в Тусе найден он агаем среди умерших от голода людей. Но может ли понять великий вазир, сколь обидно благодеяние...
Придя к подножью горы, он спохватывается. Нет уже там гябров, так как уехали все в утро убийства. Нужно идти назад. Но что это происходит там, у перехода? Во весь свой рост становится на арбе шагирд и с размаху бросает пласт дерна на середину клоаки...
IV. ОТКРОВЕНИЕ ШАГИРДА
Всхлипывает, расступаясь, густая омерзительная жижа. Медленно погружается пласт дерна, и лишь стебелек шакальей травы краснеет еще некоторое время на поверхности. А он уже раз за разом швыряет в жирную текущую грязь остальной дерн, и где-то на самом дне остается прямой нож со знаками дейлемских имамов.
Даже крошки выметает он с освободившейся арбы. Обычное солнце стоит в небе. Конь тянется к нему из по-стромков, доверчиво жует руку теплыми губами...
Халат ученого имама синеет среди развалин. Не видно дыма на горе у гябров, и в сторону города поворачивает он голову. Там, рядом с башней Абу-Тахира, высоко в небе стоят столбы. На одном из них - Большегубый.
А звездный имам уже тут и смотрит -- будто все знает о нем. Куда бы ни шел, встречается ему этот имам. Странный у него взгляд, и невозможно долго смотреть ему в глаза...
Теплый запах хлеба ощущается все яснее, и в ворота кушка заводит он арбу чистого, нового дерна. В углу двора большой тамдыр, а гуламы там месят тесто. Обернутую влажной тряпкой руку опускает один из них в темнеющий зев печи и достает огромную -- больше его самого -- лепешку. К горе хлеба кладет он ее на тахт, и чуть дымится она на солнце.
В саду он слышит ровные размеренные шаги. Это идет прямой строгий старик с добрыми глазами, которому обязан он жизнью. Лишь на мгновение нестерпимым становится запах хлеба. Потом удушье проходит, и пот проступает на лбу. Со страхом думает он, что лишь вчера прятал здесь нож, чтобы убить этого человека.
* ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ *
I. ВАЗИР
Относительно дела стражников, часовых и привратников...
О добром устройстве стола и распорядке питания у государя...
О вознаграждении достойных слуг и рабов...
О мерах предосторожности по отношению к тем, кому даны владения в икта, и делах народа...
О неторопливости государя в делах государства... Не следует спешить...1
Про тех, кто охраняет особу и дом государя, а также хранилища и тюрьмы для преступников, есть соответствующее разъяснение в "Ден-намаке". Как всякие люди, кто идет в охрану, ленивы, жадны и подлы характером они. Пусть больше всего боятся потерять службу. Так как ничего другого делать они не умеют и привыкли к хорошему положению, то будут с рвением относиться к своим обязанностям...
В доме государя, как принято, с утра должна быть готова добрая еда для своих и чужих. Тот, кто отведает что-либо там, никогда этого не забудет. Даже если целый век потом станет ходить он голодным и не иметь по причине бедности и медного обола на покупку хлеба, то все равно будет говорить: "Велик и щедр наш государь, слава ему". Все, кто известен в мире любовью народа, по большей части приобрели ее, раздавая хлеб из собственной руки. А плохими всегда считали амилей, собиравших налоги...
