Евгений Федоров - Большая судьба

_______________

* К а р а м б а ш - водитель каравана.

Павел Петрович тяжело вздохнул; на душе кипела буря. Он взял старика литейщика за руку, крепко сжал ее:

- Что поделаешь, отец, мы с тобой тут бессильны!

Пришел вечер. Аносов уселся в своем кабинете работать, но мысли его были о другом. Он сидел у стола, а за распахнутым окном простиралась теплая звездная ночь, шелестела сочной листвой молодая кудрявая березка. В комнату на огонек влетели две пестрые бабочки и закружились вокруг пламени свечей. Павел Петрович глубоко втянул в себя приятный освежающий запах листвы, поднялся и выглянул в окно. Всё было погружено в мягкий бархатистый мрак, который наполняли сотни разнообразных звуков. Аносов прислушался. Вот неподалеку ворчливо бурлит Громатуха, - утром в горах прошел ливень, и теперь потоки стремительно торопились к Аю. На пруду наперебой кричали лягушки, а с завода доносилось пыхтенье паровой машины. Все звуки сливались в бодрящую мелодию. Светлой и радостной казалась эта ночь! И синие звёзды, которые переливались и сияли над Косотуром, и запахи листвы, и шум горной речонки - всё это манило в горы, в лес.

"И впрямь, хорошо бы побродить по горам! - мечтательно подумал Аносов. - Стоит подняться на Таганай, побывать на Юрме, перевалить за Шишимские горы! Заводу нужны металлы, в них нехватка, а Ахте дает разрешение открывать русские сундуки для чужого человека! Неужели так и останутся лежать втуне для русских людей эти бесценные сокровища?"

Он отошел от окна, уселся за стол и склонился над тетрадкой.

Стал писать: "Уральские горы, питающие сотни тысяч народа и составляющие один из немаловажных источников богатства России, давно уже заслужили подробнейшего исследования..."

Он отложил перо и задумался.

"Но разве под силу одному провести подобное исследование? - вдруг усомнился он. - Возможно ли одному человеку сделать новые наблюдения к открытию рудоносных мест, не имея на это средств?"

Аносов снова склонился над столом. Гусиное перо затрещало под сильным нажимом пальцев.

"Можно и нужно..." - решительно написал он, вскочил и заходил по комнате.

Пламя в свече дрогнуло, зашипело, - опаленная бабочка упала в растопленный воск. Павел Петрович достал из книжного шкафа карту и, разложив ее, долго рассматривал...

На другой день он вызвал к себе Швецова. Литейщик явился прямо с работы, потный, в прожженном кожаном запоне, и в нерешительности остановился у порога. Аносов подвел его к распахнутому окну и, показывая на синеватую вершину Таганая, спросил:

- Скажи, мастер, ты бывал там?

Лицо Швецова вдруг потускнело, опечалилось.

- Бывал в молодости, да отходился ноне! Не бродить мне больше по шиханам да лесным трущобам, - ноги отказали. Что ты задумал, Петрович? пытливо уставился он в лицо Аносова.

- А что ты скажешь, дорогой, если я в горы пройду и погляжу, что там для нас припасено? Не всё же чужакам растаскивать наше богатство!

Глаза старика радостно зажглись.

- Милый ты мой! - ласково прошептал он. - Неужто и впрямь сделаешь это! Для русской земли, для народа постарайся! - Глаза Швецова заблестели. Казалось, к нему вновь вернулась молодость. - Только без бывалого человека одного тебя не пущу, Петрович! Ни бродить, ни ездить по таким углам нельзя без знающего человека. Забредешь куда и не выберешься!

- Вот ты и присоветуй мне умного и толкового человека. Да такого, чтобы не только горы и тропы знал, но и камни и руды любил. Не зря по горам пойду!

- Эка жалость, сам не могу тебя сводить! Отходился! - сокрушенно вымолвил литейщик. - Душа и глаза высоко манят, а ноги стали чужими. Что ж, есть на примете такой человек, старого леса коряга. Крепок он, истинно могуч! И каждый шихан, и любую тропку знает, как свой двор, и глаза у него на цветные камни и металлы ласковые. Чертознай! Семь десятков стукнуло, а дубом на юру стоит. Сегодня приведу тебе бедового ходуна - Евлашку Кикина!

Швецов помолчал, потом вспомнил что-то и тепло улыбнулся.

- Верь этому человеку, не продажный! - веско сказал он. - Господин Менге сманивал его в горы, положил перед ним золотой талер и сказал: "Покажи мне самое интересное в этих краях!". Евлашка отодвинул золотой и наотрез отказался: "Не для вас тут добро положено. Сами не возьмем, внуки, правнуки добудут сокровища и заживут!".

Глава вторая

ПРЕКРАСНЫ ГОРЫ УРАЛЬСКИЕ - КАМЕННЫЕ КЛАДОВЫЕ

НЕСМЕТНЫХ БОГАТСТВ

В солнечный полдень Аносов и дед Евлашка ушли в горы. Старик и впрямь оказался сильным и толковым. Высокий, с непокрытой косматой головой, он бодро и весело шагал впереди. Одет он был в старенький потрепанный кафтан и посконные порты, на ногах мягкие поршни, переплетенные ремнями. Лицо у Евлашки было загорелое, приятное. Такие лица бывают только у коренных русских пахарей, и это пришлось Павлу Петровичу по душе.

С мешками за плечами, с палками в руках, они пошли по торной дороге. На жарком солнце за спиной Аносова тускло поблескивал ружейный ствол.

- Хорошо ружьишко! - оглядев оружие, одобрил дед. - Всё, милый, сгодится в пути!

Подле Златоуста сразу начинались горные дебри и дремучие леса, в которых царствовали безмолвие, прохлада и особая привлекательная таинственность. Горного инженера поразило величие скалистых сопок и бесконечных лесных пространств. Здесь в чащобах всё жило своей, интересной и своеобразной жизнью, которую так превосходно знал дед Евлашка.

- Тут каждая местина мною исхожена! - добродушно говорил он Аносову. - Любое дерево и шихан говорят мне о горе и радости. Глянь-ко, у тропки в черемушнике ветхий крест склонился, - тут бродяги за копейку человека убили! Эх, сторонка сибирская, варнацкая сторонушка! - вздохнул старик.

Павел Петрович разглядел покрытый лишайником и мхом пошатнувшийся крест над заросшей могилой.

- Ты, Петрович, не бойся! - продолжал проводник. - Смелому человеку везде дорога, а смерть и на полатях настигнет! Русский человек оттого силен, что ничего не боится. Тем и берет. Мороза он не боится, потому что мороз только бодрит, жар ему тоже нипочем: пар костей не ломит. Воды, сырости и дождя нам ли бояться, - сызмальства в мокром месте живем. Златоуст так и зовется - "божий урыльник"! Эх, милый ты мой человек! вздохнул старик. - Урал - наш край родимый! Горы и лес кормят, одевают и душу радуют, стало быть, земля тут наша, родная, милая...

Евлашка шел широкой, размашистой походкой, прислушиваясь к лесному шуму, разглядывая каждое чем-либо приметное дерево, муравьиный холмик, и словоохотливо беседовал с ними, как со старыми друзьями.

- До чего же ты ноне хороша, милая! - обращался он к кудрявой березке. - Ну, расти, расти, себе на радость и людям в утешение!

Вот он подошел к старой сухой сосне, которая могучей колонной высилась среди чащи. Постучал в нее. Глухой, невеселый звук издала лесина.

- Мертва, отжила свое, не зацветет, не зазеленеет больше. Ждет своего ветровала! - с грустью сказал он. - Этакой лесиной моего батьку охотника в один миг на смерть уложило! Охотился он зимой за белкой, налетела буря, и страшенный ветровал повалил сосну. Она и погребла под собою охотника. Только через год горщики нашли его кости под буреломом... Тсс! - вдруг остановил он Аносова и указал на свежие следы. - Видишь, тут только что прошла лисанька, а впереди проскакал заюшка. Ну, пропал, горюн! - грустно вымолвил старик и прислушался к лесной тишине; Аносов тоже затаил дыхание. Слышно было, как билось сердце. Прошла минута, другая, и в лесу раздался жалобный крик.

- Схватила, подлая! Задушила заюшку в один момент. Хитра лисанька... Гляди, а вон тут вчера волк пробежал! - показал он на следы зверя...

Аносов молчаливо шел позади проводника. Не хотелось говорить, любо было прислушиваться к ропоту лесной пустыни, разгадывать ее тайны. Дед Евлашка радовал и удивлял Павла Петровича. Старик спокойно и мудро читал книгу природы. Каждая страница ее казалась интересной, и Аносов боялся пропустить что-либо из замеченного Евлашкой...

На скате горы шумели густолиственные березки. Где-то гомонил ручей. На старой сосне выстукивал дятел. Совсем близко из темного дупла выскользнул маленький полосатый бурундук. Заслышав людей, осторожно оглянулся и проворно скрылся среди густых ветвей огромной ели. В чаще, в невидимом затоне, крякнула утка и смолкла.

- Вода, стало быть, рядом! - пояснил Евлашка и свернул с тропки в густые кусты.

Занимался жаркий солнечный денек, под ясным голубым небом неподвижно лежало светлое Ильмень-озеро. Кругом на берегах песок да камень, смолистая жаровая сосна стеной стоит; под утренним светом искрится хвоя. В воде отражается каждое легкое летучее облачко, каждое дерево и кустик, склоненные над берегом.

- Ох, и любо! - вздохнул во всю грудь Евлашка и приостановился на отмели. - Глянь-ко, Петрович, какая лепость: вода как ясный горный хрусталь, - на дне все камушки считай!

Аносов стоял очарованный нетронутой красотой. Перед ним синели Ильменские горы, легкий туман прозрачной пеленой уплывал к лесу. Кругом неподвижная, глубокая тишина. Ничто не нарушало ее, ни один звук не тревожил невозмутимого покоя: не прошелестит под ветром лист, не рявкнет зверь, не прокричит чайка над озером. Только щуки, как быстрые тени, скользят в глубине вод да вверху в прозрачном небе неслышно кружит ястреб. В укромной заводи, недалеко от берега, спокойно плавают белые лебеди.