Морис Самюэл - Кровавый навет (Странная история дела Бейлиса)
Может быть, это и было то, что нужно! - Таким образом, началась уже рассказанная нами переписка между группами Голубева - Чаплинского в Киеве и Щегловитова - Белецкого в Санкт-Петербурге. Сначала администрация соблюдала некоторую меру осторожности, затем со все увеличивающимся безрассудством она стала рыть сама себе яму.
Много лет тому назад служащий зоологического сада в Дурбане, Южной Африке, объяснял нам как ловят обезьян; узкое отверстие, недостаточное, чтобы обезьяна могла просунуть в него свою лапу, пробуравливается в кокосовом орехе и орех этот кладут на землю в тех местах где водятся обезьяны. Затем ждут, пока обезьяна подойдет, с трудом просунет свою лапу в отверстие и наберет в нее целую горсть мякоти плода; обратно она уже не может вытянуть лапу не выпустив из нее мякоти, чего она ни за что не сделает. Когда человек к ней приближается, обезьяна старается удрать таща за собой кокосовый орех - тяжелое бремя. Вот тогда ее легко можно схватить, но, даже попав в плен, она отказывается разжать лапу, и кокос приходится расколоть пополам.
(137)
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ВТОРАЯ ФАЗА
Глава одиннадцатая
ТЕ ЖЕ И... КРАСОВСКИЙ...
К весне 1912 г. администрации, как мы это уже видели, неясно было ее положение в деле Бейлиса. Все чем ей удалось заручиться были невнятные показания фонарщиков и Волковны, еще более удивительным донесением шпиона-арестанта Козаченко, а в качестве главного блюда - показанием Василия Чеберяка.
19-го апреля губернатор Гире писал помощнику министра внутренних дел: "Согласно полученным мною сведениям нет сомнения, что дело это закончится оправданием подсудимого". Однако к этому времени Киев уже потерял инициативу и возможно, что ее уже не было в руках у Щегловитова - судьба этого дела уже находилась в руках крайне правых организаций и значение его раздулось в национальном масштабе.
После того как Щегловитов фактически заверил царя, что Бейлис был одним из убийц, у администрации уже не было возможности повернуть оглобли назад, и ей только оставалось продолжать свой путь в надежде что что-либо более правдоподобное удастся придумать для обвинения.
Осуждение Бейлиса, во всяком случае, являлось второстепенным по важности фактором; если бы удалось убедить присяжных вынести вердикт перед народом и перед всем миром что ритуальное убийство имело место - победа все-таки была бы очень велика.
Пока что, для того чтобы возможно было маневрировать, самым срочным было скрыть, что администрации известно было о виновности Чеберяк и "тройки". Ведь согласно письму полковника Шределя: "Оправдание Бейлиса могло бы привести (138) к вполне понятному выговору администрации за поспешность ее выводов и выявленную ею односторонность во время следствия". Но все это, конечно, было бы ничто по сравнению со скандалом если бы выяснилось, что администрация намеренно скрыла всю очевидность, указывающую на вину Чеберяк и ее банды.
Тут уже ставился вопрос не только о конспирации и о порочности правосудия, но на карту ставился весь построенный миф ритуального убийства. Создатели его. не только были бы лишены возможности увековечить его, но еще и были бы схвачены за руку и вместо бурного проявления антисемитских чувств пронеслась бы волна отвращения к администрации... "так вот значит как оно было сделано!..." - Даже неисправимые галлюцинирующие антисемиты были бы взбешены и кричали бы: "неуклюжие идиоты"!
Вот чем объясняется увольнение и преследование начальника розыска Мищука и еще более крутой поступок - увольнение такого важного лица как прокурор Брандорф. Вот почему чиновник уголовного розыска Красовский тоже был снят с дела и отправлен в провинцию на свою прежнюю должность. Киевская же администрация все еще была в поисках человека способного собрать последние улики против Чеберяк и держать их в резерве в случае надобности для самозащиты.
Третий по счету следователь, приставленный к делу Бейлиса был Кириченко. Это был тот самый Кириченко, который допрашивал Женю и видел, как Вера Чеберяк подавала сыну отчаянные знаки. Почему выбор пал на Кириченко трудно понять; казалось бы, что скорее надо было предпочесть человека с малыми способностями, чем ученика и поклонника разжалованного ими Красовского попавшего в немилость за то, что он отказался себя обесчестить, присоединившись к конспираторам. Но вот именно так оно и произошло, после Красовского Кириченко получил назначение и он начал работать под начальством Иванова.
2.
В то же время администрация по-прежнему не унималась; Красовский (также как Мищук и Брандорф) должен был быть (139) наказан. Ведь из всех троих он оказался самым хитрым притворившись сначала, что он верит в версию ритуального убийства. Официальный документ о переводе Красовского на другое место гласит следующим образом: "Он вернулся на свой прежний пост - главы волостной полиции".* Тут и намека не было на какое-либо наказание, и этого нельзя было так оставить. Однако в течение четырех месяцев его не трогали; но в январе 1912-го г. он был выброшен вон - таким образом, способный и находчивый чиновник освобождался от обязанности сохранять служебную тайну. Решение его продолжать частным порядком следствие по делу Бейлиса вытекало из двух повелительных двигателей: из горечи обиды и жажды мести.
В течение трех месяцев Красовский еще оставался в своем деревенском доме предаваясь горьким размышлениям. Затем, в апреле 1912 г. он снова появился в Киеве и, приступив к своим собственным розыскам, стал очень опасен. Появились подозрения (вполне потом подтвердившиеся), что он вошел в сношения со своим бывшим помощником Кириченко, и что Кириченко тайно ему помогал. Таким образом, Красовский получил двойное преимущество - свободу своих действий и доступ к планам заговорщиков.
Спустя больше чем через год, на суде, по этому поводу разыгрывались настоящие патетические сцены. Когда сотрудничество Кириченко и Красовского выплыло наружу, государственный прокурор Виппер, вне себя от гнева, крикнул, обращаясь к Кириченко: "Вы осведомляли Красовского о ходе дела, зная, что он был отставлен от следствия? - он представлял вас как своего выдающегося ученика,** а вот вы позволяли себе разглашать информацию неофициальному лицу?!".
Кириченко: "Я действовал в интересах дела; т.к. Красовский мой бывший начальник, им занимался - я его осведомлял". Прокурор: "Так это вы в интересах дела осведомляли своего бывшего начальника? Я это не совсем понимаю".
Голубев и его помощники тоже не могли понять "предательства" Красовского, и его притворства будто он верит в версию ритуального убийства. Однако, на суде, Красовский наконец-то имел возможность говорить откровенно: "Мне было ясно, что и Голубев и другие члены монархических (140) организаций фанатично верят что было совершено ритуальное убийство; вся их печать только и была этим заполнена, и они разражались дикими воплями когда встречали малейшее противоречие. Поэтому я считал более разумным не спорить и говорить им: "Может быть убийство и было ритуальным". Некий Размитальский* (темная личность, правая рука Голубева), давая показание почти плакал, так он был потрясен вероломством Красовского: "Я считал его установку безукоризненной, в полном согласии с печатаемыми статьями; я вполне ему доверял и был им чрезвычайно доволен".
Вскоре после появления Красовского в Киеве, его вызвал к себе судебный следователь; к этому времени честный и упрямый Фененко был уже снят с дела, его заменил посланный Щегловитовым из Санкт-Петербурга знаменитый антисемит Машкевич. Вот Машкевич и хотел узнать, что именно происходит и Красовский ему весьма дерзко ответил: "Благодаря вмешательству правых организаций это дело не могло нормально развиваться; они думают, что это убийство было ритуального характера, а я убежден, что это обыкновенное убийство, совершенное из мотивов мести** профессиональными убийцами".
Ровно через четыре дня Красовский был арестован по обвинению в присвоении имущества подсудимого при исполнении служебных обязанностей; он якобы в 1903 (т.е. давностью в девять лет) конфисковал у арестанта 16 копеек! - По такому обвинению Красовский содержался в тюрьме в течение шести недель, затем его судили и оправдали в киевском окружном суде. После этого он возобновил свои розыски с удвоенной энергией и со значительными результатами.
3.
Появление нового лица в бейлисовском Деле может послужить примером как в преследовании серьезной цели иногда нельзя игнорировать советы хлопотливого и дурашливого человека. Журналист Бразуль-Брушковский*** (впоследствии мы его будем называть просто Бразуль), работавший в киевской ежедневной, либеральной газете "Киевская Мысль", вбил себе в голову, что он сможет раскрыть правду в бейлисовском деле; (141) он уговорил в этом свое начальство, и к концу 1911 г. получил полномочия.
Бразуль был женат на еврейке, поэтому у него были причины сентиментального характера в его решении обелить Бейлиса, разоблачив против него заговор. К тому же он надеялся (как он в этом признался на суде) приобрести известность и получить прибавку жалования. За ним также надо признать упрямство и настойчивость - он работал над делом почти целый год.
