Маремьяна Голубкова - Мать Печора (Трилогия)
Для домашних дел я во время дежурства попутьем пользовалась. Иду из дому на скотный двор, по пути то ведра, то ушат с собой беру. Ходим мимо проруби, я оставлю ведра, а обратно пойду - попутно воду домой тащу.
По сено для своей коровы поеду, колхоз лошадь даст, так я сзади саней еще маленькие санки привяжу. Сена накладу на большие сани, а на маленькие ольхи да ивняка нарублю и в одну поездку и сено и дрова привезу. В колхозе я каждый шаг стала учитывать - где его издержать: часов с собой не было, так я и шаги считаю.
На домашнем деле мы раньше так располагали: когда встал, тогда и ладно; когда сделал, тогда и хорошо. Забежишь к корове, скажешь: "Сено дано, доить рано, стоит и так", - да и обратно пойдешь. Что хочешь, то и выбирай: то ли доить, то ли поить. А в колхозе, если так делать, так утреннее с вечерним не свести. Мы и поговаривали:
- В колхозе так не водится, на корыте навоз не возится.
Забота у нас появилась: как бы все успеть. В колхозе свои новые порядки: корова отелится - четыре раза дой, теленка четыре раза пой, в указанные часы корову доить надо. Коровы от этого раздаивались и больше молока давали.
Весна пришла, работа переменилась. Скот на волю вышел.
Как только лед на Печоре пронесет, теплый дождик пройдет, гром прогремит, встряхнет землю, едем мы луга убирать. Зимой у стогов остается остожье: сено, стожары, подпоры. Кроме того, большой водой наносит на луга хворост, заплески остаются. Все это надо убрать, пока трава не выросла. Разделим мы пожни на участки, согласимся, кому с кем идти, и друг перед дружкой стараемся, чтобы раньше очистить. Луга как зеленым сукном подернуты, листы развернутся, кусты опушатся, цветы раскинутся. Время теплое, погода солнечная. А к вечеру ветер с моря потянет, посвежеет. Днем-то на солнце нажаришься, а тут будто ты новый стал.
На путину в этот год ушла добрая половина деревни. Ехали они не с прежними сетками, а с рюжами и ставными неводами. Моя неродная внучка Паша поехала, новую частушку запела:
Заструилася Печора,
Расшумелася вода,
Рыбартели ставят рюжи
И ставные невода...
Уловили наши колхозники немало, план выполнили. Рыбу сдавали на приемные пункты в Месине да в Афонихе. Приемные пункты только что открылись. Раньше мужики рыбу домой возили да в кооперативы сдавали, а тут не надо возить, под боком у моря сдадут.
В ту же весну мы в первый раз колхозный огород разбили. И у своих домов тоже картошку посадили. В Голубкове до этого никогда и никто не садил ни картошки, ни репы. Знали люди из века в век одну свою путину да промысел зверей да куроптей. Землю лопатой копали только на кладбищах.
Отвел колхоз участок для пробы - картошку да репу садить. Сняли мы дерно, а пахать и нечем: сохи у нас во всей деревне в заведеньи не бывало, плуга ни старый, ни малый не видали. Взялись копать лопатами. Перекопали не знаем, как садить. Выручила нас старуха Тюшиха. Она с Пинеги-реки, а там без картошки да без репы не живут. Вот она и вела все дело.
С картошкой кончили - ходим, травы смотрим. Обойдем луга, видим, что не дошли еще травы, молодые, редковаты да низковаты, косить рано. Когда колхозные дела направили, в свободное время делаем свои дела, чтобы в сенокос не суетиться. Свои дела справили - опять за колхозные взялись. Дело за делом так и ведем.
Услышали мы, что в Оксине, кроме сена, в прошлом году запаслись силосом. Скота у них много, а люди все путиной занимаются, так они в осень наверстали силосом.
Решили и мы попробовать. Пошли с председателем, размерили участок, в два дня выкопали яму. Возим травы, топчем в яме лошадьми.
Тут и Павлик топтал траву на колхозном коне. Приехал он из Нарьян-Мара на каникулы, привез двести рублей стипендии, и работал он в колхозе вместе со всеми. Он только что вступил в комсомол и старался не хуже людей работать.
Зажили мы в то время хорошо, спокойно. Вижу, что в колхозе любая гроза не страшна, забыла я всю свою печаль. Люди говорят:
- Маремьяна вдвое раздобрела.
А я отшучиваюсь:
- Чего, - говорю, - мне худеть да печаловаться? Жить весело и делать есть чего... - И прибавлю: - Возьмите вон, в тундре верба растет. Ветер ее шатает да пригибает, дожди бьют да секут. Ветром всю ее обьет да обломает, все листья обронит. Отчего это? Оттого, что она одна: ее со всех сторон дождь сечет и ветер гнет. Негде ей спастись да укрыться. И от ветров ей нет спасенья. А вон - в заутишье да на укатинках лес стоит. Он пустой, елки да березки одна за другой кроются. И хорошо там каждому деревцу, приютно. Вот и я в колхозе, в большой семье да в большом народе человеком стала.
4
Весело провела я свой первый колхозный сенокос. Людей много, работа дружная, разговоры согласные, а чего еще больше человеку нужно? В наше звено четырех женок выделили: меня, невестку Лизавету, старуху Тюшиху и Дуню Шевелеву. Мы с Лизаветой мало того, что родня, а еще и по песням близки: любили песни вместе петь, обе - певуньи-мастерицы. Одна поет, а другая подголосничает.
Песен мы знаем - пересчитать нельзя: игровые, плясовые, круговые, луговые, проголосные, хороводные да еще и частушек добавим. Игровые песни на свадьбах пелись. Поют-то все, а гуляют под песню только четверо: две девки и два парня. А в круговых уже все играют, никто не сидит.
Косили мы вручную, горбушами. Косилка ходила со всей бригадой на больших лугах. А у нас хоть звеньевого и не было, а отвечала за работу я.
В первый день пошли мы травы смотреть, а заодно и косы взяли. Осмотрели, видим - на кряжу травы доспели, густы да часты. Спустились мы в Ярутино и пошли горбушами махать. Скосили воза три, - проба сделана. Другие еще не косили. Когда они пошли с косами, мы уже с граблями идем.
Дня через два уже по-настоящему косить стали. День выпал погожий: ветер легкий, солнце горит, комаров нет. И работа идет легко да быстро, коса свистит, а под рукой кипит.
Косим, пока в озеро покос упрется. Утки там плавают всяких разных родов, гагары гагают, нисколько нас не боятся. А мы примечаем: гагает гагара к вёдру, икает к дождю, кукувыкает к ветру-низовцу.
Солнце уже низко катится, вот-вот сядет, а мы все еще не торопимся, наработаться не можем.
Вечерами с лугов слышно, как по Печоре пароходы идут, посвистывают, огоньки светятся. Везут пароходы лес к лесозаводу, тянут баржи с углем да нефтью.
И думаю я: наша мать Печора - всем рекам река. Испокон века про Волгу песни поют, а вот про Печору никто еще не пел. А чем она Волге не соперница? Шириной да длиной, водой полной, рыбой красной, красой своей Волге не уступит. Что же про нашу Печору песен не поют?
И задумала я тогда думу: а чего бы мне самой не сложить свою песню про Печору? Ведь когда в причитаньях поминала про Печору, так сама слова подбирала:
Прокатится весна теплая,
Растают снеги белые,
Размоют льды саженные,
Пробрызжут реки быстрые,
Прогремят ручьи глубокие,
Пройдет наша мать Печора,
Прольется вода вешная
Вниз по быстери до синя моря,
Поплывут легкие стружечки,
Поедут все во лодочках
На гулянье да на веселье
По вешним тихим заводям
Со песнями да со баснями.
Как сбежит-то с гор вода,
Приобрежутся берега круты,
Приобсохнут луга зеленые,
Разрастутся леса пушистые,
Расцветут цветы лазоревые,
Разнесут духи анисовые,
Раскрасива тогда Печора.
С тех пор не оставляла меня эта дума: сложить песню про Печору.
5
Осенью, когда страду закончили, на Октябрьские праздники нас премировали.
Выбрали меня в комиссию по приемке сена. До снегу я с этой работой провозилась, а потом перешла на колхозный маслозавод. Принимала я молоко, пропускала его через сепаратор, сбивала масло - вся моя забота.
Зима наступила, перевели меня на дежурство в скотный двор. Сначала я у доярок подменщицей работала, а вскоре и в настоящие доярки перешла.
Новая работа - новая забота. Скот был тяжелый, скоро растел начался. К новому году я уже трех телят приняла. В такие дни телят поишь по три раза в день, коров кормишь, доишь три раза в сутки, молоко на маслозавод несешь. А нести чуть не полверсты. Дорогу всю заметет, по увалам бредешь снегу до колена. Тут здоровья не накопишь. А я думала, что мои семнадцать лет вернулись и до гроба мне здоровья хватит, не берегла себя.
А моя напарница Авдотья Шевелева ходит тихонько: одну ногу из-под другой занесет, тогда пойдет. Иной раз и старается, а удачи в работе недостает. Я и свое дело делала и ее заменяла: руки-ноги колесом, дело за поясом.
"Себе, - думаю, - откажи, а колхозу послужи".
И верно, колхозное дело мне дороже домашнего казалось. А колхозные коровы и вовсе дороги: их двадцать было, да после за двадцать перевалило. Весело с ними. Каждую по имени кликнешь, каждую погладишь, каждую приласкаешь. Захожу в хлев, только голос подам - все головы вертят и зафыркают: знают, что я пришла. Двери открываю да называю: Белонюшка, Звездинка, Пестронюшка, Чернушечка, Белоголовка, Красулюшка, Седлонюшка. У Седлонюшки через спину белая пестринка к лопаткам идет, как седло надето.
