Прудникова Елена - 1953 год. Смертельные игры
Этим и закончилась история со смертью Жданова и письмом Тимашук.
Что еще любопытно, так это признание, сделанное Виноградовым уже бериевским следователям, которое раскопал все тот же дотошный г-н Наумов. Профессор, уже, по-видимому, знавший, что скоро будет освобожден, сообщает: «...Необходимо признать, что вскрытие А.А. Жданова, умершего 31 августа, обнаружило тот факт, что он недавно перенес инфаркт миокарда. Поэтому неприятие этого факта... было ошибкой с нашей стороны. Я должен категорически заявить, что у нас не было никакого коварного плана, когда мы ставили диагноз или проводили лечение».
Несмотря на эти слова, врачей освободили, поскольку бериевские люди умели отличать убийство от врачебной ошибки. Впрочем, признание Виноградова ничего не меняет. Мы можем совершенно точно сказать, что в 1948 году по факту смерти Жданова и письма Тимашук не было предпринято никаких действий. А то, что началось в 1952 году, - это уже совсем другая история.
Профессор Этингер и его тень
Дальнейшие изыскания осложняет то, что со «знаковыми» делами МГБ времен Игнатьева связано совершенно запредельное количество фальшивок. После июля 1951 года нельзя верить, в прямом смысле, ни одному свидетельству. Если подделки официальных документов, писем известных людей еще как-то можно отличить, то разделить, например, подлинные и фальшивые протоколы допросов, тексты жалоб и пр. практически невозможно.
Простая ситуация: все тот же доктор Егоров после смены власти в МГБ написал многостраничное письмо на имя Берии. Оно могло сохраниться в архиве от начала до конца, как было написано. А могло случиться и по-другому: где-нибудь осенью 1953 года доктора вызывают в ЦК к какому-нибудь известному товарищу или, что еще лучше, в МВД и просят переписать пару страниц. Вы думаете, он откажется - после прихода к власти Хрущева и всего, что этому приходу сопутствовало? Ага, конечно!
Другая простая ситуация: существует протокол очной ставки бывших работников МГБ Маклярского и Рюмина. Последний - человек, на которого пытались свалить все злоупотребления по «делу врачей». Первый - писатель (в прямом смысле - то есть книги писал). Сделаны протоколы бойко, информацию содержат убийственную. Один лишь вопрос - а присутствовал ли на этих очных ставках Рюмин? Могли ведь посадить того же Маклярского в кабинет, объяснить задачу - и вперед! Он сам чекист, протокол составить сумеет, фантазия развита профессионально, поскольку литератор...
Поэтому хроника дальнейших событий весьма и весьма условна. Как говорят в журналистике, «по некоторым данным»...
Итак, по некоторым данным, история с письмом Тимашук начала всплывать летом 1951 года, сразу же после отстранения и ареста министра госбезопасности Абакумова, когда началась тотальная проверка работы МГБ. Вроде бы в июле была организована специальная группа во главе с заместителем министра Питоврановым, которая занялась этим делом. А может быть, и не этим, а делом доктора Этингера, что больше похоже на правду. А может быть, и не делом доктора Этингера, а просто искали, из чего бы состряпать скандал погромче, чтобы как можно больше обвинений взвалить на бывшего министра.
63-летний кардиолог профессор Этингер был арестован в ноябре 1950 года за чрезвычайно простую и знакомую всем нам провинность - он был диссидентом и еврейским националистом. Второе само по себе преступлением не являлось, но после того, как Израиль сменил ориентацию с просоветской на проамериканскую, вело к определенному вниманию со стороны органов. Если националист был настроен патриотически (существовали и такие), дело подлежало парткому, где товарищу объясняли, что все нации равны, а в синагогу коммунисту ходить не подобает. Но почему-то большинство из них имело прозападные настроения. А уж для диссидента, как известно, и солнце на западе восходит...
Специалистов в СССР охраняли особо. И можно себе представить, что должен был болтать доктор Этингер и как себя вести, чтобы его, известнейшего кардиолога, арестовали! По воспоминаниям Питовранова, ему вроде бы принадлежала следующая фраза: «Тот, кто смог бы освободить страну от такого чудовища, как Сталин, стал бы героем». Но это маловероятно - «чудовищем» Сталин стал несколько позже, а доктор и вообще не был обижен ни вождем, ни режимом. Но что-то он говорил такое, что вывело из себя даже Сталина.
Весьма правдоподобные показания дал приемный сын Этингера Яков, студент истфака. Он говорил: «Мы критиковали все советское - культуру, науку, литературу, внутреннюю и внешнюю политику правительства, клеветнически называя Советский Союз "полицейским", "фашистским" государством. И мы обвиняли советское руководство в проведении агрессивной иностранной политики, которая могла бы развязать новую мировую войну».
А Сталин, притом, что приветствовал конструктивную критику, к охаиванию «всего советского» в целом относился очень отрицательно. Он любил эту страну.
Обвинять следователей в фальсификации показаний не приходится - люди старше сорока лет поверят в показания Якова сразу. По простой причине: мы это видели! Именно таким было в годы застоя настроение интеллигентской тусовки: не ругать Советский Союз в этой среде считалось дурным тоном.
Власть в России ругали всегда. Обычно она относилась к этому благодушно, но иногда, в минуту жизни трудную, к говорунам начинали применять меры. И осень 1950 года была именно таким временем. С конца 40-х годов разведка приносила Сталину американские планы атомного нападения на СССР. 25 июня 1950 года началась война в Корее, в октябре в нее вмешался Советский Союз. Ситуация из послевоенной все больше перетекала в предвоенную, а после того, как советские и американские летчики начали летать с разных сторон одной границы, любой пустяк мог вызвать войну. И МГБ, как ему и полагалось перед возможной схваткой, начало искать внутри страны предполагаемую «пятую колонну» потенциального противника.
Долго искать ее не приходилось. Настроение в интеллигентской среде было как раз подходящим - если бы статью 58-10 применяли во всей ее строгости, представителей этой социальной группы на свободе осталось бы крайне мало.
Еще в 1948 году Сталин говорил вещи, под которыми мы, нынешние, хлебнувшие «дружеских отношений с Западом», подписались бы обеими руками. Вот, например, воспоминания Константина Симонова (сценка веселая, жаль резать, так что привожу со многими купюрами, но со всеми приколами):
Цит. 6.3.
«- А вот есть такая тема, которая очень важна... Это тема нашего советского патриотизма. Если взять нашу среднюю интеллигенцию, научную интеллигенцию, профессоров, врачей... у них недостаточно воспитано чувство советского патриотизма. У них неоправданное преклонение перед заграничной культурой. Все чувствуют себя еще несовершеннолетними, не стопроцентными, привыкли считать себя на положении вечных учеников. Это традиция отсталая, она идет от Петра... Сначала немцы, потом французы, было преклонение перед иностранцами, - сказал Сталин и вдруг, лукаво прищурясь, чуть слышной скороговоркой прорифмовал: - засранцами, - усмехнулся и снова стал серьезным...
Простой крестьянин не пойдет из-за пустяков кланяться, не станет снимать шапку, а вот у таких людей не хватает достоинства, патриотизма, понимания той роли, которую играет Россия. У военных тоже было такое преклонение. Сейчас стало меньше. Теперь нет, теперь они и хвосты задрали.
Сталин остановился, усмехнулся и каким-то неуловимым жестом показал, как задрали хвосты военные. Потом спросил:
- Почему мы хуже? В чем дело? В эту точку надо долбить много лет, десять лет эту тему надо вдалбливать. Бывает так: человек делает великое дело и сам этого не понимает... а перед каким-то подлецом-иностранцем, перед ученым, который натри головы ниже его, преклоняется, теряет свое достоинство. Так мне кажется. Надо бороться с духом самоуничижения у наших интеллигентов...»
Борьба борьбой, но трехсотлетний прогиб спины в три года не выправишь. Для этого понадобилось двадцать лет то фэйсом об тейбл, то мордой в навоз, чтобы начали проклевываться какие-то иные движения души.
Надо ли говорить, что в условиях военной угрозы вылизывание вероятного противника опасно для государства? И стоит ли удивляться, что в 1950 году, когда ситуация стала острой, этих товарищей посчитали потенциальной «пятой колонной» и стали брать - тем более что их болтовня была уголовно наказуемым деянием? Так что Этингер ни в коей мере не являлся безвинной жертвой, не надо нам этих песен. «Пятую колонну» в действии мы могли наблюдать во время «перестройки» - именно она обеспечила молчание народа, партии и всех общественных организаций в то время, как правящая верхушка разворовывала страну и сдавала ее Западу.
