А. Мейкок - История инквизиции
Больше того, как правило, инквизиторы и их помощники получали очень маленькое жалованье. Члены мендикантских орденов были, разумеется, связаны клятвой жить в нищете, не ждать и не желать ничего, что не было бы необходимо им в повседневной жизни. Однако часто они не получали и этой малости. В 1248 году Джон Бургундский принял предложение Святой палаты о помощи в искоренении ереси в его владениях. К тому времени, когда еретики прибыли в его дом, он оставил их вообще без финансового содержания, а потому в 1255 году они были вынуждены просить Папу Римского Александра IV отозвать их. Много лет спустя, читаем мы в документах, архиепископ Эмбрунский целых два года заставлял инквизитора Пьера Фабри работать у него в приходе, не платя ему ни пенни. Несмотря на приглашение принять участие в Церковном соборе в Базеле, Фабри не смог поехать туда из-за своей полной нищеты. Похоже, что лишь когда сами короли брали на себя содержание инквизиторов, те регулярно получали жалованье.
Принимая во внимание эти факты, можно смело утверждать, что честность членов Святой палаты давалась нелегко и достигла очень высокого уровня – гораздо более высокого, чем, скажем, честность членов светских судов любого времени. С точки зрения Танона, «если было бы возможно завести против них (инквизиторов) дела о вымогательстве, мы должны были бы признать, что ордена, выполняющие задания по подавлению ереси, и те их члены, которые столь усердно выполняли это задание, в общем, были свободны от подозрений в злоупотреблениях, и что… они вели свои расследования в духе полной незаинтересованности».[100]
Peńti и Vin Boni – «эксперты» и «добрые люди»
В официальной деятельности инквизитор всегда оставлял за собой последнее слово во всем, что касалось наказания еретиков, представших перед судом инквизиции, и назначения им епитимьи. Ничто не могло помешать ему вершить правосудие. Инквизитор организовывал и вел судебные заседания, и окончательное решение всегда оставалось за ним. Однако в 1264 году Папа Урбан IV издал указ о том, что инквизитор должен вести все дела только в присутствии группы «экспертов» (periti) и «добрых людей» (boni viri) и выносить приговоры лишь после того, как они выскажут свое мнение по делу.[101] Как всегда при инквизиторских процедурах представление этих «экспертов» было основано на процедуре inquisitio, прописанной в старом римском законе. Это было развитие епископской системы, при которой епископа, хоть и возглавляющего суды над еретиками в качестве высшего судьи веры и морали в приходе, непременно сопровождала группа священников, и при которой суды часто проходили в присутствии королей, знати и большого количества простых людей, которые имели право высказывать свои суждения.
Эксперты, назначаемые инквизитором, в той или иной степени играли роль жюри. Поначалу никому и в голову не приходило хоть как-то ограничить власть инквизитора, а эксперты были призваны предотвращать принятие инквизитором поспешных и необдуманных решений, а также давать инквизитору при необходимости советы, касающиеся гражданского и церковного судопроизводства. Епископы и гражданские юристы, аббаты и каноники регулярно занимали места на скамье для periti. Часто, когда инквизитор был не в состоянии собрать подходящих людей, или когда его волновали какие-то технические причины, или в особо трудных случаях, он письменно обращался за советом к знаменитым теологам или юрисконсультам. Иногда он даже обращался за помощью к одной из школ права или в великие университеты. Так, инквизитор Руана во время процесса над Жанной д'Арк собрал все документы и отправил их в Парижский университет с просьбой дать совет, как поступить с Орлеанской девой.
Вынужденные немало обдумать, эксперты часто заседали по несколько дней. Количество экспертов никак не ограничивалось – инквизитор сам решал, сколько помощников ему нужно. Однако, как правило, их было около двадцати человек, а иногда и много больше.
«На консультации, созванной инквизитором в январе 1329 года в епископском дворце в Памьере, присутствовало тридцать пять человек, девять из которых были юристконсультами; на другую консультацию, в сентябре 1329 года, пришел пятьдесят один человек, из которых двадцать были гражданскими юристами.[102]
В каждом случае присутствующим обрисовывали суть дела, потом брали с них обещание сохранить услышанное в тайне и, наконец, просили их дать совет, какое наказание обвиняемому выбрать – «епитимью по усмотрению инквизитора», «этого человека следует посадить за решетку или передать в руки светским властям» и так далее. Часто, но не всегда, инквизитор позволял себе послушаться совета экспертов. Так, некоему Гийому дю Пону, который был приговорен экспертами к заключению, называемому murus largus, инквизитор изменил приговор на munis strictissimus, подразумевающий ношение кандалов на руках и ногах. С другой стороны, в деле священника Г, Традерии, который обвинял невинных людей в ереси, эксперты постановили отправить его на костер, однако инквизитор изменил этот приговор на тюремное заключение. Может показаться, что в большинстве тех случаев, когда инквизитор изменял предложенный экспертами приговор, он действовал на благо осужденному.
Эта система сурового жюри очень помогала в стремлении уменьшить ту огромную ответственность, которая была возложена на плечи инквизитора. Однако ее действенность несколько снижалась в качестве гарантии законности для обвиняемого, потому что экспертам не выдавались имена обвиняемых и свидетелей, к тому же их дела пересказывались судебным экспертам лишь вкратце.
«Мы видим, – говорит Вакандард, – что periti и boni viri, которых призывали принять решение о невинности и виновности обвиняемого на основании абстрактных данных, вполне могли совершить ошибку в суждении, потому что не знали ни имен обвиняемых, ни мотивов, заставивших их пойти на преступление. На самом деле у них не было достаточных данных, необходимых для принятия верного решения. Потому что трибуналы призваны судить преступления, а не преступников – в точности, как врачи должны лечить больных, а не абстрактные болезни. Мы знаем, что для лечения одного и того же недуга разным людям требуется разное лечение. Так же и при совершении преступления следует учитывать ментальность человека, который совершил его. Похоже, инквизиция этого не понимала».[103]
Это современная точка зрения на проблему. Однако мы должны помнить, что инквизиторы никогда не рассматривали дело в этом свете. Святая палата не была криминальным трибуналом – нет, она, скорее, была прославленной исповедальней. И если мы хотим похвалить или, напротив, осудить институт экспертных комитетов, то должны очень четко понимать, какую функцию они были призваны исполнять. Без сомнения, с точки зрения гарантий законности для обвиняемого, этот институт имел множество недостатков. Однако это не было его единственной целью. Он не обладал властью отнять у инквизитора его право на вынесение приговоров, а мог только советовать и помогать ему. Это был вспомогательный институт, призванный внимательно рассматривать каждое дело и высказывать свою точку зрения, помогая инквизитору вести нагрешивших людей к раскаянию.
Глава 6
Инквизиция в действии (II)
Мысль и действие
Ересь можно определить как добровольное и настойчивое отрицание истин, диктуемых Церковью, а поскольку это отрицание в определенной степени влияло на поведение человека, то оно не имело права на существование. Ничто так не тревожило инквизиторов, как вера еретиков. Впрочем, во множестве случаев святые отцы и каноники настаивали, чтобы Церковь не судила человеческие мысли – ecclesia de unternis non judicat. Однако мы не должны принимать это утверждение как не требующее доказательств. Человек волен делать кощунственные признания и получать Святые Дары, когда он знает, что совершил смертный грех, и, не веря ни единому слову католической веры, с показной регулярностью исполняет все религиозные обряды. Церковь никогда не притворялась, что исповедника нельзя обмануть или что нечестивца непременно поразит молния Господня. Ecclesia de internis non judicat. В таких делах Церковь не выносила своего суждения, а просто говорила, что за подобные вещи человеку придется отвечать перед всевышним троном Господа.
Не то чтобы Церковь как-то преуменьшала их греховность. Разумеется, Церковь учит, что нарушить правила исповеди – это грех против Святого Духа и что человек, намеренно делающий это, намеренно губит свою душу. Однако она не прикидывается, что обладает сверхъестественной способностью определять грехи и волшебной машиной их наказания.
То же самое относится и к ереси. Потому что Церковь имеет свою власть лишь над теми, кто сохраняет веру и признает авторитет Церкви. Формально (в отличие от материального) ересь – это добровольное отречение от одного и более канонов веры; она призывает к отрицанию того, что многие считают истиной. Таким образом, становится понятно, что неверный, верящий в Бога человек, формально не является еретиком, равно как и схизматик вовсе не обязательно еретик. Как заметил мистер Маллок, «святых и истинно смиренных людей, не знающих Церкви или истинно верящих, но отрицающих ее, она отдает на безграничную милость Божью, но если она узнает об этих людях, то не может сказать о них ничего определенного… Ее анафемы бывают направлены лишь на тех, кто намеренно, с открытыми глазами, отрицает ее… И этих людей Церковь обвиняет – не за то, что они не видят истинности ее учения, а за то, что, зная это, они продолжают намеренно закрывать на это глаза. Они не станут повиноваться даже тогда, когда знают, что должны это делать».[104] Однако совершенно ясно, что придерживаться или не придерживаться еретических взглядов – это личное дело каждого человека, о котором миру вообще не стоит знать, и которое мир не должно интересовать. Лишь однажды в Средние века Церковь торжественно поклялась искоренить ересь, а государство объявило ересь преступлением.
