Юрий Минералов - История русской литературы: 90-е годы XX века: учебное пособие
В. Орлов обладает кипучей сюжетной фантазией, но его метод предполагает балансирование на грани реального и ирреального. И дав героине так эффектно явиться в сюжете, он тут же максимально усиливает именно ощущение жизненного правдоподобия этого невероятного появления, начиная нагнетать конкретные детали:
«Здесь я передаю сведения, какие мы получили от четверых. Михаил Никифорович и вообще не большой оратор, да и камни бы ему не мешало подержать во рту, дяде Вале в этот раз не хотелось бы верить, язык Игоря Борисовича от нетерпения лишь трясся, Филимон Грачев с большим бы удовольствием, нежели говорил, руки бы жал, поэтому мы, слушая четверых, информацию из их нервных слов как бы выковыривали. Итак, женщина не только вышла из бутылки, но и заговорила. Слова ее были примерно такие. Она, мол, раба человека, который купил эту бутылку. Все выполню, что он захочет, по любому желанию. Навечно будет так. И далее в этом роде. Дядя Валя ей возразил, что пошла бы она подальше, но пусть вернет при этом водку. Тем более что Игоря Борисовича бьет колотун. Она тоже возразила, что она кашинский эксперимент и что колотун в ее образовании – пробел. К словам об эксперименте отнеслись серьезно, но Игоря Борисовича надо было спасать. „Давай две бутылки коньяку армянского розлива и портвейн „Кавказ“, раз ты придуриваешься, и катись, а не то сдадим в милицию!“ – сказал ей дядя Валя. Она как-то поморщилась чуть ли не брезгливо, будто ждала более замечательных просьб, но востребованные бутылки возникли. Потом она опять сказала, что она раба хозяина бутылки („Хозяев! – поправил ее дядя Валя. – Мы – на троих!“), другие слова говорила, некоторые проникновенные, выходило, что она то ли фея, то ли ведьма, то ли какая-то берегиня. Она и на землю опустилась, а ножки у нее были стройные, или же их обтягивали хорошие джинсы. Михаил Никифорович осмелел и попытался даже из дружеского расположения взять женщину за талию. Она тут же вспыхнула, как бы взорвалась, и исчезла. Кашинская бутылка выпала у Михаила Никифоровича из рук и разбилась. Все вокруг зашипело, а голые ветки тополей и яблонь долго вздрагивали. Остаться на детской площадке компания, понятно, не могла…»
Потом эта женщина войдет в компанию под именем Любови Николаевны, вызовет диковинные и устрашающие события, магией и колдовством все переворотит в жизни каждого, а в итоге дядя Валя и примыкающий к названной компании кандидат наук развеселый Бурлакин даже погибнут страшной смертью (Бурлакина погубит некий отвратительный Мардарий, порожденный колдовством «фен»). Аптекарь Михаил Никифорович, наиболее глубокая натура среди героев романа, так и не сумел разобраться в том, ради чего и кем была послана «фея» в наш мир, зло она несла или добро, или же и то и то вперемешку. Он склонен и себя самого винить за непротивление «недоброму»:
«Находясь внутри замкнутых забот дня, внутри останкинского семьдесят шестого года, внутри очередного пролетающего столетия, Михаил Никифорович не забывал и о своем пребывании в вертикальном движении человечества во времени и пространстве. Вернее, случалось, и забывал и нередко забывал, не думал об этом, но рано или поздно мысли о собственном местонахождении или состоянии в протяженно-бесконечной судьбе живого в нем возобновлялись. Как возобновились теперь. В том вертикальном движении человечества, или не вертикальном, а в спиралеобразном, или вовсе в другом, но в движении он был и Михаил Никифорович Стрельцов, останкинский аптекарь, и фессалийский врач и царь Асклепий, и суматрский знахарь, кулаками старавшийся выдавить злого духа из груди недужного, и инкский жрец, почуявший избавление в горечи хинного дерева, и увлеченный ученик исцелителя гладиаторов, а затем и придворного врача Клавдия Галена, корпевший в аптеке учителя в Риме над составами пластырей, мыл, лепешек и пилюль, и енисейский шаман, желавший звоном нагретого бубна из ближнего чума облегчить мучения роженицы, и переписчик лечебника в келье на берегу Белого озера, и ведун-мельник, пастух заложных русалок, и сиделец зеленной лавки в Коломне, и счастливый алхимик, в неизбывных стремлениях к великому эликсиру добывший бензойную кислоту из росного ладана, и цирюльник в Севилье, в Гренобле или Дрездене, готовый отворять кровь и устраивать судьбы, проказник и отчасти шарлатан, но бескорыстный, от озорства, от желания отвести от сограждан печали, и почитатель Пастера, способный погибнуть, но испытать на себе спасительное для людей соединение веществ, и фельдшер, под пулями вблизи аула Салты помогавший Пирогову оперировать раненого, и фронтовой врач из тех, с кем сводили дороги войны его отца… И иные ряды выстраивались в воображении Михаила Никифоровича прежде в минуты его воодушевлений или, напротив, в минуты драматических неспокойствий или самоедства. Иногда приходили на ум одни имена, иногда-другие. Но всегда вспоминались Михаилу Никифоровичу личности самоотверженные, подвижники, добровольцы, воители с болью людской, пусть часто и неудачливые, пусть и выросшие в заблуждениях, они были истинно избавителями и защитниками. Мысли о них, пребывание Михаила Никифоровича фантазией в их историях и в их сущностях, в их шкурах укрепляли его. Какое благородное дело – быть на земле лекарем и подателем лекарств! Но был ли Михаил Никифорович в последний год в Останкине избавителем и защитником? Не устранился ли? Не отчаялся ли, посчитав, что он бессилен что-либо изменить в этом мире, и не отошел ли малодушно в сторону, предоставляя распухать недоброму? Да, в саду от смерти нет трав. Носам-то сад должен быть! Сам-то сад должен цвести!»
В романе, как можно почувствовать из цитированного, присутствует своя серьезная философия. Пусть временами она излишне тяжеловесна, как здесь, но она так интонирует книгу, что прочесть «Аптекаря» как легкожанровое произведение в духе «фэнтэзи» невозможно. Как и весь «Останкинский триптих», роман многозначителен, Я рискнул бы заявить даже, что «Аптекарь» – большая удача писателя, чем «Альтист Данилов» (хотя именно первому роману сопутствовал шумный успех). Он глубже, зрелее и является смысловым центром «триптиха» не только потому, что по хронологии стоит в нем вторым. «Альтист Данилов» вызывал у читателей прямые ассоциации с «Мастером и Маргаритой» Булгакова, и было из-за чего. Одним такое прямое внешнее сходство нравилось (и они наивно восторгались: «Второй Булгаков!»). Других именно оно раздражало по профессионально понятным причинам: «вторые» в литературе – это что-то вроде знаменитой булгаковской же «осетрины второй свежести»… Думаю, что если бы на месте «Альтиста» был «Аптекарь», даже проблемы сходства не возникло бы. В «Аптекаре» мистика и фантастика вводятся тоньше и заведомо по-своему, по-орловски, а не каким-либо иным образом. Это же характерно для «Шеврикуки».
Александр Проханов был на протяжении 90-х годов притчей во языцех «демократических» СМИ как главный редактор «красно-коричневой» и «ультранационалистической» (как они обычно выражались) газеты «День», переименованной затем в «Завтра».
Проханов Александр Андреевич (род. в 1938 г.) – прозаик, автор книг «Иду в путь мой» (1971), «Время полдень» (1977), «Место действия» (1980), «Дерево в центре Кабула» (1982), «В островах охотник» (1984), «Горящие сады» (1984) и др. Главный редактор газеты «Завтра». До недавнего времени работал также в Литературном институте им. А. М. Горького. Живет в Москве.
Однако этот прозаик, в начале 80-х ставший известным своими смелыми экспедициями в Афганистан (где он подбирался порой куда ближе к душманам, чем иные тараторившие о боевых успехах советских войск – с брони стоящего посереди Кабула танка – журналисты), не прекращал в эти годы художественного творчества. Конец десятилетия даже ознаменовался у Проханова несомненным творческим подъемом. В 1998 году им издан роман о первой чеченской кампании «Чеченский блюз».
Сюжет романа основан на подлинных событиях неподготовленного, шапкозакидательского ввода российской бронеколонны в столицу Чеченской республики Грозный в новогоднюю ночь на грани 1994–1995 годов. Получен приказ тогдашнего министра обороны, и его зачитывает офицерам бригады некий генерал. Там утверждается, что «в силу своей малочисленности и неподготовленности противник не может оказать серьезного сопротивления регулярной армии». Офицеры отмалчиваются.
Однако начальник штаба не выдерживает и говорит во всеуслышание, что «в штабе бригады нет достаточной информации о противнике. О численности, вооружении, местах дислокации, способах противодействия. Бригада из-за нехватки времени была лишена возможности произвести разведку собственными силами, а из оперативной группы так и не поступили сведения, основанные на данных агентуры… Мне кажется, продвижение бронеколонн сквозь городские кварталы без поддержки пехоты, без предварительного выставления блокпостов на маршрутах противоречит классической тактике боя в условиях города. В академиях нас учили использовать опыт последних войн. Есть опасность подставить технику и личный состав под удар гранатометов и снайперов… ‹…›
