Яды: между жизнью и смертью - Элина Стоянова
Рыба фугу, принадлежащая к семейству Tetraodontidae, не очень быстрый пловец, поэтому, если плавники не спасают ее от неприятностей, она прибегает к плану Б и наполняет свой огромный надувной желудок водой (или воздухом), превращаясь в сферу, покрытую шипами. У хищников есть возможность попытаться проглотить ее, что может привести к удушью, но, даже если им это удастся, остается угроза отравления тетродотоксином. Рыба фугу хранит этот смертельный нейротоксин главным образом в печени и яичниках, но небольшие его количества сохраняются в коже, кишечнике и мышцах. Это приводит к вопросу: каким образом люди пришли к решению регулярно готовить и подавать рыбу фугу в качестве деликатеса? Суп фугу, называемый по-японски фугу чири, — частый виновник отравлений. Сырая фугу, или сашими фугу, если не удалить все ядовитые части рыбы, вызывает интоксикацию, головокружение и онемение губ. Поскольку по шкале токсичности рыба фугу уступает только ядовитым лягушкам, которые могут быть в 100 раз токсичнее цианида, такая трапеза весьма экстремальна.
От Средневековья до наших дней: сохранение культурных различий между Западом и Востоком
Изучение терапевтического применения ядов неизбежно связано с историей медицины средневекового Китая (от Шести династий до Тан). В Китае имело место религиозное исцеление; свою роль, естественно, играло государство. Яды упоминались и в поэзии. Иными словами, они проникли в культуру, словно корни тех самых токсичных растений в благодатную почву. При этом не стоит забывать, что культура Китая активно взаимодействовала, пересекалась, сливалась с культурой Индии и стран Центральной и Западной Азии.
В китайской культуре словосочетание «ду яо», которое переводится как «яд», не всегда имело негативную окраску, как это принято сегодня. В древности, в частности в словаре Шо Вэнь Цзе Цзы, «ду» обозначало мощь, ассоциирующуюся с силой и насыщенностью. Это слово описывало нечто интенсивное, без явного отрицательного контекста.
Сильнодействующие вещества могли быть опасны, но при правильном использовании они становились лечебными средствами. Таким образом, «ду» считалось не чем-то, чего следует избегать любой ценой, а напротив — источником целебной силы. Китайские врачи эпохи Хань разработали различные методики контроля дозировки, сочетания и обработки таких веществ, чтобы раскрыть их терапевтический потенциал.
Сегодня около 20% всех лекарств в китайской медицине считаются ядовитыми. В процессе эволюции китайской фармакопеи количество таких веществ только возросло. Китайская медицина на протяжении веков развивала использование ядов в качестве отличительной черты своих лечебных практик, превращая опасные вещества в ключевые элементы терапии.
Интересно, что аналогичную роль яды играли и в медицине Древней Греции. Хотя сравнивать традиции напрямую — рискованное дело, тем не менее заметны определенные сходства. Подобно китайскому «ду», древнегреческое слово «фармакон» объединяло два значения: «яд» и «лекарство». Это слово, от которого произошли современные термины «фармакология» и «фармация», имело гораздо более широкое значение в античной Греции, включая связь не только с лекарствами, но и с заклинаниями, духами и даже талисманами.
Яркий пример использования ядов в медицине древних греков можно найти в труде Диоскорида De Materia Medica, написанном в I веке н. э. Этот трактат описывает более 800 лекарственных средств растительного, животного и минерального происхождения, включая ядовитые растения, такие как мак, мандрагора и болиголов. Хотя болиголов известен как яд, убивший Сократа, Диоскорид описывает его как средство для лечения кожных заболеваний, показывая, что даже смертельные вещества могут иметь терапевтическую ценность.
Однако, в отличие от древнегреческих медиков, которые постепенно исключали абсолютные яды из своего арсенала, китайская медицина шла по другому пути. Китайские врачи, напротив, начали активно включать ядовитые вещества, такие как аконит, в свои рецептуры. В трактатах того времени аконит считался «повелителем сотни лекарств», и его наличие было крайне распространено в лечебных формулах. В греческой же фармакопее аконит упоминался только как средство для убийства волков и не имел никакой терапевтической ценности.
Этот контраст стал более выраженным в Средневековье. В Европе врачи считали, что яды обладают уникальной разрушительной природой, особенно после чумы XIV века. В то время как европейская медицина постепенно стала отделять яды от лекарств, в Китае яды заняли центральное место в терапии.
Как объяснить эти различия? Возможно, в основе лежат разные философские взгляды. Платон, например, негативно относился к двусмысленности слова «фармакон», опасаясь, что это поставит под угрозу рациональное мышление и знание. Влияние таких взглядов проявилось в трудах Галена, который предложил теорию, согласно которой яды — это вещества с особой разрушительной формой. В результате в Европе яды постепенно стали рассматривать исключительно как вредоносные субстанции, в то время как в Китае они сохраняли свою значимость в медицине.
В древних даосских текстах, таких как «Дао Дэ Цзин» и «Чжуан-цзы», мир описывается как вечное взаимодействие сил инь и ян. Это непрерывное преобразование противоположностей глубоко повлияло на китайскую медицину, в том числе на подход к использованию ядов и лекарств. В традиционной китайской фармакологии яд и лекарство не рассматриваются как четко разделенные сущности — их эффект зависит от контекста и применения. Как говорится в одном из древних текстов: «Для всего сущего под небом нет ничего более губительного, чем яд аконита. Однако хороший врач хранит его, потому что он полезен».
С начала Нового времени в Европе возрос интерес к ядам как к потенциальным лекарствам. Одним из главных новаторов этого периода стал Парацельс, швейцарский врач и алхимик, который бросил вызов традиционным взглядам на медицину. Его знаменитая фраза «Все — яд, и нет ничего без яда: одна только доза делает яд безопасным» напоминает древнегреческое представление о фармаконе — веществе, способном быть как ядом, так и лекарством. Однако Парацельс пошел дальше, утверждая, что все вещества содержат полезные и вредные элементы, а задача врача — очистить их от яда, чтобы они могли исцелять.
Интересно, что в Китае Нового времени также начали проявляться различия в представлениях о яде и лекарстве. В одном из медицинских текстов эпохи Мин-Цин Ли Шичжэнь описывает процесс обработки ядовитой травы: «При использовании прокипятите ее с уксусом дюжину раз… тогда яд уничтожается». Это напоминает концепцию очищения Парацельса. Возможно, эти идеи были результатом культурного обмена с Европой, но не исключено, что они развивались независимо, опираясь на местные традиции.
Китайская медицина основывается на принципах баланса инь и ян, пяти элементов и энергетических каналов, которые невозможно увидеть, но которые, по мнению китайских врачей, имеют существенное значение для здоровья человека. Этот взгляд на мир предполагает, что ни одно вещество не является полностью злым или добрым — его характер зависит от обстоятельств. Яд может стать лекарством, если использовать его правильно.
К XIX веку, когда в Китае начала распространяться западная наука и токсикология, идеи о разделении ядов и лекарств укрепились. Однако
