Лев Безыменский - Будапештская миссия

Малиновский: Я отчетливо понимаю…

Сталин: Мы не можем пойти на отсрочку.

Малиновский: Если немедленно перейти в наступление, 46-я армия не сумеет овладеть Будапештом с ходу.

Сталин: Напрасно вы упорствуете, вы не понимаете политической необходимости.

Малиновский: Я понимаю и для этого прошу пять дней.

Сталин: Я вам категорически приказываю завтра же перейти в наступление на Будапешт!

На этой повышенной ноте Сталин положил трубку, а шутки с ним были плохи. Маршал, конечно, приказ отдал. Будапешт удалось взять не через пять дней, а через три с половиной месяца.

В чем же было дело, почему Сталин так настаивал?

Давно сложилось представление о том, что диктаторы своевольны и прихотливы, посему не следует искать рациональных причин для их решений. Не знаем, как с Гитлером, но к Сталину это не относится.

Шел конец октября 1944 года. За спиной великих держав антигитлеровской коалиции уже была Тегеранская встреча трех лидеров. Миновали споры о втором фронте: союзники высадились во Франции и Италии, вышли к немецкой границе. В свою очередь, Красная армия уже вела бои в Польше и на Балканах: в августе вышла из войны Румыния, в сентябре Болгария. На северном фланге то же сделала Финляндия. Очередь была за Венгрией. Все эти темы только что обсуждались в Москве во время визита Уинстона Черчилля с 9 по 18 октября 1944 года.

У Сталина в его делах с британским премьером было два главных советника. Один — его давнее недоверие ко всему, что связано с именем Черчилля. Однажды в беседе с Милованом Джиласом он воскликнул:

— Вы думаете, что ежели мы теперь союзники англичан, то забыли — кто они и кто такой Черчилль. Они больше всего любят объегоривать своих союзников. Во время первой войны они постоянно обманывали русских и французов. А Черчилль? Это тип, за которым если вы не уследите, то он и копейку украдет из вашего кармана…

Но у этого верного советника был серьезный помощник: Лаврентий Берия и Первое главное управление его Наркомата внутренних дел, сиречь внешнеполитическая разведка. Когда Сталин принимал Черчилля в Кремле, он прекрасно знал замыслы своего британского партнера, касающиеся Балкан, Центральной и Юго-Восточной Европы. В Тегеране он слышал его пламенные речи в защиту плана штурма "мягкого подбрюшья" Европы.

Самое любопытное состояло в поразительном параллелизме намерений обеих сторон: Советского Союза и западных держав. Уже в 1941 году, в дни первых встреч Сталина с приехавшим в Москву в дни великой битвы у стен советской столицы министром иностранных дел Великобритании Энтони Иденом в дни, когда судьба СССР, казалось, ещё далеко не решена и исход войны в глазах всего мира ещё не был предрешен, — Иосиф Сталин счел нужным говорить не только о насущных требованиях момента, но и о… европейских границах. Несколько удивленный хорошо подготовленными предложениями Сталина, Иден парировал: оказывается, ещё до вступления СССР в войну Рузвельт прислал Черчиллю послание, в котором просил британское правительство задуматься о послевоенной реконструкции Европы, но предлагал не делать этого без США.

Так ещё в 1942 году начался спор о границах послевоенной Европы. 28 января 1942 года в Москве было принято секретное решение Политбюро ЦК ВКП(б) о создании специальной комиссии "По подготовке дипломатических материалов по послевоенному урегулированию". Правда, комиссия эта работала с различной интенсивностью (не в последнюю очередь потому, что главные решения принимались не в НКВД, а в Политбюро), но неизменно упоминалась в дипломатических дискуссиях. Все чаще и чаще проблематика послевоенной Европы (в том числе Балканских стран) поднималась и в документации Форин оффиса и Госдепартамента США, в том числе в тех секретных планах, которые разрабатывались Объединенным комитетом британских начальников штабов и такими же учреждениями США. Хотя формы практического участия США и Англии в европейской войне ещё не были определены. Операция «Оверлорд» (открытие второго фронта в Европе) ещё не была утверждена, но интенсивно обсуждалась в Квебеке в августе 1943 года. Одновременно готовилась и альтернатива «Оверлорду»: операция «Рэнкин». Она так и не была осуществлена. Но её документация осталась в архивах и раскрывает многое в замыслах наших дорогих союзников. Оказывается, они разработали стройную систему мер на тот случай, если «Оверлорд» не понадобится и западные войска окажутся в Европе некими другими путями, а не через высадку в Нормандии. Какими же? Рассматривались три варианта:

вермахт окажется настолько ослабленным, что англо-американцы высадятся раньше, чем намечено в «Оверлорде»;

вермахт вдруг сам уйдет с оккупированных территорий Европы, а русские не успеют войти в Германию;

Германия капитулирует в странах Северо-Западной Европы.

Желание начальников западных штабов оказаться победителями в Европе, не воюя с немцами, было очень велико. Авторы плана собирались помочь созданию ситуации "победы без войны". Так, они предусматривали высадку неких "символических сил" (десантов?) по всей Европе: по всей Германии, в Италии и Юго-Восточной Европе (в Будапеште, Бухаресте, Софии) и даже в Варшаве!

И это было лишь начало. В феврале 1944 года западные союзники, готовясь к высадке в Европе, были готовы «поделить» весь континент. Так 16 февраля 1943 года Форин оффис представил такую «наметку» планов, сохранившуюся в британском государственном архиве:

Австрия — сфера влияния (и оккупации) США;

Венгрия — сфера влияния (и оккупации) США, за исключением Трансильвании, судьба которой должна была решаться отдельно;

Румыния — сфера влияния (и оккупации) СССР (опять-таки за исключением Трансильвании);

Болгария — сфера влияния (и оккупации) Англии;

Греция — также.

Этим надеждам не суждено было сбыться. Помешала военная реальность. Американцам было осенью 1944 года далеко-далеко как до Австрии, так до Венгрии. Советские войска уже были в Румынии, Болгария вышла из войны, и в ней также были советские войска. Черчиллю оставалось спасать то, что можно было спасать: за признание Сталиным английского влияния в Греции он был готов уступить все остальное, что и сделал в октябре в Москве. Но это не успокоило Сталина.

В Москве Черчилль пытался умиротворить "дядю Джо". Во время первой беседы (это было 9 октября) британский премьер извлек из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок с текстом на английском языке, в котором Сталин мог разобраться и без помощи переводчика Валентина Бережкова. На бумажке Черчилль обозначил схему раздела сфер влияния на Балканах:

Румыния Россия 90 %

Остальные 10 %

Греция Великобритания (в согласии с США) 90 %

Россия 10 %

Югославия 50 — 50 %

Венгрия 50 — 50 %

Болгария Россия 75 %

Остальные 25 %

Сталин посмотрел на листок, вынул из стоявшего на столе бронзового стакана двухцветный карандаш и поставил в верхнем углу небольшую синюю галочку. Торг состоялся. Правда, на следующий день Молотов выторговал для советского влияния в Венгрии 75 процентов, а для Болгарии ещё 10 процентов. И как бы в поддержку этого в день отъезда премьера в Москве раздался очередной салют: Москва отмечала взятие крупного венгерского города Сегеда. Салют был хорошо виден из окна британского посольства на берегу Москвы-реки, где проходил прощальный ужин.

Иосиф Виссарионович Сталин никогда не бывал в Венгрии. Виноват: не бывал в Венгрии, но бывал в Австро-Венгрии — знаменитой "лоскутной монархии", объединявшей до 1918 года Австрию и Венгрию (плюс пару будущих послеверсальских государств). В столицу Австро-Венгерской монархии Вену Сталин прибыл в 1913 году после очередного (загадочного до сих пор) удачного побега из далекой Сибири. Мы точно знаем, куда в Вене явился молодой грузинский эмигрант Джугашвили — к своему единомышленнику по партии Александру Антоновичу Трояновскому. До сих пор среди пожелтевших листков архивного дела Сталина в московском досье лежит написанный аккуратным чиновничьим почерком "бланк прописки" Трояновского в Вене:

"XII район. Мейдлинг. Шёнбруннершлоссштрассе, 20. Этаж II. Дверь № 7".

Венгрия как составная часть монархии мало тогда интересовала Сталина. Когда он писал в Вене свою теоретическую, объявленную позже классической, работу "Марксизм и национальный вопрос", развитие венгерского национально-освободительного движения лишь косвенно привлекало внимание автора, который спорил с лидером «австромарксистов» Карлом Реннером, ограничивавшим претензии своих венгерских сограждан культурной автономией. Словно предвидя бунтарские события 1956 года, когда венгры возмутились не против режима Габсбургов, а против режима самого Сталина, он не стал углубляться в корни венгерского национального характера. И в 1919 году, когда вспыхнула венгерская революция и в Будапеште была провозглашена Советская республика, Сталин меньше всего обращал внимание на её национальный характер. Ему было важнее символическое значение венгерских Советов как подтверждение близкой всемирной революции. Благо, что после поражения венгерских коммунистов у члена Исполкома Коминтерна Сталина было достаточно времени, чтобы дискутировать с эмигрантами, с экс-председателем венгерского Совнаркома Бела Куном или его соратником Матиасом Ракоши, которого Сталин сделал главой венгерского правительства уже после окончания Второй мировой войны.