Ганс - Сексуальная жизнь в Древней Греции
Мы также приведем несколько примеров роскоши некоторых заметных персон в античной истории. Первая – эпитафия, написанная гекзаметром самому себе ассирийским царем Сарданапалом, если можно положиться на свидетельство Аминтата: «Я был царем с тех пор, как увидел свет; я ел, пил и отдавал должное радостям любви, зная, что жизнь человеческая коротка и может измениться и стать несчастной, и другие воспользуются тем, что я оставляю после себя. Поэтому я каждый день жил как жил».
Аристобулу также известен памятник Сарданапалу в Анхиале, одном из завоеванных им городов; правой рукой царь как будто хочет схватить что-то бесценное. Ассирийская надпись гласила: «Сарданапал, сын Анасиндаракса, который завоевал Анхиале и Тарс в один день. Ешь! Пей! Люби! Все остальное – ничто». Такой смысл, кажется, имеет этот жест.
Клеарх рассказал несколько замечательных историй о Сагариде, изнеженном жителе вифинского народа мари-андинов: из-за своей изнеженности он ничего не ел до старости, пока его нянька не разжует ему пищу, так чтобы самому не утруждаться. Он был настолько ленив, что мог дотянуться только до своего пупка. Поэтому Аристотель, издеваясь над тем, что, обмываясь, тот не мог дотянуться до своего члена, цитировал стих Еврипида: «Рука чиста, но мысль грязна».
Оратор Лисий рассказывает такую историю об Алкивиаде. Однажды тот путешествовал со своим другом Аксиохом по Геллеспонту.
В Абидосе они взяли в сожительницы девицу по имени Медонита и жили с ней по очереди. После этого она родила дочь, о которой они сказали, что ее отец неизвестен. Когда дочь подросла, они стали жить и с нею. Когда она была в постели с Алкивиадом, он говорил, что ее отец Аксиох, а когда она была с Аксиохом, тот говорил, что она – дочь Алкивиада.
В комедии Алкивиада часто подвергали насмешкам за его многочисленные любовные похождения, о которых говорили афиняне. Не без причины этот юноша, красота которого восхищала всех, носил на руке изображение молнии. Диоген Лаэрций сказал об Алкивиаде, что, «будучи юношей, он разлучал мужей с женами, а позже – жен с мужьями», также и комедиограф Ферекрат говорит: «Алкивиад, который раньше не был мужем, теперь муж всех женщин»[7].
В Спарте он вступил в связь с Тимеей, женой царя Агида, что сам, если верить Афинею, объяснял не похотью, но политическими соображениями. Тот же автор утверждает, что во всех походах его сопровождали две самые известные куртизанки того времени.
Историк Клеарх в его «Биографиях» писал о тиране Сицилии Дионисии Младшем: «Когда Дионисий прибыл в свой родной город Локры, он построил самый большой дом в городе, заполнил его диким тимьяном и розами, велел привести одну за другой всех молодых женщин Локр, сорвал одежды с них и с себя и катался с ними по ложу, совершая любые непотребства, которые можно было вообразить. После этого, когда оскорбленные отцы и мужья захватили жену и детей Дионисия, они заставили их совершать непристойности на глазах у всех и предались всем мыслимым видам разврата. После того как они удовлетворили свои желания, они загоняли им иглы под ногти, пока те не умерли». Страбон с некоторыми изменениями рассказывает ту же историю, добавляя, что Дионисий пустил голубей, соединив им крылья, по трапезной, где их должны были ловить обнаженные девушки, коих он обул в непарные сандалии на одну ногу. Дурид поведал о развратности Деметрия Фалернского, бывшего правителем Афин долгие годы, упомянув о роскоши и попойках, которые тот устраивал: «О его тайных оргиях с женщинами и ночных свиданиях с юношами; человек, который давал людям законы и действовал как гарант их жизней, дал себе полную волю. Он также очень гордился своей внешностью, красил волосы, чтобы стать блондином, и белил лицо. Он желал быть красивым и привлекательным для каждого встречного».
Удовольствия как смысл истинной жизни, которые единственно составляют счастье, стали девизом целой философской школы. Она была основана Аристиппом, который, по свидетельству Афинея, украшал свою жизнь «роскошными одеждами и любовными утехами». Его любовницей была знаменитая куртизанка Лаида.
Особой важности идеи о восприятии греками чувственных удовольствий были вложены в уста Полиарха, в произведении мудреца и музыканта Аристоксена «Жизнь Архита». Этот Архит был известен своим пристрастием к роскоши и был одним из послов Дионисия Младшего в Таренте. В разговоре с Архитом и его учениками была затронута тема чувственных радостей в широком смысле слова. Полиарх произнес большую речь, в которой хотел доказать, что все учение этической философии о доблести противоречит человеческой природе; что сама Природа требует, чтобы мы сделали удовольствие максимой жизни. Чувственное удовольствие является целью всякого разумного человека, и подавлять желания – неразумно и не приносит счастья, но лишь показывает, что человек, действующий таким образом, не знает человеческой природы и ее потребностей. Поэтому очень мудро поступают персы, которые награждают всякого придумавшего новый вид удовольствий. Единственной причиной, по которой персы завоевали у мидян их государство, было то, что, обладая могуществом и огромными богатствами, те не могли уже делать ничего другого, как все больше погружаться в мир чувственных удовольствий.
Хотя причина, приведенная Полиархом, естественно, преувеличена, следует допустить, что она содержит зерно истины, как это видно из наших вводных замечаний. Во всяком случае, теперь читатель в достаточной мере познакомится с греческим поклонением Гедоне (чувственному удовольствию), чтобы оценить в последующих главах наиболее важные особенности греческой культуры с этой точки зрения. Он познакомится с людьми, которые, как никто другой, сделали чувственность основой жизни, но которые в то же время знали, как соединить чувственность с высокой этикой и, следовательно, создать культуру, которой человечество будет восхищаться до конца своего существования.
Часть первая
Глава I
Замужество и жизнь женщин
1. Греческая женщина
Сегодня едва ли можно согласиться с часто высказываемым утверждением, будто положение замужней женщины в Древней Греции было недостойным. Это совершенно неверно. Ошибочность этого суждения заключается в извращенной оценке женщин. Греки были плохими политиками в своей короткой истории, но восхитительными творцами жизни. Поэтому женщине они предписывали ограничения, которые отвела ей природа. Утверждение о том, что существуют два типа женщин – мать и любовница, – было усвоено греками на заре их цивилизации, в соответствии с ним они и действовали. О последнем типе мы поговорим позже, но не меньшую дань уважения следует отдать и женщине-матери. Когда греческая женщина становилась матерью, она обретала смысл жизни. Перед ней стояли две задачи, которые она считала первостепенными, – вести домашнее хозяйство и воспитывать детей, девочек – до замужества, а мальчиков – до той поры, пока они не начинали осознавать духовные потребности личности. Таким образом, брак означал для грека начало восхождения к итогу жизни, возможность познакомиться с новым поколением, а также способ организовать свою жизнь и свое хозяйство. Царство женщин включало полный контроль над домашними делами, в которых она была полновластной хозяйкой. Если угодно, назовите такое замужество скучным; в самом деле, так оно и было, если судить по той роли, какую играет современная женщина в общественной жизни. С другой стороны – оно было свободно от фальши и неестественности, присущих современному обществу. Не случайно в греческом языке нет эквивалентов таким нашим понятиям, как «флирт» и «кокетство».
Современный мужчина, возможно, спросит, не охватывало ли греческих женщин чувство отчаяния и обреченности при таком положении дел. Ответ будет отрицательным. Не следует забывать, что нельзя тосковать по тому, чего у тебя никогда не было; следовательно, хотя жизнь греческих женщин была ограничена строгими рамками (но от этого не ставшая менее благородной), они относились к своим обязанностям по дому настолько серьезно, что у них попросту не было времени предаваться посторонним мыслям.
Нелепость утверждений о недостаточно высоком положении греческой женщины убедительно подтверждается тем фактом, что в самых древних литературных сценах супружеской жизни женщина описывается в столь очаровательной манере и с такой нежностью, какую трудно себе вообразить. Где еще во всей мировой литературе расставание мужа и жены описано с таким пронзительным чувством, как в «Илиаде», в сцене прощания Гектора с Андромахой:
Он приближался уже, протекая обширную Трою,К Скейским воротам (через них был выход из городав поле);Там Андромаха супруга, бегущая, встречу предстала,Отросль богатого дома, прекрасная дочь Этиона;Сей Этион обитал при подошвах лесистого Плака,В Фивах Плакийских, мужей киликиян властительдержавный;Оного дочь сочеталася с Гектором меднодоспешным.Там предстала супруга: за нею одна из прислужницСына у персей держала, бессловесного вовсе, младенца,Плод их единый, прелестный, подобный звезделучезарной.Гектор его называл Скамандрием; граждане Трои —Астианаксом: единый бо Гектор защитой был Трои.Тихо отец улыбнулся, безмолвно взирая на сына.Подле него Андромаха стояла, лиющая слезы;Руку пожала ему и такие слова говорила: «Муж удивительный, губит тебя твоя храбрость! Ни сынаТы не жалеешь, младенца, ни бедной матери; скороБуду вдовой я, несчастная! Скоро тебя аргивяне,Вместе напавши, убьют! А тобою покинутой, Гектор,Лучше мне в землю сойти: никакой мне не будет отрады,Если, постигнутый роком, меня ты оставишь: удел мой —Горести! Нет у меня ни отца, ни матери нежной!Старца отца моего умертвил Ахиллес быстроногийВ день, как и град разорил киликийских народовцветущий,Фивы высоковоротные. Сам он убил Этиона,Но не смел обнажить: устрашался нечестия сердцем;Старца он предал сожжению вместе с оружием пышным.Создал над прахом могилу; и окрест могилы той ульмыНимфы холмов насадили, Зевеса великого дщери.Братья мои однокровные – семь оставалось их в доме —Все и в единый день преселились в обитель Аида:Всех злополучных избил Ахиллес, быстроногийристатель,В стаде застигнув тяжелых тельцов и овец белорунных.Матерь мою, при долинах дубравного Плака царицу,Пленницей в стан свой привлек он с другими добычамибрани,Но даровал ей свободу, приняв неисчислимый выкуп;Феба ж и матерь мою поразила в отеческом доме!Гектор, ты все мне теперь – и отец, и любезная матерь,Ты и брат мой единственный, ты и супруг мойпрекрасный!Сжалься же ты надо мною и с нами останься на башне,Сына не сделай ты сирым, супруги не сделай вдовою;Воинство наше поставь у смоковницы: там наипачеГород приступен врагам и восход на твердыню удобен:Трижды туда приступая, наград покушались герои,Оба Аякса могучие, Идоменей знаменитый,Оба Атрея сыны и Тидит, дерзновеннейший воин.Верно о том им сказал прорицатель какой-либо мудрыйИли, быть может, самих устремляла их вещее сердце».Ей отвечал знаменитый, шеломом сверкающий Гектор:«Все и меня то, супруга, не меньше тревожит;но страшныйСтыд мне пред каждым троянцем и длинноодежнойтроянкой,Если, как робкий, останусь я здесь, удаляясь от боя.Сердце мне то запретит; научился быть я бесстрашным,Храбро всегда меж троянами первыми биться на битвах,Славы доброй отцу и себе самому добывая!Твердо я ведаю сам, убеждаясь и мыслью и сердцем,Будет некогда день, и погибнет священная Троя,С нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама.Но не столько меня сокрушает грядущее гореТрои, Приама родителя, матери дряхлой Гекубы,Горе тех братьев возлюбленных, юношей многих ихрабрых,Кои полягут во прах под руками врагов разъяренных,
Сколько твое, о супруга! Тебя меднолатный ахеец,Слезы лиющую, в плен повлечет и похитит свободу!И, невольница, в Аргосе будешь ты ткать чужеземке,Воду носить от ключей Мессеиса или Гиперея,С ропотом горьким в душе; но заставит великая нужда!Льющую слезы, тебя кто-нибудь там увидит и скажет:Гектора это жена, превышавшего храбростью в битвахВсех конеборцев Троян, как сражалися вкруг Илиона!Скажет – и в сердце твоем возбудит он новую горечь:Вспомнишь ты мужа, который тебя защитил быот рабства!Но да погибну и буду засыпан я перстью земноюПрежде, чем тлен твой увижу и жалобный вопль твойуслышу!»Рек – и сына обнять устремился блистательный Гектор;Но младенец назад, пышноризой кормилицы к лонуС криком припал, устрашася любезного отчего вида,Яркой медью испуган и гребнем косматовласатым,Видя ужасный его закачавшийся сверху шелома.Сладко любезный родитель и нежная мать улыбнулись.Шлем с головы немедля снимает божественный Гектор,На земь кладет его, пышноблестящий, и, на руки взявшиМилого сына, целует, качает его и, поднявши,Так говорит, умоляя и Зевса, и прочих бессмертных:«Зевс и бессмертные боги! О, сотворите, да будетСей мой возлюбленный сын, как и я, знаменит средиграждан;Так же и силою крепок, и в Трое да царствует мощно.Пусть о нем некогда скажут, из боя идущего видя:Он и отца превосходит! И пусть он с кровавой корыстьюВходит, врагов сокрушитель, и радует матери сердце!»Рек – и супруге возлюбленной на руки он полагаетМилого сына; дитя к благовонному лону прижалаМать, улыбаясь сквозь слезы. Супруг умилился душевно,Обнял ее и, рукою ласкающий, так говорил ей:«Добрая! Сердце себе не круши неумеренной скорбью.Против судьбы человек меня не пошлет к Аидесу;Но судьбы, как я мню, не избег ни один земнородныйМуж, ни отважный, ни робкий, как скоро на светон родится.Шествуй, любезная, в дом, озаботься своими делами;Тканьем, пряжей займися, приказывай женам домашнимДело свое исправлять; а война – мужей озаботитВсех, – наиболе ж меня, – в Илионе священномрожденных».Речи окончивши, поднял с земли бронеблещущий ГекторГривистый шлем; и пошла Андромаха безмолвная к домуЧасто назад озираясь, слезы ручьем проливая[8].
Разве можно подумать о женщине, которую столь трогательно изобразил Гомер в сцене расставания, как о существе несчастном и прозябающем? Если кому-то недостаточно этого примера, пусть еще раз перечтет в «Одиссее» отрывки, посвященные его жене Пенелопе. Как верно ждала она его, отсутствующего столько томительных лет! Как огорчена она, обнаружив свою беззащитность перед лицом грубых, разнузданных и буйных женихов. Исполненная достоинства, царица с головы до пят, с оскорбленной женской гордостью в результате поведения поклонников, она появляется в их разгульном обществе, ставя их на место речами, которые только может придумать истинная женщина. Как удивлена она переменами в своем сыне Телемахе, который из мальчика превратился в юношу, удивлена и послушна, когда он говорит ей: «Удались, занимайся, как должно, порядком хозяйства, пряжей, тканьем; наблюдай, чтоб рабыни прилежны в работе были своей: говорить же – не женское дело, а дело мужа, и ныне мое: у себя я один повелитель»[9].
