Лев Гумилев - Несторианство и Древняя Русь
Признавая, что Дый – название нерусского божества, укажем, однако, что в западноперсидском языке это слово звучало «Див», в восточноперсидском – «Дэв», а в кыпчакском наречии тюркского языка (например, в казахском) – «Дыу». Последнее совпадает с фонетической записью русского автора XII в., и нет никаких оснований не считать, что это слово было услышано русским из уст половца. Тогда сопоставление Дыя с Трояном в одной паре имеет реальный смысл: славянским божествам противопоставлены восточные, степные божества, причем то из них, которое является христианским, – Троян – таковым не признается, потому что исповедание его было предано анафеме, извергнуто из церкви и нашло приют у народа, который древние русские близким себе не считали. Политические контакты русских с половцами в XII в. не влекли за собой ассимиляции. Но воззрения кочевников были русским знакомы.
И вот тем более примечательно, что в «Слове о полку Игореве» это слово встречается не в тюркском или разговорном персидском, а в литературном персидском звучании: «див». Так древние персы называли языческие божества туранских кочевников, и в этом же значении употребляется слово «див» в русском средневековом памятнике (стр. 393-394).
Див – враг Трояна. Сначала он предупреждает врагов князя Игоря о начавшемся походе (стр. 12), потом вместе с разъяренными половцами вторгается в Русскую землю (стр. 20, 90). Короче говоря, он ведет себя так, как он вел себя относительно героев «Шахнаме». Но тут встает вопрос: почему автор «Слова» называет его «див», а не «дый». Вероятно, потому, что он слышал это название из уст человека, говорившего на литературном персидском языке. Таковыми в XII-XIII вв. были только несториане, сохранившие персидский язык с тех пор, как персидские шахиншахи позволили им устроить университет в Несевии и использовали сирийских грамотеев для канцелярской службы. В противном случае звучание этого слова было бы иным.
Итак, мы подошли к решению поставленного выше вопроса. Несторианство было в XII-XIII вв. на Руси известно настолько хорошо, что читатели «Слова» не нуждались в подробных разъяснениях, а улавливали мысль автора по намекам. Вместе с тем упоминания о несторианстве автор почему-то вуалирует, говорит о нем походя и без симпатии. Если первое наше наблюдение может относиться равно к XII и к XIII вв., то второе понуждает нас склониться в пользу датировки «Слова» XIII в.[прим. 3] по следующим соображениям, основанным на исторической дедукции.
Между XII и XIII вв. плавного перехода не было. Жестокий спазм на Западе и Востоке положил резкую грань между двумя эпохами, за какие-нибудь три года изменил всю расстановку сил на Евразийском континенте. Эта грань прошла по 1204 г.
В XII в. Константинополь был Парижем средневековья. Он был «знаменит своими богатствами, но в действительности, – писал Эвд де Дейль, – его сокровища превышают славу о них». А Роберт де Клари утверждал, что «две трети мирового достояния находятся в Константинополе, а одна треть рассеяна по всему свету»[24, стр. 114]. И вот 12 апреля 1204 г. Константинопольбыл взят приступом, и Византийская империя прекратила свое существование.
Рыцари-крестоносцы оправдывали себя тем, что они совершили богоугодное дело, ведь греки были схизматики, еретики, пожалуй, хуже мусульман и язычников. Культурно-исторический принцип возобладал над догматическим, и католичество, не сумев победить ислам, объявило войну православию[прим. 4]. Папа Иннокентий III, который сначала был против войны с христианами и грозил крестоносцам отлучением, в 1207 г. встал (или вынужден был встать) во главе нового натиска на восток[прим. 5]. В этот год католическим дипломатам удалось заключить соглашение с болгарским царем, что спасло Латинскую империю, а от Польши, Ордена, Швеции и Норвегии папа потребовал, чтобы они перестали ввозить на Русь железо. Политическая близорукость русских князей обеспечила успех католическому проникновению. В 1212 г. ливонский епископ Альберт заключил союз с полоцким князем против эстов, а затем женил своего брата на дочери псковского князя, после чего в 1228 г. в Пскове появилась пронемецкая боярская группировка[25, стр. 77];[26, стр. 28]. В 1231 г. папа Григорий IX предложил Юрию II князю Владимирскому и всея Руси принять католичество[27, стр. 30-31], в ответ на что Юрий выслал из Руси доминиканских монахов. После этого началось наступление на Новгород и Псков силами шведов, немцев и литовцев.
В 1239 г., когда обострились отношения латинян с Болгарией, Наржо де Туей заключил союз, скрепленный браком, с одним из половецких ханов, чтобы зажать Болгарию и Русь в клещи. К. Маркс считал, что «это последнее слово глупости рыцарей-крестоносцев»[28, стр. 205], и, вообще, был прав, хотя в XIII в. просвещенные европейцы считали, что завоевание Руси будет не труднее покорения Пруссии[20, стр. 108], По существу, война, начавшаяся в 1204 г., была одной из первых войн за приобретение колоний, а религиозная окраска ее соответствовала духу времени.
Но на юге победы Ватаца, а на севере подвиги Александра Невского уничтожили все усилия католиков. Первое наступление Европы на Восток захлебнулось.
В то же самое время в монгольских степях Чингисхан победил и завоевал два наиболее сильных и культурных ханства: кераитское в 1203 г. и найманское в 1204 г. Но Чингисхан обошелся с побежденными кераитами и найманами куда гуманнее, чем Балдуин фландрский с греками. Кераиты и найманы умножили силы монгольской армии, царевна Суюркуктени вышла замуж за любимого ханского сына Тулуя[29] и сохранила при себе несторианскую церковь с клиром и имуществом[29, стр. 347]. Дети ее Мункэ, Хубилай, Хулагу и Ариг-буга были воспитаны в духе уважения к христианской религии, хотя по монгольской ясе не могли быть крещены[прим. 6] Для православия в торжестве несторианства не было ничего хорошего, так как кочевые священники в XIII в. еще помнили, что основатель их веры принял от греков мученический венец[прим. 7].
Головокружительный поход Батыя от Аральского моря до Адриатического отдал во власть монголов всю Восточную Европу, и можно было думать, что с православием все кончено. Но обстоятельства сложились так, что события потекли по иному руслу. Во время похода Батый рассорился со своими двоюродными братьями: Гуюком, сыном самого верховного хана Угэдэя, и Бури, сыном великого хранителя ясы (главного прокурора, сказали бы мы) Джагатая. Отцы стали на сторону Батыя и наказали опалой своих зарвавшихся сынков, но, когда умер в 1241 г. Угэдэй и власть попала в руки матери Гуюка ханши Туракины, дружины Гуюка и Бури были отозваны, и Батый оказался властителем огромной страны, имея всего 4000 верных воинов, при сверхнатянутых отношениях с центральным правительством. О насильственном удержании завоеванных территорий не могло быть и речи. Возвращение в Монголию означало более или менее жестокую смерть. И тут Батый, человек неглупый и дальновидный, начал политику заигрывания со своими подданными, в частности с русскими князьями Ярославом Всеволодовичем и его сыном Александром. Их земли не были обложены данью[30, стр. 12, 23].
Но против Гуюка выступили монгольские ветераны, сподвижники его деда, и несториане, связанные с детьми Тулуя. Хотя в 1246 г. Гуюка провозгласили великим ханом, но настоящей опоры у него не было. Гуюк попытался найти ее там же, где и его враг Батый, – среди православного населения завоеванных стран. Он пригласил к себе «священников из Шама (Сирии), Рума (Византии), Осов и Руси»[31, т. II, стр. 121] и провозгласил программу, угодную православным, – поход на католическую Европу[прим. 8]. Но Гуюку не повезло. Вызванный для переговоров, князь Ярослав Всеволодович был отравлен ханшей Туракиной, особой глупой и властной. Туракина просто не соображала, что она делает. Она поверила доносу боярина Федора Яруновича, находившегося в свите владимирского князя и интриговавшего против него в своих личных интересах[22, т. II, стр. 151].
Сочувствие детей погибшего князя перекачнулось на сторону Батыя, и последний получил обеспеченный тыл и военную помощь, благодаря чему смог выступить в поход на великого хана. Заигрывания Гуюка с несторианами тоже оказались неудачными.
В начале 1248 г. Гуюк внезапно умер, не то от излишеств, не то от отравы. Батый, получивший перевес сил, возвел па престол сына Тулуя – Мункэ, вождя несторианской партии, а сторонники Гуюка были казнены в 1251 г.
Сразу же изменилась внешняя политика монгольского улуса. Наступление на католическую Европу было отменено, а взамен начат «желтый крестовый поход»[32, р. 72], в результате которого пал Багдад (1258). Батый, сделавшийся фактическим главой империи, укрепил свое положение, привязал к себе новых подданных и создал условия для превращения Золотой Орды в самостоятельное ханство, что и произошло после смерти Мункэ, когда новая волна смут разорвала на части империю Чингисидов. Несторианство, связанное с царевичами линии Тулуя, оказалось за пределами Золотой Орды.
