Владимир Пугачев - Том 2. Дипломатия в новое время ( 1872 - 1919 гг.)
Другим слабым звеном среди воюющих держав оказалась Австрия. Совершенно обессиленная в результате четырёхлетней войны, Австрия оказалась не в состоянии вести дальше войну и стала требовать от Германии согласия на мир с Антантой. Самой Германии становилось всё труднее выдерживать испытания войны, особенно после вступления в войну США. В результате этого австро-германский блок оказался вынужденным признать своё поражение и запросить мира. Антанта согласилась прекратить военные действия и продиктовала австро-германскому блоку весьма тяжёлые условия перемирия в Компьене в 1918 г. и ещё более тяжёлые условия мира в Версале в 1919 г.
Таким образом, Франкфуртский мир 1871 г., отразивший поражение Франции и выдвижение Германии в Евроиена первый план, привёл к первой мировой войне 1914–1918 гг., а первая мировая война привела к Версальскому договору 1919 г., отразившему поражение Германии и начало господствующего положения Антанты в Европе и вне её пределов.
Глава первая После Франкфуртского мира (1872 ― 1875 гг.)
Франко-германские отношения в 1871–1873 гг. Франкфуртский договор не ослабил давней франко-германской вражды. Наоборот, он значительно её усилил. Франция не могла примириться с навязанными ей условиями грабительского мира. Если уже в 1370 г. германское вторжение оказалось легко осуществимым, то с потерей Лотарингии германская угроза ещё более приблизилась к Парижу.
Словно дамоклов меч нависла над Францией опасность нового немецкого нашествия и вызывала стремление к реваншу.
Правда, в 1871 г. серьёзным французским политикам было ясно, что на ближайшие годы Франция нуждается в мире: страна была слишком ослаблена, чтобы вновь начинать войну. Не только Тьер, которого упрекали в пресмыкательстве перед Бисмарком, но и его противники слева, не исключая Гамбетты, равно как и его оппоненты справа вроде де Бройля и Деказа, не думали, что в скором времени Франция сможет с шансами на успех начать новую войну против Германии. После опыта 1870 г. для всякого здравомыслящего француза было очевидно, что вообще лучше не тягаться с Германией один на один, без союзников. Не подлежало сомнению, наконец, и то, что, пока Франция не восстановила своих вооружённых сил, с ней никто не захочет заключать союз. Итак, французы не помышляли о развязывании войны. Но все французские политики в 70-х годах сходились на том, что Франция должна как можно скорее восстановить свои силы и обзавестись союзниками. Она должна быть готова встретить во всеоружии всегда возможное новое нападение восточного соседа. Так смотрел на дело и Тьер, который нёс тогда ответственность за внешнюю политику Франции и слыл сторонником мирных отношений с Германией. В 1872 г. Тьер в следующих словах изложил свой взгляд на этот вопрос: «Если в Европе возникнет конфликт… — писал он, — то будет вполне естественным, что мы захотим использовать представившийся случай». В ожидании такого момента Франция, по мнению Тьера, должна восстанавливать свою армию и подготовлять почву для будущих союзов.
И Тьер и наиболее крупные его преемники на посту руководителей французской внешней политики — герцоги де Бройль и Деказ — в качестве будущих союзников Франции представляли себе и Австрию и Англию, но в первую очередь Россию. «Мы знаем, — писал Ж. Фавр, министр иностранных дел в правительстве Тьера, — насколько интимны отношения, — связывающие петербургский и берлинский дворы. Не подвергая себя риску несомненной неудачи, мы не можем сегодня требовать от России какой-либо услуги, могущей привести к серьёзному охлаждению отношений между обоими правительствами. Но семя будущего их раздора несомненно имеется».
С тревогой наблюдал германский канцлер, что разбитая Франция восстанавливает свои силы. Ему казалось, что это происходит слишком быстро.
Для дипломатических приёмов Бисмарка характерно, что, не сделав ни одной попытки смягчить франко-германские противоречия, он сразу принялся за дрессировку побеждённой Франции методом нажима и угроз. В апреле — мае 1872 г. между Францией и Германией шли переговоры о способах досрочной уплаты оставшихся 3 миллиардов контрибуции. Тьер рассчитывал добиться за это досрочной эвакуации оккупированной французской территории. В принципе Бисмарк на это соглашался: он боялся, как бы Франция не уклонилась от платежа, и поэтому торопился скорее получить с неё деньги. Но предложенный Тьером способ погашения долга не удовлетворял Бисмарка. Чтобы заставить Тьера принять германские условия расчётов, канцлер пригрозил ему чуть ли не новым нападением на Францию. Напуганный Тьер пошёл на уступки. Запугивая Францию, Бисмарк одновременно.
Соглашение трёх императоров. Запугивая Францию, Бисмарк одновременно заботился и о том, чтобы она не смогла найти себе союзников. Он старался привлечь на сторону Германской империи возможных друзей Франции. Таким образом канцлер рассчитывал держать Францию в состоянии политической изоляции. По меткому выражению русского дипломата графа Петра Шувалова, Бисмарка преследовал «кошмар коалиций».
Этот кошмар не случайно нарушал, покой германского канцлера. Международное положение начала 70-х годов давало Бисмарку достаточно оснований опасаться сближения Франции с Австрией и Россией.
Самым фактом своего существования Германская империя с военной машиной прусского милитаризма, уже сумевшей покачать Европе свою силу, представляла угрозу для всех своих соседей. Естественно, что это должно было содействовать их сплочению перед лицом общей опасности.
При известных условиях и Австрия, разбитая пруссаками в 1866 г могла по примеру Франции встать на путь политики реванша. Как раз в 1871 г., в феврале, в австрийской половине Габсбургского государства к власти пришёл кабинет графа Гогенварта, глубоко враждебный новосозданной Германской империи.
К счастью для Бисмарка, министерство Гогенварта не долго оставалось у власти. Уже в октябре 1871 г. оно пало. На смену ему пришло правительство немецких либералов, которые стояли за тесную дружбу с Германией. Это обстоятельство значительно облегчало Бисмарку осуществление намеченного им сближения с Австро-Венгрией.
Вскоре после падения Гогенварта австро-венгерским министром иностранных дел стал Гуила Андраши, бывший участник венгерской революции. Как истый представитель венгерского дворянства Андраши видел в России и в славянах главных врагов, а в Англии и в Германии — желанных союзников. Андраши стремился к союзу с Германией, надеясь заострить его против России и привлечь к нему также и Англию. В августе 1871 г., незадолго до своего назначения министром иностранных дел, Андраши сопровождал императора на курорт Гаштейн. Там состоялось свидание императора Франца-Иосифа с Вильгельмом I и с Бисмарком. Свидание это открыло длинный ряд монарших встреч, которые сыграли немалую роль в дипломатической истории 70-х годов прошлого века.
В Гаштейне Андраши попытался вовлечь Бисмарка в фарватер антирусской политики. Бисмарк отклонил эти попытки. Он хотел иметь дружественные отношения и с Австро-Венгрией и с Россией. «Союз трёх императоров» — вот та комбинация, к которой стремился германский канцлер. Создание австро-русско-германского союза было тем дипломатическим маневром, которым он рассчитывал предотвратить возможность и грозной коалиции — Австрии, Франции и России — и менее страшной, но всё же достаточно опасной двойственной франко-русской комбинации.
Бисмарк ненавидел Россию и боялся её. Но именно потому, что Россия внушала ему страх, он придавал исключительное значение поддержанию так называемых «традиционных дружественных отношений» с Россией. Он боялся войны с Россией. Канцлер знал, что эта война вследствие гигантских размеров своего театра, сурового климата России, стойкости русского солдата, при неисчислимых людских резервах
страны, её неисчерпаемых ресурсах неминуемо привела бы Германию к катастрофе. К тому же Бисмарк знал, что вооружённое столкновение с Россией почти неизбежно повлечёт вмешательство Франции и превратится в непосильную для Германии войну на два фронта.
В начале 70-х годов обстоятельства складывались благоприятно для задуманной Бисмарком комбинации — союза трёх императоров. Вскоре после беседы с Бисмарком в Гаштейне Андраши обратился к Англии, чтобы попытаться осуществить свой план австро-английского сближения против России. Но он очень скоро убедился, что, хотя английское правительство и «сочувствует» Австро-Венгрии, всё же от кабинета Гладстона не приходится ждать действительного участия в борьбе с Россией за преобладание на Балканах. Гладстон избегал каких-либо союзных обязательств. Свои расчёты он строил на взаимных противоречиях держав континента. Ничего не имея против того, чтобы Австрия вела политику, враждебную России, сам он стремился к англо-русскому сближению.
