Мэтью Деннисон - Двенадцать цезарей
Пусть линия Цезарей и была патрицианской, но в последних поколениях ее представители в основном были новичками во власти и элите общества. Отец Цезаря умер, когда сыну было шестнадцать лет. Он скончался, надевая обувь. Такое представительство было симптоматично для эпохи заката и падения Республики, как и организованная отцом свадьба Цезаря на дочери богатого всадника. Молодой Цезарь впоследствии разорвал помолвку — или брак, если он действительно был женат, — предпочтя Корнелию, дочь Луция Корнелия Цинна, патриция и на то время наиболее влиятельного человека в Риме. Заурядная история семьи Цезаря плюс его брак с Корнелией сыграют ключевую роль в определении курса его жизни.
О наследии Цезаря шли споры с момента его убийства. Его внучатый племянник Октавиан, будущий император Август, воспользовался памятью своего деда, чтобы навсегда уничтожить Республику, которая в свою очередь уничтожила его самого. Именно Октавиан приказал вынести из храма саркофаг Александра Македонского, чтобы посмертно увенчать его тело цветами и золотой короной. Внучатый племянник распознал те параллели, которые впоследствии вдохновили Плутарха и воодушевляли самого Цезаря. Разумеется, Александр был не единственный, кто получил золотую корону при жизни Октавиана. Это была его собственная символическая награда за создание автократии (она же монархия) посредством завоеваний, манипулирования общественным сознанием и ловких политических трюков. Автократия — которую Цезарь, практиковавший менее дискредитирующее самовозвеличивание, предвозвестил, но избежал — заняла место хвастливой гордости Республики — «демократической» олигархии. Территориальные завоевания империи, включая побежденные Цезарем Галлию и Лузитанию, обогатили Рим: одна только Галлия выплачивала ежегодно сорок миллионов сестерциев (и, кстати, освободила от хронических долгов самого Цезаря). Его наследники смогли насладиться богатством и обширной территорией. Провинциальные легионы и губернаторы — продукты империи — в конце концов дестабилизируют установленный наследниками порядок (свидетельством тому служит беспокойный Год четырех императоров), в то время как Цезарь когда-то воспользовался лояльностью легионов и плодами деятельности провинциальных владык, чтобы спровоцировать гражданскую войну, а затем победить в ней.
Цезаря погубила алчность и стремление к абсолютной власти. «Животное, известное как царь, плотоядно по своей природе», — сказал Катон Старший за столетие до рождения Цезаря.[16] В Риме притязания на царский сан оставались неприемлемыми. То, что сам Цезарь демонстрировал «плотоядность», является неоспоримым: Плутарх подсчитал, что в Галльской войне было убито миллион галлов, а еще один миллион захвачен в рабство. Слишком поздно после всех завоеваний обвинять Марка Антония за дар короны на празднестве луперкалий или презрительно относиться к шумному одобрению толпой фразы «Я Цезарь, а не царь». Слишком поздно в 46 году до н. э. требовать соскоблить надпись на статуе, в которой он именовался полубогом. Его профиль появляется на монетах (впервые для живущего римлянина), подобно восточным монархам он согласился с собственной божественностью, позволив поставить свою статую в римском храме Квирина. Культ Цезаря был объединен с государственным, а его правая рука, Марк Антоний, был назначен главным жрецом. В феврале 44 г. до н. э. он был назван пожизненным диктатором, фактически царем. Ранее его уже провозглашали диктатором в декабре 49 г. до н. э., благоприятных возможностей для лишения этого титула хватило сполна. Плутарх недвусмысленно утверждает, что «стремление Цезаря к царской власти более всего возбуждало явную ненависть против него и стремление его убить».[17] За свое влечение к деспотии он заплатил собственной жизнью, как и Гай Калигула с Домицианом после него.
В последние годы аристократической безвестности дома Юлиев одна из дочерей рода вышла замуж за человека, считавшегося novus homo, или «новым человеком» (среди членов семьи которого раньше не было сенаторов или консулов), — за Гая Мария. Марий был богат, знатен и известен как один из выдающихся военачальников римской истории, он семь раз избирался консулом. Марий был также тесно связан с одной из политических группировок поздней Республики, которые хотя и не были эквивалентами политических партий современных демократий, но представляли примерно схожие интересы. Ни одна из них не руководствовалась альтруизмом, обе преследовали одну и ту же цель — власть. Популяры предположительно выражали стремления плебса, поддерживая популяризм в противовес доминированию сената в римской политике. Оптиматы оберегали интересы «лучших людей», то есть по большей части древнейших и известнейших семей города. Они защищали статус-кво, но, поскольку многие популяры сами были аристократами, существующее положение вещей оказалось на грани трансформации. В ответ на свой вопрос: «Кто лучшие?» — Цицерон считает неприемлемой беспристрастность и угрожает усилением политической базы оптиматов. «Число оптиматов неизмеримо: это сенаторы, жители муниципиев и сельское население, дельцы и даже вольноотпущенники… Это люди, живущие в достатке, это те, кто не наносит вреда, не бесчестен по натуре, не необуздан и обладает нерасстроенным состоянием. Цель, которую они преследуют, — это покой, сочетающийся с достоинством. Они охранители государства».[18] Популяров возглавлял Марий. После смерти его сменил тесть Цезаря, Цинна, таким образом, дважды тесно связанный с Цезарем.
В начале карьеры симпатия Цезаря к популярам неожиданно поставила его в положение обороняющегося. «Покой, сочетающийся с достоинством» не был интересен высокому, худощавому молодому человеку, уже вынашивавшему честолюбивые планы (хотя определенно он поддержал бы его в последние месяцы перед убийством, чтобы сохранить установленный им самим порядок). Как и многие в Риме, он оказался в оппозиции к Сулле, который в 82 г. до н. э. захватил контроль над городом с помощью военной силы, чтобы не допустить господства одной политической силы — популяров Мария. Сулла возродил роль диктатора, которую позже присвоит Цезарь. Тем самым Сулла предоставил себе временную привилегию верховной власти, что позволило поставить вне закона всех, кого он считал врагами государства. Этот процесс известен как проскрипция, он заключался в том, что внесенный в особый список человек лишался имущества, гражданства, правовой защиты и в конце концов — жизни. В восемнадцать лет, обладая одним жреческим саном и не имея богатства, высокородный, но малоизвестный Цезарь имел мало шансов попасть в проскрипционные списки. Сулла лишь приказал ему развестись с женой (дочерью Цинны) и сдать ее приданое в истощенную государственную казну. Неизменно безденежный Цезарь внес деньги, но отказ развестись с Корнелией не оставил ему другой возможности, кроме как бежать. Он спасся от агентов диктатора, только когда его мать Аврелия использовала свое влияние на весталок и некоторых видных родственников и получила неохотное и пророческое прощение Суллы: «Имей в виду, что человек, которого ты так стремишься спасти, однажды нанесет смертельный удар делу аристократии». Диктатор совершенно справедливо увидел в Цезаре «много Мариев». Как и его скончавшийся дядя, Цезарь навечно сохранит симпатии к популярам и недоверие к оптиматам. Он рано научился использовать поддержку римского плебса для достижения собственных целей. Сторонившийся сотрудничества с сенатом (и часто лишенный возможности это делать), он нередко прибегал к эффектным публичным зрелищам, доставлявшим удовольствие толпе, и недозволенным закулисным политическим маневрам.
До того времени за успехами быстро следовали скандалы. Эта комбинация повторяется на всем протяжении «Жизни двенадцати цезарей» Светония: попеременно сменяющиеся добро и зло, сдобренные непристойными подробностями, сплетнями и суевериями, то очеловечивают, то демонизируют портреты римских властителей. В случае с Цезарем во время первой заморской военной кампании его ждали как успех, так и скандал. В провинции Азия девятнадцатилетний Цезарь принял участие в осаде Митилены вместе с губернатором Марком Минуцием Фермом. Там он проявил такую выдающуюся храбрость (хотя источники не разглашают подробности), что заслужил гражданскую корону — высшую награду Рима за отвагу и сохранение жизней солдат.
Не исключено, что дубовый венок, которым отмечалась эта награда, вскружил ему голову. Во время последующей поездки в Вифинию с дипломатической миссией — убедить царя Никомеда IV послать флот в Азию на помощь Ферму — Цезарь потерял всякую осторожность. Он предался удовольствиям вместе со стареющим восточным монархом. Это происшествие, пусть даже короткое, тем не менее преследовало его на протяжении всей жизни. Тот факт, что молодой герой войны позволил овладеть собой старому гомосексуалисту в царском сане, будет тешить его врагов в течение следующих четырех десятилетий (по одной из версий, Цезарь, облаченный в пурпурные одежды, соблазнительно возлежал на золотой софе — этот образ более подходил его будущей любовнице Клеопатре). Враги воспользовались неприемлемым для римлян аспектом подобного инцидента. Они рисовали римскую мощь в плену у Востока, утратившего ценностные ориентиры: вассальный царь доминирует над представителем Рима, дряхлый развратник — над безусым юнцом. Это был намек на то, что Цезарь был подвержен влиянию, недопустимому для Рима. Не обращая внимания на слухи или не подозревающий о них, Цезарь задержался при дворе Никомеда. Позднее он усугубил положение тем, что вернулся в Вифинию по неназванному делу, которое римские сплетники осмеяли с неприкрытым скептицизмом.
