Евгений Коковин - Динь-Даг
ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Жил в этом северном портовом городе доктор Степан Ермолаевич. В городе он был известен, даже знаменит. Стоило Степану Ермолаевичу появиться на улице, как его немножко старомодная касторовая шляпа уже почти не опускалась на большую плешивую голову. Его все приветствовали - дети, пожилые люди и старики. Он раскланивался, держа шляпу в руке. Старый доктор жил здесь много лет, и его в лицо знал весь город. Степан Ермолаевич был человеком строгим и в то же время очень добрым и приветливым. Как-то странно уживались в его душе жесткость и нежность. Он был главным хирургом больницы. И работая с ним, молодые врачи, сестры и сиделки-нянюшки знали и слезы и радости. Было уже заполночь. Степан Ермолаевич и его ближайший друг молодой профессор в домашнем кабинете доктора играли в шахматы. Выиграв друг у друга по одной партии, противники уже играли третью, решающую. Они вошли в азарт, и у каждого в голове строились грандиозные планы. - Вот сейчас-то я вам устрою Сталинград! - воскликнул Степан Ермолаевич и далеко передвинул свою ладью. Он весело, по-детски улыбался. - А я вам шах объявляю, коллега, - ответил профессор и рванулся буйногривым конем к докторскому королю. Степан Ермолаевич задумался, и в это время зазвонил телефон. Доктор знал: в такой поздний час могут звонить только из клиники. И он не ошибся. В больницу поступил в тяжелом состоянии новый больной. Требуется срочная операция. - Присылайте машину, - сказал Степан Ермолаевич в трубку. - Как нет машины? Ах, шофер заболел? Ну, ладно, приду пешком. Такси не надо, наждешься вашего такси. Он положил трубку и встал. - Завтра доиграем. Или, может быть, сейчас сдадитесь? - лукаво спросил доктор. - Нет, - не согласился профессор. - Все преимущества на моей стороне. Сталинград-то вам, коллега, будет. Значит, оперировать? Возьмите меня с собой ассистентом. - Куда вы? - изумился доктор. - Пешком идти надо, наш шофер заболел. Шоферы имеют право болеть, а мы, лекари, болеть не имеем права. Это уж совсем плохо, когда врач болеет. Парадокс! Ну пойдемте, если хотите. Только, может быть, надолго застрянем. Человек в тяжелом состоянии! Человек! Они вышли на улицу, притихшую и пустынную. Степан Ермолаевич рассказывал молодому профессору, как он в давние времена работал земским врачом и пешком исходил весь уезд. В городе была тишина, и два друга спокойно шли и мирно беседовали... Но вдруг... - Доктор, - радостно крикнул профессор, - трамвай идет! И в самом деле, их нагнал трамвай. - Вот это удача! - восхитился Степан Ермолаевич, в рассеянности подавая кондуктору рубль. - Трамвай словно специально для нас подошел. Сонная кондукторша не обратила внимания на слова доктора и вместе с билетами подала ему сдачу. Она ведь и не подозревала, куда торопятся эти два человека. Она была молодая, здоровая и никогда не ходила по врачам. Должно быть, потому кондукторша и не знала Степана Ермолаевича. А доктор положил билеты и сдачу в карман, сел на лавочку и продолжал рассказывать молодому профессору о своей врачебной практике в молодости. Он тоже, например, не знал, что в кармане его плаща сидит Динь-Даг. Из обрывков разговора доктора и профессора Динь-Даг понял, что эти двое людей едут спасать человека. "Значит, и я увижу, как они будут делать операцию", - подумал Динь-Даг с восторгом. Но, конечно, он ничего не увидел, потому что остался в кармане плаща доктора, а плащ был отнесен гардеробщицей в раздевалку. Операция продолжалась так долго, что Динь-Даг устал ждать. А ему очень хотелось узнать, сумеют ли врачи спасти жизнь человека, хотя он не знал, кто этот человек. Может быть, это был пожилой рабочий или служащий, может быть, старик или юноша, а может быть, совсем маленький мальчик или девочка. Главное - был человек, и его нужно было спасти, а потом вылечить. Это понял Динь-Даг из разговора доктора с профессором. Только через два часа доктор и профессор вышли из операционной. Степан Ермолаевич смертельно устал, на его побледневшем лице выступили мелкие капельки пота. - Вам плохо? - встревоженно спросил профессор. - Нет, ничего, - ответил доктор, надевая плащ. - Что-то сердце... но ничего, ничего... А этому крановщику еще жить и жить. Здоровый организм это важно! Обратили внимание? Он сам, словно новый кран, высокий, крепкий. Такой нелегко согнуть. "Операцию делали какому-то рабочему, крановщику", - догадался Динь-Даг. Вскоре доктор и профессор в автомашине ехали домой. Одна из сестер хотела проводить доктора, но Степан Ермолаевич наотрез отказался от ее услуг. - Вам за больными нужно ухаживать, а не за врачами, - строго сказал он и отправил сестру в больницу. Дом, где жил молодой профессор, находился на половине пути к дому доктора Степана Ермолаевича. - Я довезу вас, - предложил профессор. - Нет, нет, - запротестовал Степан Ермолаевич. - Уже поздно. Вам завтра нужно рано в свою клинику. Спасибо! Я хорошо доеду один. А завтра вечерком заходите, доиграем партию. - Это уже будет сегодня. Сейчас три часа ночи. До свидания, коллега! - Да, это уже сегодня, - вспомнил Степан Ермолаевич. - Все равно приходите! - и он помахал слабеющей рукой своему другу. У своего дома он вышел из машины, и машина моменталыно умчалась. А доктор так и остался стоять на тротуаре. Он вдруг почувствовал, что не может сделать и одного шага. Казалось, чьи-то холодные пальцы вцепились в сердце. Доктор закрыл глаза и покачнулся, но устоял. Он вынул платок и осторожно вытер лоб. И он не заметил, как с платком из кармана вылез Динь-Даг, упал на мостовую и откатился в сторону. Крошечными шагами, не поднимая ног, Степан Ермолаевич кое-как дотащился до подъезда и присел на ступеньку. "Врач не может болеть", - вспомнил он и снова закрыл глаза. Голова его вдруг наклонилась, словно доктор кому-то поклонился, а тело повело в сторону, и он упал на ступени, не издав ни звука. Накрапывал тихий ночной дождь. На мокрой мостовой валялся одинокий Динь-Даг. Уже уснул в своей квартире молодой профессор. В больнице, к радости дежурных, врача и нянюшек, пришел в сознание после операции крановщик. В квартире доктора застыли на доске в прерванной партии шахматные фигуры. Они так и не дождались своего хозяина. А жизнь на земле продолжалась.
ПРАЗДНИК
Всю ночь до утра Динь-Даг пролежал на голой, мокрой от дождя мостовой. Лежать было тоскливо и холодно. Было жалко старого доктора, который ночью бросился спасать человека, совсем не думая о себе, и умер от жестокого сердечного приступа. Редко-редко проходили по улице люди. Но никто не видел Динь-Дага и никому до него не было дела. Забыв о дожде, медленно шли, обнявшись, юноша и девушка. Юноша говорил о вечной любви, а девушка спрашивала, что такое вечная любовь, и смеялась. Юноша уговаривал свою подругу поехать с ним в Сибирь на большое строительство, где они будут работать и учиться, а девушка не соглашалась. Ей нравился родной город - здесь тоже можно работать и учиться. Благодушно настроенному, подвыпившему старику было тесно на тротуаре. Он шел по мостовой и рассуждал сам с собой. - Ну вот, выпил я, значит, на три рубля, - бормотал старик и посмеивался. - На три рубля! Да! А Сашка мой... это сын, значит, мой, - объяснял кому-то старик, - Сашка сто раз по три получает. Это, значит, триста. Арифметика! Сашка пришлет... Да Веруха, дочка, пришлет... да пенсия. Вот я и сыт, старый... Старик остановился. Он увидел Динь-Дага. Хотел нагнуться, потом раздумал и засмеялся: - А на что ты мне, пятиалтынный? Мелочь ты! Ничего я не куплю на тебя. Не могу же я тащить тебя в милицию, как находку. Некогда мне... Старик перешагнул через Динь-Дага и пошел своей дорогой. А Динь-Даг обиделся. Он даже чуть позеленел от злости и с горечью подумал: "Быть бы мне хоть рублем, тогда старик не перешагнул бы через меня!" Мчалась на бешеной скорости машина, закрутила Динь-Дага колесом и подбросила высоко вверх. Динь-Даг больно ударился об асфальт, жалобно звякнул и остался лежать. Вышла под утро близорукая дворничиха, взмахнула метлой и, сама того не заметив, загнала Динь-Дага на край мостовой. Давно Динь-Даг не чувствовал себя таким одиноким, заброшенным и беспомощным. А город уже проснулся. Люди вышли на улицы и спешили по своим делам. На стройке многоэтажного дома подъемный кран уже разворачивал свой длинный хобот. Со стороны гавани доносились призывные гудки пароходов. Дождь кончился, и асфальт мостовых посверкивал солнечными блестками. Неизвестно, сколько бы времени пролежал Динь-Даг на мостовой, если бы его не заметил и не подобрал двенадцатилетний школьник Вася Чижиков. Шел Вася по улице, а ходить он предпочитал больше не по тротуару, а по мостовой и то не по прямой, а замысловатыми зигзагами. Торопиться Васе было некуда. Он шел и зевал по сторонам. И вдруг видит: лежит и сверкает дождевой капелькой монетка. Конечно, Вася поднял ее и принес домой. Когда пришел с работы отец, мальчик показал ему монету и сказал: - Папа, смотри, какой я счастливый! Отец пришел с товарищами по работе. Он принес множество разных свертков. Тут были колбаса, консервы, рыба, печенье, конфеты. - Счастливый, - подтвердил отец. - И мы счастливые. Скажи маме, чтобы накрывала на стол. У нас сегодня праздник! - Какой? - полюбопытствовал сын. - Нашей бригаде присвоили звание бригады коммунистического труда! Вот какой у нас праздник! Вася слышал о таких бригадах. Но он никогда не думал, что бригада строителей, в которой работал папа, будет носить это высокое звание. Он был горд за своего отца и его товарищей. Они теперь будут работать в бригаде коммунистического груда! Вася хотел расспросить о том, как работают в таких бригадах. Но тут он увидел на столе найденного Динь-Дата и спросил: - Пала, а при коммунизме денег не будет? - При полном коммунизме денег не будет, - сказал отец. - Тогда они будут ни к чему. Услыхав слова Васиного отца, Динь-Даг страшно удивился. Не будет денег, значит, не будет и его, Динь-Дага. Отец словно почувствовал это удивление Динь-Дага. Он взял со стола монетку и громко оказал: - Вас тогда не будет. Будете вы только в музеях да у коллекционеров. Все сели за праздничный стол. Вася вместе со всеми пил чай, ел бутерброды и слушал разговор отца с гостями о работе бригады и о будущей счастливой жизни, которая называется коммунизмом.
