Режин Перну - Ричард Львиное Сердце
На хорах аббатства Фонтевро звучали, отдаваясь гулким эхом под высокими стрельчатыми сводами, антифоны, распеваемые монахами и послушниками в честь Ричарда Львиное Сердце, усыпальница которого долго почиталась наряду с гробницами его отца Генриха II Плантагенета и его матери Алиеноры — графа Анжуйского и герцогини Аквитанской, короля и королевы Английских, сыном и блестящим преемником которых он был. Три эти личности вписали в историю Европы незабываемую страницу; англичане не сомневались в этом, и поток их, не иссякая, тянулся к величественному монастырю, алтарь которого освятил сам папа в первые годы XII века и который сыграл такую огромную роль в эпохе, явившейся, по словам Гюстава Коэна, «нашим Великим Веком».
Но в легенду вошел лишь один из них — Ричард Львиное Сердце; в нем воплотились упования, чаяния, черты характера, унаследованные им по материнской линии. В обширном королевстве, которое ему досталось по кончине его обоих старших братьев — Уильяма, умершего еще в младенчестве, и Генриха, «Юного Короля», его собственным доменом была Аквитания. Алиенора избрала его и возвела на престол герцогства со всей подобающей торжественностью; и он до того привязался к родному домену, что много позже, когда ему, ставшему уже не только взрослым, но и королем, предложили корону Священной Римской империи германской нации, он отказался, не колеблясь; а ведь этот венец был вершиной всех честолюбивых устремлений, которые только мог питать любой из государей тогдашней Европы. Но никакой императорский титул не мог заменить ему роскошь Аквитании, виноградники Медока, охотничьи угодья Тальмондуа и песни трубадуров.
Те же родовые черты аквитанских баронов, представление о которых дает нам поэзия трубадуров, видны и в его походе в Святую землю. Сама Алиенора тоже побывала там вместе со своим первым супругом, Людовиком VII, королем Франции, за сорок лет до сына. Она была удачливее его; ей посчастливилось увидеть берега Оронта и войти в Святой Иерусалим, а потому, естественно, она не могла не поощрять подобных же устремлений Ричарда, мечтавшего отвоевать святые места, к которым так тянулось тогда всякое христианское сердце.
Она сделала много больше: пока Ричард сражался за далекими морями, она, со всем возможным тщанием, хранила для него его королевство. Тем самым она явила победу сколь материнской заботы, столь и своей политической прозорливости, которая так была ей свойственна. Ей довелось отбиваться от самых разных напастей: препятствовать тайным помыслам и непомерному честолюбию своего младшего сына, подстрекаемого королем Франции Филиппом Августом, избежать ловушек, расставленных в самой стране, где разрастались аппетиты крупных собственников — не говоря уже о заботах о продолжении своего рода, ради чего она исколесила всю Европу, отыскивая достойную невесту для ее любимого сына.
Неудивительно, что, подводя итог ее усилий, ее непрестанного присутствия в гуще событий, монах Ришар де Девиз не удержался от восклицания: «Жена несравненная!» Эту восторженную оценку монаха подтверждает и жизнеописание Ричарда Львиное Сердце. И кажется поразительным, даже забавным, когда сравниваешь ее с нынешней некомпетентностью (доходящей до глупости) иных бойких комментаторов, имеющих, что ни говори, куда больший доступ к многообразным источникам информации. Так, совсем недавно один из них осмелился отрицать всякое влияние королевы Алиеноры на современный ей расцвет литературы как в Аквитании, так и в Англии — хотя известно, сколько произведений было ей посвящено и сколько бесчисленных англо-нормандских сочинений появилось как раз в ее время, то есть тогда, когда столь многое от нее зависело! Иные пускаются в мелочные хронологические вычисления: она, мол, провела «слишком большую часть своей жизни в тюрьме»!.. На самом же деле элементарный арифметический подсчет показывает, что между 1152 годом — когда Алиеноре было тридцать лет — и 1174-м, когда она была лишена свободы, уместилось целых двадцать два года, причем это был тот возраст, на который обыкновенно приходятся самые богатые, самые плодотворные и вообще самые наполненные годы человеческой жизни. Но очевидно, что такому истолкователю ее жизни недостает ее опыта, да и просто жизненного опыта!
Вряд ли разумно тратить время на оспаривание подобного вздора. При взгляде на жизнеописание Ричарда роль его матери заметна даже полнее, выпуклее и много ярче, чем при рассмотрении ее собственной биографии. В биографии сына отчетливо распознается облик матери, королевы, довлевший над второй половиной европейского XII века — подобно тому, как облик другой Королевы, ее внучки Бланки, будет определять первую половину французского XIII века.
К счастью, Алиеноре, как и Ричарду, посвящено достаточно много серьезных исследований, с которыми читатель при желании может ознакомиться: из французских авторов назовем прежде всего работы Эдмона-Рене Лабанда; что же касается трудов историков, живущих в других странах, то необходимо назвать имя Ами Келли, хотя бы по причине богатой библиографии, присутствующей в ее работах, где имеются ссылки на множество американских и английских историков. Нельзя не упомянуть и такого ученого, как Рето Беццола, которому неоспоримо принадлежит приоритет в освещении и выяснении вопроса об «истоках и становлении» французской куртуазной традиции.
Этим исследователям мы выражаем нашу признательность. Также поблагодарим и тех, кто в той или иной степени облегчал нашу задачу. Это Эмманюэль Юбер, выполнявшая библиографические разыскания для настоящей книги, Тереза Конкер, редактировавшая ее, Жан Жимпель, без деятельной помощи которого невозможно было бы довести наш труд до благого конца. Остается высказать слова благодарности и другим надежным нашим товарищам и обаятельным, умело скрашивающим дорогу попутчикам: я говорю о хронистах XII века, тексты которых — чрезвычайно увлекательное чтение. Следить за подвигами Ричарда Львиное Сердце, выявлять черты его характера по рассказам Роджера Ховденского, по повествованиям того автора (или тех авторов), труд которого приписывается Бенедикту из Питерборо, да еще по тем, что оставил уже цитировавшийся Ришар де Девиз, пылкость которого едка и насмешлива, а юмор неистощим, — это непрерывная и все время обновляющаяся радость; не говорю уже об Амбруазе, не только оставившем живые и подробные картины экспедиции в Святую землю, но и придавшем необычайную убедительность увиденному. Вот, например, какой весьма краткий, всего в несколько стихов, но справедливый портрет Ричарда влагает он в уста его противника Саладина:
[…] О, я не спорю: доблестен король,И твердость вовсе не чужда ему…Но глупую настырность… Не пойму!
Как бы ни была желанна поэту «широта с чувством и мерой», бесполезно было бы ожидать от Ричарда по крайней мере последнего из названных качеств! Мы щедро черпали из этих старинных повествований, иногда заполняя выдержками из них целые страницы в надежде, что читатель почувствует то наслаждение, которое переживала при знакомстве с ними автор настоящей книги. К тому же непосредственное соприкосновение с источником поможет читателю более самостоятельно выработать личное мнение о герое, который словно бы сошел к нам со страниц рыцарского романа.
Глава первая
ПЕРВЫЕ ШАГИ ЛЬВА
Замок Монмирай, 6 января 1169 года, Богоявление. Типичная феодальная картинка: король Франции Людовик VII принимает самого важного из своих вассалов Генриха II Плантагенета, который прибыл, чтобы принести феодальную присягу на верность — «фуа и оммаж».
Феодальное общество пронизывалось и скреплялось подобными договорными связями, соединявшими человека с человеком — или, лучше сказать, сеньора с вассалом и наоборот (причем подразумевалось, что роль как высшего, так и младшего в таком союзе могла доставаться и женщине). Можно представить, как Генрих, коленопреклоненный и не перепоясанный мечом, влагает свои руки в руки короля, который восседает в обтянутом голубым шелком кресле с высокой спинкой; первый обещал верность, второй, принимая это обещание, обязывался оказывать первому покровительство. Но если обычно подобная церемония представляла собой едва ли не будничный обряд, заурядный для своего времени, то событие, происшедшее в замке Монмирай, имело особый смысл.
Сначала определим побуждения участников происходящего: в роли принимающего присягу сеньора выступает король Франции; тот, кого он целует в уста, — король Англии, но присягает он лишь за свои владения на материке, столь же, если не более обширные, что и домены, находящиеся в непосредственном владении короля Людовика VII: они охватывали весь запад Франции.
Заметим также, что обряд этот затрагивал еще трех человек, о чем с первой минуты церемонии, приветствуя короля Франции, возвестил сам Генрих:
