Большое шоу в Бололэнде. Американская экспедиция по оказанию помощи Советской России во время голода 1921 года - Бертран М. Пэтнод
Неделю спустя выяснилось, что Турроу, который расплатился с московским продавцом алмазов чеком на счет Banker's Trust в Париже, прекратил выплату по чеку — факт, который он забыл упомянуть в своем письме Хаскеллу, — и что теперь продавец задолжал деньги Советскому государственному банку. Куинн охарактеризовал этого человека как «одного из особенно нежелательных типов», хотя он думал, что бриллианты, вероятно, были подлинными, и что сам Турроу был мошенником. Затем Куинн узнал из другого источника, что Турроу остановил платеж, заявив, что чек был украден и что подпись была подделана. «В целом это довольно сомнительная сделка, и мы рады, что Турроу уехал из России».
Но где он был? Митчелл из Лондона написал в Нью-Йорк, что они не смогли разыскать его в Варшаве, и что он избегал лондонских офисов, очевидно, «изображая блуждающий огонь». Он отплыл из Гавра в Нью-Йорк, и план состоял в том, чтобы перехватить его там. Митчелл охарактеризовал его поведение как «пример безупречного самообладания. Молодой человек может говорить на тринадцати разных языках, и я думаю, что, очевидно, занимался бизнесом на каждом из них».
К 26 марта Турроу прибыл в Нью-Йорк и каким-то образом был заманен в штаб-квартиру АРА. Там он объяснил, что у него больше нет бриллиантов, о которых идет речь, что он передал их человеку по имени Нахимов в Варшаве, который должен был вернуться в Москву и передать их Володину в офисе Ландера. Он также должен был передать Володину письмо от Турроу, в котором объяснялось, что камни стоят всего около семидесяти долларов, и содержалась просьба вернуть украшение продавцу. Что касается пропавших игл, Турроу утверждал, что они были переданы католическому учреждению в Москве по согласованию с Берландом.
Эта информация была передана по телеграфу Куинну, который 31 марта прислал ответную телеграмму о том, что никакого Нахимова в Москве не было, и что история с иглами явно не соответствует действительности. Он полагал, что Турроу должен быть оплатить отмененный чек.
4 апреля Браун написал Хаскеллу, который сейчас вернулся в Москву, что Турроу признался во всем по вопросу об алмазах и подписал письменные показания под присягой. Неясно, в чем он признался, потому что письменные показания утеряны, но где-то по ходу дела Турроу, возможно, действительно был обманут, потому что «шеф» охарактеризовали его заявление как «длинную печальную историю о том, что якобы является его попыткой «быстро разбогатеть»». Что касается вопроса с иглами, он придерживался своей версии, и не было никаких доказательств, которые могли бы ей противоречить. Нигде в документации нет никаких указаний на то, что думал Хаскелл по этим вопросам.
На этом история Турроу должна была закончиться, он должен был исчезнуть со сцены, как другие операторы АРА, Вейл и Додж. Но Турроу был уверенным в себе человеком «высшей породы».
В конце апреля, всего через три недели после событий, которые заставили бы нормального человека опустить голову, он направил Гуверу довольно дерзкое письмо. Он сказал шефу, что день, когда его наняли переводчиком для Хаскелла, был самым счастливым в его жизни, потому что это дало ему идеальную возможность узнать «настоящую правду» о России. Его роль в АРА и владение языками позволили ему «вникать в сомнительные ситуации». Ему удалось втереться в доверие к советским лидерам и, таким образом, он смог узнать подноготную о делах боло. Через некоторое время он решил уехать из России, потому что «я устал от слежки, и я чувствовал, что сделал все, что мог, имея в запасе достаточно времени, чтобы благополучно уехать». Он чувствовал, что Гуверу было бы полезно услышать «подробные факты» о его «личных перманентных расследованиях».
Но на всякий случай, если Шеф может воспринять это иначе, Турроу сделал неубедительный намек. По его словам, все газеты просили его рассказать о своей истории, но он подумал, что должен получить одобрение Гувера, прежде чем обнародовать какие-либо из своих выводов. Эти выводы были в основном связаны с официальным советским обструкционизмом. Причем, практически ни один пункт Рижского соглашения не был нарушен. Он располагал конфиденциальной информацией о том, что агентам Ландера было приказано распространять пропаганду против АРА. Встреча Хаскелла с Лениным повысила ожидания советского Союза относительно сделки с Вашингтоном, но «полковник Хаскелл вернулся с пустыми руками, и они так и не оправились от разочарования». И так далее.
Поскольку до завершения миссии осталось всего несколько месяцев, а АРА желает избежать разногласий, Турроу может поднять настоящий шум. Чтобы предотвратить это, Гуверу пришлось бы согласиться на встречу с ним, на что и рассчитывал Турроу. Это было решено в нью-йоркском офисе, где обсуждение, должно быть, сопровождалось сильным скрежетом зубов. Записей о встрече Гувера и Турроу нет, но это произошло 14 мая или раньше, когда Пейдж написал Хертеру, что Турроу «не настоящий человек из АРА» — слова Куинна — и что ему не разрешат снова увидеться с шефом.
Турроу исчез из поля зрения примерно на два года, пока не написал еще одно письмо Гуверу, на этот раз относительно предполагаемой шестинедельной деловой поездки, которую он только что совершил в Россию. Его самой сенсационной новостью было то, что десятки бывших российских сотрудников АРА томятся в тюрьмах ГПУ по обвинению в шпионаже. Похоже, он был одержим подробностями советского шпионажа, цитируя популярную в России поговорку о том, что всякий раз, когда разговаривают два человека, один из них стукач; и что в России у всех стен есть уши.
Год спустя Турроу подал заявку на членство в Ассоциации АРА. Берланд взвесил все «за» и «против». Хотя Турроу явно был нежелательным элементом, было сочтено разумным не настраивать его против себя: «Он сам мог бы рассказать много интересных историй, если бы приложил к этому руку. Турроу мог бы сам доказать свою правоту, если бы решил драться».
Турроу устроился клерком иностранной корреспонденции в универмаг Нью-Йорка, затем клерком почтового отделения в Бронксе. 11 апреля 1929 года он перешел на работу к другому Гуверу, присоединившись к ФБР, и его новым девиз:ом стало: «За Бога, за страну и за Дж. Эдгара Гувера». По сей день он остается одним из самых противоречивых агентов в истории бюро.
Его первое крупное дело было возбуждено, когда в 1932 году
