Владимир Беляев - Под чужими знаменами

Накануне польских национальных праздников Барвинский, как и все другие агенты СД, бывал особенно насторожен. Гитлеровцы поручали своей агентуре следить, не вздумают ли поляки — уроженцы Львова, а также приезжие со всего генерал-губернаторства организовать какое-нибудь антифашистское выступление?

Барвинский мечется по всему городу, вынюхивая настроения, выискивая недовольных, пишет доносы и накануне одного из праздников рекомендует руководителям СД Лаазеру и Штайнеру взять заложников из числа польских интеллигентов, известных всему городу. Конкретизируя свою мысль, он подсказывает просто и ясно:

— Посадите в тюрьму на эти дни кого-нибудь из оставшихся в живых профессоров-поляков, предупредите польское население, что в случае малейшего выступления вы их расстреляете, и, поверьте мне, все будет тихо!

Гитлеровцы немедленно воспользовались этим советом. Уцелевшие от расстрела в ночь с 3 на 4 июля 1941 года профессора были арестованы как заложники.

Каждый новый день гитлеровского оккупационного режима на землях Западной Украины раскрывал широким массам трудового населения, до какой степени озверения докатились фашисты. Из песчаных оврагов за Лычаковом ветер приносил в город запах горелого человеческого мяса, и все знали: гитлеровцы жгут жертвы очередной акции. Грузовиков для перевозки намеченных к убийству мирных жителей уже не хватало, и их перевозили совершенно открыто, среди бела дня, на грузовых платформах трамвая.

На Стрелецкой и на Краковской площадях гитлеровцы вешали среди бела дня патриотов всех национальностей.

В этих казнях принимала активное участие «украинская» полиция. Во Львовском областном архиве среди прочих документов о преступной деятельности «украинских» полицаев хранится и такое донесение 1-го комиссариата «украинской» полиции Львова своему высшему командованию:

«5 ноября 1943 года.

Экзекуция 8 человек на Стрелецкой площади.

Доношу, что дня 4.XI 1943 года, около 10.00 часов, члены полиции безопасности привели в исполнение на Стрелецкой площади экзекуцию 8-ми человек (мужчин).

После ряда случаев, когда обреченные перед смертью выкриками призывали народ мстить фашистам, был придуман особый способ заставлять смертников молчать перед казнью: еще в тюрьме им заливали рот гипсом.

Но даже и в это тягостное время все честные люди сопротивлялись оккупантам, были мысленно с теми, кто боролся против фашизма в других странах.

В те дни во Львове действовала Народная гвардия имени Франко, разведчики из партизанских отрядов Ковпака и Медведева находили приют у старожилов Львова и распространяли здесь листовки с сообщениями Советского Информбюро и партизанские газеты. Даже очень далекие раньше от политики научные работники Львова постепенно включались в политическую борьбу, которой они так боялись с детства.

За одну из таких «аполитичных» интеллигенток можно было принять во Львове Елену Полячек. Еще задолго до начала Второй мировой войны Елена Полячек успешно защитила во Львовском университете докторскую диссертацию.

Доктор философии Елена Полячек работала одновременно в университете и во Львовском городском архиве. В 1929 году она стала кустошем — заместителем директора Львовского городского архива. Перу Елены Полячек принадлежало много ценнейших работ по геральдике. За свои работы она была избрана членом польского, швейцарского и австрийского научных обществ.

Потрясенная зверскими убийствами львовских интеллигентов, эта шестидесятилетняя женщина — типичный кабинетный работник — решает принять активное участие в борьбе против гитлеровских оккупантов. Друзья не советуют Полячек в целях конспирации бросать работу в библиотеке, которая раньше до гитлеровского вторжения была филиалом Украинской Академии наук.

Квартира Елены Полячек помещалась на улице 29 листопада. Засаженная каштанами, кленами и липами, эта чистая, ровная улица, переименованная гитлеровцами в Германерштрассе, состоит из вилл и особняков, окруженных садами.

Большинство домов на улице 29 листопада еще с осени 1941 года было занято гитлеровцами. Рядом с домом № 20, в котором жила Полячек, фашисты с помощью Барвинского открыли санаторий.

Каждую ночь почти до рассвета из палат санатория доносились пьяные песни оккупантов. А в квартире Елены Полячек, под самым носом у захватчиков, печатались антифашистские листовки и подпольная партизанская газета.

Елена Полячек помогает партизанской молодежи не только как печатник, но и как автор пламенных статей, которые зовут к борьбе с гитлеровцами.

Фашисты сбились с ног в поисках подпольной типографии. Новый шеф полиции и гестапо Витиска, который сменил палача Кацмана, требует от своих агентов немедленно разыскать квартиру подпольщиков. Но газета продолжает выходить все так же регулярно, и никто из гитлеровцев даже не догадывается, что партизаны выпускают ее рядом с санаторием, переполненным фашистами.

Гитлеровцы между тем решили расширить свой санаторий и поручили Барвинскому подыскать новое помещение для его администрации. Это задание и привело его в квартиру Полячек.

Вкрадчивый и осторожный Барвинский, став агентом СД, приобрел некоторые типичные навыки этой своей новой профессии. Вот уже много месяцев после того, как его завербовали в СД, он шныряет по Львову, разыскивая нечто необычайное, укрытое от глаз простаков, что могло бы раскрыться лишь его глазу и стать полезным его шефам. Барвинский не раз повторял себе принцип гитлеровской разведывательной службы, изложенный ему Кнорром: «Шпион может работать лишь там, где есть тайна, которую ему надо открыть».

Так и теперь, подойдя к двери, он прочитал табличку и сразу сообразил, что это квартира Полячек. Кто не знал?о Львове Полячек! Но перед дверями знатока галицийских древностей стоял не просто медик Барвинский, а агент СД, и, как таковой, он в первую очередь молча прислушался. Он услышал за дверью шелест бумаги, ритмическую работу типографского станка, чьи-то приглушенные голоса. Тогда он постучал. Все затихло. Ему не открыли. Он потихоньку отошел.

Вполне возможно, что Елена Полячек видела через окно, завешанное гардинами, когда шпион выходил из дому. Кто в городе не знал очень вежливого доктора Александра Барвинского? Человек такой гуманной профессии, врач, разве он мог сделать подлость и, даже почуяв что-то, пойти и донести гитлеровцам? Так, наверно, подумала Полячек.

И подпольная типография продолжала выпуск нового номера антифашистской газеты.

А в это время, забежав в кабинет гитлеровского санатория, Барвинский уже звонил Кнорру, делился с ним своими подозрениями и поручал врачу Павлу Цимбалистому, его подчиненному и такому же наемнику оккупантов, как и он сам, немедленно пойти и проверить, что делается в соседнем доме.

Гитлеровцы вместе с Цимбалистым пошли по адресу, указанному Барвинским.

Хозяева не открыли квартиры.

Тогда фашисты взломали дверь. Одного из партизан догнали уже за несколько кварталов. Под густыми каштанами загремели выстрелы вслед другому партизану. Елена Полячек не успела убежать.

На суде Барвинский признался:

— Мы были очень хорошо знакомы с унтершарфюрером Штайнером. Через некоторое время он рассказал мне, что Елена Полячек расстреляна.

— Значит, вы признаете, что это жертва ваших рук? — спросил государственный обвинитель.

— Безусловно, — ответил Барвинский.

Несколько раз на суде и до этого признания и позже он говорил о своей нечистой совести.

— Сколько же на вашей совести людей, которые погибли от руки гитлеровцев по вашим доносам?

Не задумываясь, Барвинский отвечает:

— Прежде всего Полячек…

Мы вправе добавить то, что он утаил от суда.

…Несколько дней Елена Полячек провела в застенках львовской полиции. Ее истязали, избивали, натравливали на нее специально выдрессированных собак, добиваясь, чтобы она выдала остальных участников подпольной типографии.

Сам Витиска и гестаповец Стависский приходили на эти допросы. Полячек выдержала все эти страшные истязания и не сказала ничего.

Ее вывезли в Майданек, расстреляли и сожгли труп.

Открытое судебное заседание во Львове раскрыло перед слушателями дела Барвинского еще и другие его преступления, самым тесным образом переплетенные с повседневной практикой украинских националистов.

…На дверях нижней квартиры в особняке на улице Захаревича висела табличка, сообщающая посетителям, что здесь живёт композитор и профессор закрытой немцами консерватории Василий Барвинский. Этажом выше сияла начищенная мелом медная табличка — «Доктор Александр Барвинский». Музыка и медицина мирно соседствовали друг с другом, и, несмотря на разделявшее их междуэтажное перекрытие, квартиры эти воспринимались жителями Львова как одна, общая резиденция, в которой живет «панство Барвинских».