Николай Павленко - Екатерина I
Стокгольмский союзный договор имел две секретные статьи. По первой из них Швеция обязалась содействовать возвращению голштинскому герцогу Карлу Фридриху отнятого у него Данией Шлезвига. Карл Фридрих с 1721 года вместе с двором проживал в Петербурге и содержался на средства казны. Гостеприимство Петра Великого имело веские причины – герцог после гибели в 1718 году Карла XII имел законные права занять шведский трон и использовался русской дипломатией в качестве средства давления на овладевшую короной сестру погибшего короля Ульрику Элеонору – пока война не была завершена, над нею висела угроза лишиться престола в пользу голштинского герцога. Кроме того, Петр решил породниться с голштинским герцогом, выдав за него замуж одну из своих дочерей. Отсюда проистекала перспектива оказания помощи Карлу Фридриху в возвращении ему Шлезвига, что, естественно, должно было сопровождаться установлением враждебных отношений с Датским королевством. У России была и собственная причина быть недовольной Данией, которая взимала пошлину с русских кораблей, проходивших через Зундский пролив. Заметим, что «зундская пошлина» имела для России более символическое, чем реальное значение, поскольку она практически не располагала торговым флотом.
Вторая секретная статья обязывала союзников поддерживать в Польше издавна установившийся политический строй (liberum veto), при котором один член сейма мог заблокировать любое постановление, принятое остальными его членами. России, как и Швеции, был выгоден порядок, ослаблявший Польшу.
Стокгольмский договор должен был не только положить конец распрям между соседями, но и пресечь попытки враждебных России государств оказывать на Швецию влияние, противоречившее интересам нашей страны. Однако договор, заключенный сроком на двенадцать лет, оказался недолговечным В Швеции постепенно брали верх сторонники реванша. Ход их мыслей изложил в своем донесении представитель России в Стокгольме М. П. Бестужев-Рюмин: «Россия похитила у нас все наши крепости и защиты, привела нас в нестерпимую зависимость от себя и в такое опасное положение, что и сама столица подвержена ее нападениям и угрозам. Поэтому справедливо принимать против нее всякие меры. Но так как наше оборонительное состояние слабо и недостаточно, то необходимость требует искать союзников и французскую доверенность и дружбу надо всякими мерами сохранять и утверждать. Во всей Европе Франция для нас надежнейшая и полезнейшая держава; она одна в состоянии давать нам достаточные субсидии и помощь на море».
В приведенном суждении немало надуманного. В частности, ложным является обвинение России в агрессивных намерениях против Швеции. Но одну мысль надлежит считать абсолютно верной: самые отъявленные реваншисты отдавали себе отчет в том, что вернуть утраченное сил у Швеции не было и она должна была ориентироваться на помощь извне.
Напомним, что при жизни Петра Великого престиж России на международной арене был очень высоким. Французский дипломат Кампредон доносил из Петербурга 9 января 1724 года, что «при малейшей демонстрации его (Петра I. – Н. 77.) флота, при первом движении его войск ни шведская, ни датская, ни прусская, ни польская корона не осмелятся ни сделать ответного ему движения, ни шевельнуть с места свои войска. Он один из всех северных государств в состоянии уважать свой флот».[99] Все изменилось после кончины Петра, которая была воспринята и в Дании, и в Швеции как свидетельство утраты Россией способности отстаивать свои внешнеполитические интересы.
Опытный дипломат Василий Лукич Долгорукий, привыкший к уважительному отношению западноевропейских дворов к представителям России, сразу же заметил это. Прибыв в Стокгольм в 1726 году, он доносил: «При других дворах, к которым я был посылан, таких необыкновенных и гордых поступков не видел. Хотя и знатные субсидии от вашего величества и от цесаря (австрийского императора. – Н. П.) обещал, однако здешние правители не только не отвечали учтиво благодарностию, но даже не отозвались ни единым словом. По таким здешнего двора здешним поступкам, видится, неприлично мне здесь быть в характере, в каком я сюда прислан».[100]
В Стокгольме и Копенгагене рассчитывали на то, что смерть императора вызовет в России смуту. В обеих столицах от представителей своих стран при русском дворе получали информацию о наличии в правящей элите двух группировок, придерживавшихся несхожих взглядов на внешнеполитический курс России.
Резидент России в Швеции М. П. Бестужев-Рюмин доносил: «Двор сильно надеялся, что от такого внезапного случая в России произойдет великое замешательство и все дела ниспровергнутся, но когда узнали, что ваше величество вступили на престол и все окончилось тихо, то придворные стали ходить повеся нос; таким образом, этот случай открыл сердца многих людей. Намерение здешнего двора было в мутной воде рыбу ловить…[101] » Согласно донесению русского резидента в Копенгагене Алексея Петровича БестужеваРюмина, известие о кончине императора вызвало восторг: «из первых при дворе яко генерально и все подлые опились было». Королева выразила свою радость выдачей тысячи ефимков для нищих и госпиталей, замаскировав ее выздоровлением супруга, здоровье которого пришло в норму задолго до смерти Петра Великого.
Прусский король Фридрих Вильгельм был, пожалуй, единственным среди западноевропейских монархов, кто искренне оплакивал смерть Петра. Когда он получил известие о кончине императора, которого считал своим другом, у него покатились слезы и он заявил: «Я по смерти своего дражайшего друга хочу показать свою верность». Фридрих Вильгельм объявил траур не на три месяца, как по другим государям, а на полгода. Это, однако, не помешало ему вступить во враждебный России Ганноверский союз.[102]
Падение международного авторитета России явилось следствием изменений, происходивших внутри страны. Как известно, результативность внешней политики государства определяется тремя факторами: его экономическим потенциалом, состоянием армии и флота и искусством дипломатов. Экономический и финансовый кризис, в котором оказалась Россия, вынудил отпустить в поместья треть офицерского состава, что снизило боеспособность армии. В упадок пришел и флот – прекратилось строительство линейных кораблей, ударной силы флота, который при Петре Великом был самым могущественным на Балтийском море. В прежних размерах продолжалось лишь сооружение галер, но галерный флот не мог противостоять линейным кораблям соседних государств и морских держав – Англии, Франции, Голландии. Напомним также, что значительная русская армия в течение всего царствования Екатерины I находилась в Персии, северная часть которой по русско-турецкому договору 1724 года отошла России. Персидские дела отнюдь не радовали императрицу и ее окружение: в Персии продолжалась анархия, так что заключать мир было попросту не с кем, в то время как русские войска несли огромные потери – и не столько от постоянных стычек с местными князьками, сколько от болезней и нездорового климата.
Состояние экономики и финансов, ослабление армии и флота вынуждали Россию избегать новых военных конфликтов, способных окончательно разорить хозяйство, и без того находившееся в плачевном состоянии. Отсюда вытекала главная внешнеполитическая задача: сохранить добрососедские отношения с другими государствами как на Западе, так и на Востоке. Однако выполнение этой задачи оказалось делом крайне трудным, особенно на Западе.
Важным фактором в международной политике тех времен был подкуп дипломатами в стране пребывания государственных мужей, от которых зависело направление внешней политики. Подкуп осуществлялся либо одноразовой выдачей крупных сумм, либо установлением ежегодного пенсиона, тоже в немалых размерах. По продажности всех прочих превосходили чиновники Османской империи, которые давали себя покупать и перекупать, беря одновременно посулы от дипломатов нескольких государств. За турецкими министрами следовали депутаты польского сейма и шведского риксдага.
Не чурались взяток и русские вельможи, среди которых особой алчностью отличался Меншиков. Зная ненасытную страсть князя к стяжательству и его колоссальное влияние на внутреннюю и внешнюю политику страны, австрийский посол граф Рабутин настойчиво рекомендовал своему правительству не жалеть средств на подкуп светлейшего, равно как и других вельмож, от которых зависело присоединение России к Венскому союзу. Рабутин считал необходимым подарить Меншикову дорогую карету, а также осыпанную алмазами шпагу, а канцлеру Головкину и вице-канцлеру Остерману, членам Верховного тайного совета Толстому и Апраксину – осыпанные алмазами трости. Полезным для успешного завершения переговоров Рабутин считал и секретаря Верховного тайного совета Степанова. Его услуги он сначала оценил в три тысячи червонных, а затем, в другой депеше, счел необходимым добавить ему еще две тысячи. По совету Рабутина, цесарь подарил Александру Даниловичу находившееся в Силезии герцогство Козельское. Насколько щедрым оказался этот подарок, видно из того, что прижимистый Меншиков оценил услуги посла Рабутина в 10 тысяч гульденов.[103]
