Виктор Петелин - История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год. В авторской редакции
Это было время ожидания чего-то нового, неожиданного и непонятого на первых порах, а только потом понятого и серьёзного… Ведь Максим Горький – явление романтическое и реалистическое, тоже неожиданное и озадачившее, а он в это время стоял в центре литературного и общественного движения. Он оказался нужен всем, и аристократке, и революционеру, и представителю «дна», и каждому он высказывал то, что думал, то, что писал, нравилось им это или нет. Возникали и кривотолки о нём самом и его сочинениях. Но и кривотолки о его личности, повестях и пьесах тоже не смущали, порой он и сам не мог толково объяснить смысл своего сочинения. «Безумный успех Максима Горького не указывает ли на страшную жажду чего-то нового, чего-то «иначе»?» – писал Романов-Рцы (1901. № 8–9. С. 80).
Максим Горький вместе с Пятницким преобразовали издательство «Знание» и пригласили талантливых русских писателей. В марте – апреле 1900 года Горький близко сошелся с Буниным, Телешовым, Гариным-Михайловским, Чеховым, Маминым-Сибиряком, со многими художниками, артистами. И все от него ждали чего-то нового… «Фома Гордеев», «Трое», «На дне»… Пятницкий, открывая издательство, предполагал издавать материалистическую литературу, но с приходом Горького направление издательства решительно изменилось, со своими книгами в издательство пришли Иван Бунин, Александр Серафимович, Н. Телешов, Е. Чириков, Л. Андреев, Скиталец, В. Вересаев, Александр Куприн – весь цвет русской литературы того времени.
Большое значение в обществе приобрела выставка художника М.В. Нестерова, о ней много писали, говорили в кулуарах. Написал о выставке и о картине «Святая Русь» М. Меньшиков, увидев в картине церковно-мужицкую Русь, доподлинную Россию, «народную, настоящую, святую» (Новое время. 1907. 21 января). Лев Толстой прочитал эту статью Меньшикова в газете «Новое время» и написал автору письмо:
«1907 г. Января 23. Ясная Поляна.
Спасибо Вам, Михаил Осипович, за Ваше вступление к фельетону «Две России». Я заплакал, читая его. И теперь, вспоминая, не могу удержать выступающие слёзы умиления и печали. Но умру всё-таки с верой, что Россия эта жива и не умрёт. Много хотелось бы сказать, но ограничусь тем, что благодарю и братски целую вас. Лев Толстой» (Собр. соч.: В 22 т. Т. 19–20. М., 1984. С. 610).
И столько событий, литературных, издательских, выставочных, происходило в это время в России. Особенно страстная борьба разгорелась между художниками, которые выставляли картины за картинами, выставку за выставкой.
3Большой шум сопровождал появление романа «Мать» М. Горького. Роман вышел в США, Германии, Великобритании, Франции, Швеции, Норвегии, Болгарии, России, Италии… Книга расходилась в миллионах экземпляров. Первые отзывы европейской печати были самые благоприятные, что ещё в большей степени способствовало распространению книги по всему миру. А это означало, что душа читательская требовала такой книги, которая бы звала к доброму, светлому, справедливому… Читатель раскупал книгу, не одну тысячу, а сотни тысяч, значит, и в душе этих читателей оседала частица той правды времени, которую взлелеял и создатель её. Это радовало, хоть и недостатков было полно в этой книге.
«Современный мир», «Русская мысль», «Русское богатство», «Образование», «Вестник Европы», «Сатирикон», «Будильник», «Золотое руно», «Весы», «Речь», «Новое время», «Русское слово», «Раннее утро», «Всеобщая газета» – вот, пожалуй, неполный перечень того, что приходило к Горькому, который в это время жил на Капри. И чуть ли не в каждом из этих изданий сообщалось и что-ни будь о нём.
Зинаида Гиппиус в заметке «Братская могила» писала о начале «Матери»: «Может быть, ослепительно прекрасен будет конец повести Горького «Мать». Я сочту это чудом. Начало (в сборнике 16-м) – до жалости наивно. Какая уж это литература! Даже не революция, а русская социал-демократическая партия сжевала Горького без остатка» (Весы. 1907. № 7). «Может быть, это очень правдиво, но это малоинтересно», – писал рецензент из «Русского слова», называя пламенные речи Павла Власова «усталыми трюизмами». «Русские ведомости» назвали «Мать» «яркой иллюстрацией фальшиво-сентиментального периода в творчестве писателя». Критики журнала «Образование» договорились до того, что вообще отказали повести в каких-либо художественных достоинствах, назвали антихудожественной, «сентиментальной», «в ней совершенно отсутствует жизненная правда».
В этих статьях, рецензиях и отзывах буржуазных авторов верно говорилось только об одном – о непримиримой вражде автора и его героев к представителям дворянско-буржуазного мира, о неприкрытой социалистической тенденциозности в изображении собственников, чиновников, духовенства, судей. Горький и не скрывал своей вражды к монархическому строю, выразив свои чувства и настроения в очерке «9-е января», написанном и опубликованном ко второй годовщине трагического события 1905 года.
Критики чаще всего сомневались в достоверности положительных героев повести «Мать», упрекали автора в идеализации, даже в надуманности изображаемых событий и действующих лиц. «Сплошная добродетель героев и героинь Горького подавляет читателя, – писал Владимир Кранихфельд, дворянин с народническими убеждениями. – В романе нет жизни, а вместо неё перед вами совершается не то радение, не то месса. Много благолепия, много фимиама, много елея, причём и благолепие и елей какие-то особенные, социал-демократические» (Современный мир. 1907. № 11). Критики чаще всего утверждали, что все художественные построения Горького книжны, рассудочны, схематичны «и отдают не черной жирной землей полей, а скорее наглухо запертым кабинетом», что причиной конца Горького как художника являются «две вещи»: «успех и наивный непродуманный социализм». Называли его «поэтом лжи», упрекали в сентиментальности, романтической тенденциозности, схематизме, обилии банальностей и трюизмов. Даже, казалось бы, писатели близкие по демократическим устремлениям высказывались лишь в том духе, что «Мать» – «книга голой социальной азбуки». «Мать» – наглядное беллетристическое руководство, – писал Александр Амфитеатров, обративший на себя внимание острым фельетоном «Господа Обмановы», а ныне выпускающий в Париже оппозиционный журнал «Красное знамя», – как рабочий социал-демократ должен вести себя во всех случаях жизни: на первомайской манифестации, при погребении товарища и забастовочном митинге, при обыске, в тюрьме, перед судом и пр. и пр. И конечно, руководство, составленное настолько сведущим человеком, как Максим Горький, не может не быть интересным, полным, полезным и выразительным. И новая публика, для которой писал Горький свою книгу, конечно, схватится за неё с жадностью и найдёт в ней много любопытного, поучительного, необходимого».
Много, очень много писали о «Матери», можно сказать, все, кому не лень было пнуть популярного писателя и тем самым обратить и на себя внимание, больше всего, конечно, смаковали «конец Горького», «смерть Горького». Но больше всех удивил молодой поэт Александр Блок (1880–1921), декадент, символист, опубликовавший недавно сборник «Стихотворения о Прекрасной Даме». В журнале «Золотое руно» (1907. № 6) в статье «О реалистах» Блок поразил глубиной, с которой он анализировал самые серьёзные и сложнейшие явления современной реалистической литературы, простотой обращения с фактами и способностью рассуждать и критиковать, никого не обижая грубым словом, которым стали так часто пользоваться в оценках того или иного литературного явления.
Александр Блок полемизировал со статьями «Конец Горького» и «Разложение материализма» Философова, «Кончился ли Горький?» Горнфельда и работами других критиков, резко оценивавших последние сочинения Горького. «Мои интервью», «Товарищ» и «Мать» Блок читал «со стыдом», в романе «Мать» «нет ни одной новой мысли и ни одной яркой строчки», но Горький популярен, его любят и ненавидят. «Я, – писал Блок, – утверждаю далее, что если есть реальное понятие «Россия», или, лучше, – Русь, – помимо территории, государственной власти, государственной церкви, сословий и пр., то есть если есть это великое, необозримое, просторное, тоскливое и обетованное, что мы привыкли объединять под именем Руси, – то выразителем его приходится считать в громадной степени – Горького. Думаю, что от того и другого утверждения не откажется и г. Философов. Весьма возможно, что Горький не хочет быть «в противоречии с психологией русского пролетариата» и что крупный вывод г. Философова задел его за живое, если критика способна глубоко задеть писателя. Но Горький больше того, чем он хочет быть, именно потому, что его «интуиция» глубже его сознания: неисповедимо, по роковой силе своего таланта, по крови, по благородству стремлений, по «бесконечности идеала» (слова В.В. Розанова) и по масштабу своей душевной муки, – Горький – русский писатель».
