Иван Папанин - Лед и пламень
Много сил и много лет жизни отдал Арктике и Владимир Юльевич Визе, который должен был принять участие в экспедиции "Северный полюс", но врачи не позволили ему сделать это.
В пользу создания станции "Северный полюс" высказывались не только ученые, но и летчики. Тогда еще у нас не было машин, способных летать в любую погоду. С мнением "богов погоды" - синоптиков - летчикам приходилось особенно считаться. И для планировавшихся трансперелетов была необходима метеорологическая станция в районе Северного полюса.
13 февраля 1936 года на заседание Политбюро были вызваны Шмидт, Чкалов, Леваневский, Громов, ведущие авиаконструкторы. Политбюро интересовала проблема трансполярных полетов. Обсуждалась также идея создания дрейфующей полярной станции.
Главному управлению Северного морского пути Политбюро поручило организовать в 1937 году экспедицию на Северный полюс, Наркомтяжпром за этот год должен был построить самолеты.
Работа закипела, причем незамедлительно!
Полным ходом шла подготовка к экспедиции и одновременно велись жаркие споры на тему, какими средствами завоевывать полюс. Собачьи упряжки, лыжи и даже мощный ледокол были отвергнуты. Оставался один путь - по воздуху.
Михаил Водопьянов выступил со статьей, в которой заявил: высадка на льдину самолетом возможна. Известный полярный летчик А. Алексеев поддержал его: "Возможность пребывания персонала полярной станции на полюсе не вызывает никаких опасений. Снабженные теплыми палатками, обмундированием, радиостанцией, достаточным запасом топлива, работники этой сегодня еще необычной в нашем понимании полярной станции могли бы собрать ценнейший научный материал".
Георгий Байдуков тоже был - ясное дело! - за самолет: без станции "Северный полюс" будет закрыта дорога в Америку. "Первый самолет должен быть оборудован так, что, в случае если невозможна высадка десанта (низкая облачность, сильный ветер), самолет должен быть готовым к посадке на лед..."
Более осторожно высказался Н. Евгенев, заместитель начальника гидрографического управления Главсевморпути: "Посадка самолетов на дрейфующий лед сопряжена с большим риском..." Сын В. И. Чапаева, летчик Аркадий Чапаев, предложил высадку при помощи "геликоптеров" или автожиров, подвешенных под крылья тяжелых самолетов.
Словом, мнений было множество. В том числе предлагали сбросить людей и грузы на парашютах.
Приведу еще одно - человека, к которому я всю жизнь относился с искренним уважением, хорошо знал, попадал с ним в разные переделки,известного полярного летчика Михаила Бабушкина. Он писал: "В самых холодных точках Советской Арктики (Якутск, Верхоянск) температура зимой понижается до -60° и ниже, тогда как на море ниже -40° никогда не бывает (К сожалению, бывает и ниже, но об этом наука узнала позже.- И. П.). Значит, мы в состоянии совершить полет на Северный полюс на обыкновенной сухопутной машине. Что касается наших советских моторов, они уже показали свою блестящую работу в условиях Арктики...
Надо полагать, что в районе Северного полюса мы всегда сможем найти подходящую ледяную поляну и сделать посадку".
Запрашивались мнения гляциологов, метеорологов, авиационных конструкторов - страсти накалялись.
Когда меня утвердили начальником станции, я сразу же категорически отказался от идеи использования парашютов.
- Так мы не то что грузы, а и друг друга-то можем не найти. А на торосы спустимся? Если кто ногу или руку сломает - что делать? Поблизости института Склифосовского нет. Научные приборы очень хрупкие как они выдержат удар? А хозяйство Кренкеля? Нет, нет и нет!
Идея с гелиокоптерами была отвергнута как фантастическая. "Отлучили" и дирижабль. После долгих споров, согласований, увязок остановились на приледнении.
Это сейчас кажется, что и спорить было нечего: конечно, при-леднение! Но ведь и этот вариант совсем не прост.
По коварству со льдом может сравниться разве только вода. В 1932 году, когда я прочитал сообщение, что чукотские льды как ножом срезали у корабля вал гребного винта, то сначала не поверил: лед, он же из воды, а диаметр вала больше тридцати сантиметров первосортной стали. А потом насмотрелся на израненные льдинами огромные суда. Видел и абсолютно противоположный "фокус": громадное ледяное поле в короткий срок превращается в снежную кашицу, словно кто-то стукнул по нему молотком невообразимых размеров. Таков характер льда - капризный, своенравный. И сегодня, при всей отличной технике, которой владеют полярники, опасность не стала меньше: лед остается льдом и всегда таит в себе неожиданности. Для "СП-14" в 1965 году было выбрано на редкость добротное поле. Посадочная полоса длиной около километра была, казалось, прочнее прочного. А в феврале 1966 года в лютую стужу (на льдине -60) ее разломало так, что негде было посадить даже работягу АН-2. Впервые в мировой практике при таком морозе за дело взялись вертолеты, которые и сели на обломки льдины, где ютились полярники.
Итак - приледнение на самолете. Во-первых, добираться самолетом быстрее всего. Во-вторых, мы могли взять больше груза, следовательно, больше сделать. Потому что - и это главное - мы летели работать.
Подчеркиваю это специально: устал я в свое время отвечать на один и тот же вопрос, повторявшийся многократно: "Зачем вы направились на Северный полюс? Какие рекорды хотели установить? "
Были в истории фанатики, стремившиеся во что бы то ни стало попасть на полюс первыми! Как-то я прочел слова Дмитрия Ивановича Менделеева, сказанные еще в 1901 году; они поразили меня своей точностью: "Усилия Пири, Нансена и других исследователей проникнуть к нему (Северному полюсу.- И. П.) на собаках и лыжах, по моему мнению, должно считать почтеннейшим из видов спорта, но не могущим доставить никаких серьезных практических результатов". Д. И. Менделеев хотел, чтобы спорт не путали с наукой, ждал практических, нужных человечеству результатов.
Достигший Северного полюса Пири добивался своей цели 23 года. Я преклоняюсь перед его мужеством, настойчивостью, верой в свою звезду. Не могу не привести его слова, настоящий гимн Арктике:
"Велика и необычайно притягательна сила Севера. Не раз я возвращался из великой замерзшей пустыни побежденный, измученный и обессиленный, иногда изувеченный, убежденный, что это моя последняя попытка. Я жаждал людского общества, комфорта, цивилизации и покоя домашнего очага. Но не проходило года, как меня обуревало хорошо знакомое мне ощущение беспокойства. Цивилизованный мир терял свою прелесть. Меня невыразимо тянуло туда, к безграничным ледяным просторам; я жаждал борьбы с застывшей стихией; меня привлекали долгая полярная ночь и нескончаемый полярный день, я тосковал по своим многолетним друзьям - эскимосам; меня манили молчание и необъятность великого, белоснежного, одинокого Севера. И опять я устремлял туда свои шаги, все снова и снова, пока, наконец, мечта моей жизни не претворялась в действительность".
Амундсен же честно признался: "Я... впервые осуществил кругосветное плавание Ледовитым океаном. В наше время рекордов подобное плавание имеет свое значение".
Мы отправлялись на льдину не за рекордами, мы, повторяю, ехали работать. И я горжусь тем, что эту цель - научное исследование полюса первой осуществила наша Родина, что в год двадцатилетия Октябрьской революции мы прилетели на льдину на самолетах отечественного производства и не взяли с собой ни единой детали или прибора с иностранным клеймом. Это, по-моему, был убедительнейший показатель успехов советской науки. На льдине нам приходилось временами очень тяжко. Но как нам помогало сознание нужности нашей работы! Синоптики ждали от нас данных о температуре воздуха, силе и направлении ветра, состоянии облачности; картографы наносили на карты новые данные о глубинах Ледовитого океана; наши сообщения оживленно комментировали ихтиологи, зоологи, гляциологи, гидрографы, представители других наук. Работа составляла цель и смысл нашего ледового дрейфа. Мы не преследовали ни спортивных целей, ни рекламных. Впрочем, если мы что и рекламировали самим своим существованием на полюсе, то успехи Советской власти, советский образ жизни.
Желающих попасть в экспедицию на Северный полюс было много. Мне трудно судить, почему чаша весов склонилась в нашу сторону. Рассказ о моих товарищах еще впереди, скажу лишь, что Кренкель на слабенькой радиостанции установил мировой рекорд дальности радиосвязи, отыскав в Антарктиде экспедицию адмирала
Берда, что с Ширшовым и Федоровым, несмотря на их молодые годы, как с равными беседовали маститые ученые. Да и я старался работать так, чтобы быть не на последнем счету.
В один из дней вызвал меня к себе Влас Яковлевич Чубарь, которого я хорошо знал еще по гражданской войне, работе на Украине и в Крыму. Занимал он теперь высокий пост члена Политбюро ЦК ВКП(б), был заместителем Председателя Совнаркома СССР и наркомом финансов. Широкоплечий, высокий, подтянутый, он усадил меня в кресло, вышел из-за стола, сел напротив.
