Вальтер Николаи - Тайные силы: Интернациональный шпионаж и борьба с ним во время мировой войны и в настоящее время
Судя по русским военнопленным, война в русском народе не вызвала никакого энтузиазма. Солдаты показывали, что на [133] войну их «погнали». Будучи, однако, хорошими солдатами, они были послушны, терпеливы и переносили величайшие лишения. Они сдавались лишь тогда, когда бой был безнадежным. Особенно верными своему долгу были солдаты немецкого происхождения и из прибалтийских областей. Они сражались особенно упорно, а в качестве военнопленных показывали очень неохотно.
Поляки дрались нехорошо, также легко перебегали, особенно после оккупации Польши и делились своими знаниями, так как к войне были равнодушны. То же относилось и к литовцам. Упорными, способными к сопротивлению, враждебными к немцам и замкнутыми, если не обманщиками, были латыши и эстонцы. С чисто военной точки зрения оба эти народа давали, наряду с Сибирью, лучших русских солдат. Магометане верно сражались на русской стороне. В плену они обнаруживали дружелюбное отношение к немцам.
Настоящий русский военнопленный был чувствителен к хорошему обращению и охотно, в общем, рассказывал о том, что знал. Так как он был, по большей части, необразованным, то знал он немного и лишь местные обстоятельства. Русские офицеры, включая и балтийских, были верны своей присяге. Они держались с солдатской простотой и отказывались от каких бы то ни было показаний. Многие из них, наподобие командующего II-й русской армией под Танненбергом, генерала Самсонова, избегли пленения при помощи самоубийства.
Для глубокой разведки в тылу армии, внутри России, оставался лишь узкий путь, через Швецию и Финляндию. Для того, чтобы представить себе затруднительность этой разведки,
Достаточно подумать о том, сколько времени требовалось для поездки агента в Россию, и какую ценность сохраняли его сообщения к моменту его возвращения. События, обыкновенно,
Далеко опережали его. Тем большее значение приходилось придавать попыткам передавать сведения по телеграфу. Но и это средство оказывалось непригодным в таком полицейском государстве, как Россия. Не удавалось справиться с затруднениями в передаче сведений с фронта и тогда, когда [134] положение позволило перенести передовые сборные пункты в Финляндию, в Крым и на Кавказ.
При этих обстоятельствах шпионаж играл для немцев на русском театре военных действий лишь второстепенную роль. Он мог быть успешным, в крайнем случае, лишь при узкоограниченных тактических целях. Ни про одну из перегруппировок русской армии не было своевременно сообщено шпионами.
Зато достоверный источник сведений представляли собой перехваченные русские радио. Все приказы были, конечно, шифрованные, но система шифра была проста и менялась редко. Легко удавалось, поэтому, расшифровывать.
Обычным источником сведений для разведки являлись и документы русских властей, захваченные во время наступления германской армии. В военном отношении ценность их была, по большей части, невелика, так как речь в них шла о прошедших уже событиях. Но зато они давали всегда полную картину господствовавшего в русской армии и в народе настроения.
Как я уже упоминал при описании возникновения войны, сообщения из России и тогда указывали на то, что говорить о действительно враждебном отношении народа и армии к немцам не приходится. Я говорил также, что это впечатление подтверждалось в начале войны и показаниями пленных, несмотря на то, что поражения, нанесенные германской армией русским, влекли за собою тяжелые жертвы и лишения для русского солдата и делали для него течение войны иным, чем он его себе представлял, и чем его изображали сверху. Недружелюбное отношение поляков, литовцев и балтийцев могло объясниться тем, что театром военных действий была их родина. Равнодушие русского солдата имело, однако, и оборотную сторону. Ему не доставало военного воодушевления, пленные не знали, какую цель должна преследовать война с Германией. Для истиннорусского солдата не играли никакой роли ни идей реванша и освобождения отечества от вступивших в него немцев, с помощью которых французское правительство успешно поднимало настроение своих войск, ни экономическая и [135] политическая конкуренция Германии, в которой был убежден каждый английский солдат. Он исполнял свой долг, не задавая вопросов. При царском правительстве, в течение первого года войны не замечалось никакой пропаганды ни на русском фронте, ни среди германских войск.
Лишь при правительстве Керенского началась среди русских войск враждебная немцам пропаганда. Ей стали служить старые известные революционеры, как Плеханов, Амфитеатров и знаменитая Брешко-Брешковская. Словом и пером работали они в войсках за продолжение войны. Каждый, произносивший слово «мир» клеймился немедленно, как продажный немецкий агент. Благоразумно замалчивалось, что русская кровь должна и дальше проливаться за чужие цели. Успехи этой пропаганды выявились очень скоро. Через шесть недель после революции армия была в руках нового правительства, и пленные были настроены определенно враждебно по отношению к Германии. Вновь ожила их уверенность в победе. Переговоры, которые велись во время этой революции со многими высшими командными властями русской армии, в том числе с главнокомандующим северным фронтом, генералом от кавалерии Драгомировым и ставили себе целью помешать этой перемене, остались безрезультатными. Французская пропаганда победила.
В качестве контрреволюционного учреждения русская разведка была как таковая сначала во время мартовской революции упразднена. Место разведки заняла самая ярая пропаганда, приведшая разведслужбу к частому с ней соприкосновению. Ежедневные сношения между фронтами привели к тому, что немцы знали обо всех переменах на русской стороне. Поэтому и наступление Керенского не застало их неподготовленными.
Военные действия прервали пропаганду. Она стала вновь возможной лишь в начале сентября 1917 года. Неудачное наступление сделало, однако, недействительным старый лозунг о безусловном продолжении войны. На многих участках началось братание германских и русских войск. Германская разведка получила возможность проникать в русские ряды и там [136] агитировать за мир между Россией и Германией. Германские разведывательные офицеры восторженно принимались войсками и их носили на плечах через окопы и лагеря.
В ноябре после большевистского переворота создалось новое положение. Военная борьба фактически кончилась. Но на Востоке германский фронт должен был быть сохранен, дабы не подпускать большевизма к границам Германии. А на русской стороне продолжалась пропаганда французской разведки в союзе с социалистами-революционерами против постыдного для России Брест-Литовского мира и за возобновление войны с Германией. Пропаганде этой не удавалось больше достигнуть своей цели. В то время, как военная борьба на западе концентрировалась для решающих боев, на востоке она перешла в борьбу чисто политическую. Большевистская пропаганда среди германских войск была невелика. Русские властители перенесли центр тяжести своей пропаганды не на театр военных действий, а внутрь Германии. Идея переворота заносилась не столько с фронта в страну, сколько из страны на фронт.
Попытка переворота со стороны социалистов-революционеров с помощью Антанты в июле 1918 года в Москве, убийство германского посла фон Мирбаха и германского главнокомандующего на Украине генерал-фельдмаршала фон Эйгорна, были последними активными проявлениями деятельности французской разведки, работавшей до и во время войны за участие России в борьбе против Германии.
БалканыДо осени 1915 года Балканы имели очень малое касательство к германской разведке. Лишь после того, как сербская армия была разбита и была установлена связь с болгарской армией, в середине ноября произошло первое свидание на сербской почве германского начальника Генерального штаба генерала фон Фалькенгайна с болгарским генералом Шоковым. Я присоединился к последнему при его возвращении в Софию, с целью согласования разведки на [137] Балканах с германской разведкой.
С высшими военными властями согласование было достигнуто быстро. В низах же работа очень скоро наткнулась на обычное в Болгарии «polecka, polecka! — «не спеша, не спеша!». Работать там с германской быстротой было невозможно. Чиновничества в немецком смысле слова там не было. Германские чиновники и офицеры, не привыкшие к сношениям с заграницей, натыкались там вначале на значительные затруднения, которые удалось, однако, преодолеть с помощью высших властей. Полиция сама по себе была удовлетворительной и внушала страх, но базировалась больше на партийных, чем на внешнеполитических целях. Разведки подобной германской не было.
Со вступлением Болгарии в войну на стороне Германии победила политика короля Фердинанда и председателя совета министров Радославова, но настроение не было единодушным в пользу немцев. Правда, на стороне Германии стояло подавляющее большинство народа, национальной целью которого были Македония и Добруджа, равно как и официальные учреждения армии и правительства, уверенные в победе Германии. Однако, финансовые круги, банки и зажиточные семьи были связаны своими интересами с Антантой и, в особенности, с Францией и не были согласны с политикой Радославова. В этих кругах Антанта располагала разведкой, лучше которой она не могла ни желать, ни создать. Поэтому не было заметно экономической или политической разведывательной деятельности иностранцев, но зато установилась очень оживленная тяга к путешествиям в Швейцарию со стороны дружественных Антанте кругов. Здесь находился центр французской разведки на Балканах. Дорогу эту могла бы закрыть лишь Австрия, но она не была в состоянии провести эту меру по отношению к своему союзнику достаточно энергично из политических соображений. Напротив, имелись даже подозрения относительно того, что чехи содействовали связи между Францией и Болгарией, а высокопоставленные представители Австрии и Болгарии, чехи по национальности, подозревались даже в активной поддержке этих связей. [138]
