Павел Мельников-Печерский - В лесах (Книга 1, часть 2)
"Здравствуйте", предоставив жене и дочерям раздевать его. Аксинья Захаровна кушак развязывала, Настя с Парашей шубу снимали. Раздевшись, стал Патап Максимыч целовать сначала жену, потом дочерей по старшинству. Все по-писаному, по-наученному, по-уставному.
- Подобру ли, поздорову ли без меня поживали? - спрашивал он, садясь на диван и предоставив дочерям стаскивать с ног его дорожные валяные сапоги.
- Все славу богу,- отвечала Аксинья Захаровна.- Ждали мы тебя, ждали и ждать перестали.. Придумать не могли, куда запропастился. Откуда теперь?
- Из Городца,- отвечал Патап Максимыч.- Вечор в Городце видел Матвея Корягу... Зазнался в попах... А ты бы, Захаровна, чайку поскорее велела собрать.
- Тотчас, тотчас, Максимыч,- захлопотала она,- мигом поспеет... А вам бы, девки, накрыть покамест стол-от да посуду поставить бы... Что без дела-то глаза пялить?..Все принялись за работу.
- Пес его знает, как и в попы-то попал,- продолжал Патап Максимыч.- В Городце ноне мало в Корягу веруют и во все в это австрийское священство... Так я полагаю, что все это московских тузов одна пустая выдумка... Архиереев каких-то, пес их знает, насвятили? Нам бы хоть немудреного попика да беглого, и тем бы довольны остались. А они архиерея!.. Блажь одна - с жиру бесятся... Что нам с архиереями-то делать?.. Святости, что ли, прибудет от них, грешить меньше станем, что ли?.. Как же!.. По нашим местам московска затейка в ход не пойдет... Завелся вот Коряга, полугода не прошло, от часовни ему отказ как шест... у Войлошниковых теперь на дому службу справляют... Те пока принимают, ну и пусть их... А нам бы в Городецку часовню бегленького... С беглым-то не в пример поваднее... Перво дело - без просыпу пьян: хошь веревку вей из него, хошь щепу щепай... Другое дело - страху в нем больше, послушания... А Коряга и все, слышь, эти австрийские - капли в рот не берут, зато гордыбачить зачали... "У меня-де свой епископ, не вы, говорит, мужики,- он мне указ..." И задали мы Коряге указ: вон из часовни, чтоб духа его не было!.. Ну их к шуту совсем!..
- Как же мы страшную-то да пасху без попа будем? - унылым голосом спросила у мужа Аксинья Захаровна.
- А Евпраксея-то чем не поп? ...Не справит разве? Чем она плоше Коряги?.. Дела своего мастерица, всяку службу не хуже попа сваляет... Опять же теперь у нас в дому две подпевалы,- сказал Патап Максимыч, указывая на дочерей.Вели-ка, Настасья, Алексея ко мне кликнуть. Что нейдет до сей поры?
Настя чуть-чуть вспыхнула. Аксинья Захаровна ответила мужу:
- Дома нет его, Максимыч. Давеча говорил: надо ему в Марково да в Березовку зачем-то съездить...
- Ну, ин ладно,- сказал Патап Максимыч и зевнул, сидя в креслах. Дорога притомила его.
А встреча была что-то не похожа на прежние. Не прыгают дочери кругом отца, не заигрывают с ним утешными словами. Аксинья Захаровна вздыхает, глядит исподлобья. Сам Патап Максимыч то и дело зевает и чаем торопит...
- Матушка у нас захворала, - подгорюнясь, молвила Аксинья Захаровна.
- Что? - равнодушно спросил Патап Максимыч.
- Матушка Манефа больнешенька,- повторила АксиньяЗахаровна.
- Нешто спасенной душе! Не помрет - отдышится! - отозвался Патап Максимыч.- Старого лесу кочерга! Скрипит, трещит, не сломится.
- Нет, Максимыч, не говори,- молвила Аксинья Захаровна.- Совсем помирает, лежит без памяти... А Марья-то Гавриловна!.. греховодница эдакая,- примолвила старушка, всхлипывая.- Перед смертью-то старицу поганить вздумала: лекарь в Комарове живет, лечит матушку-то.
- Дело не худое,- молвил Патап Максимыч.- Лекарь больше вашей сестры разумеет....- И, немного помолчав, прибавил: - Спосылать бы туда, что там?
- И то я три раза Пантелея в обитель-то гоняла,- молвила Аксинья Захаровна.- На прошлой неделе в последний раз посылала: плоха, говорит, ровно свеча тает, ни рученькой, ни ноженькой двинуть не может.
- Кто возле нее? - спросил Патап Максимыч.
- Кому быть?- ответила Аксинья Захаровна,- знамо, делообительское.
- Что смыслят эти обительские! - с досадой молвил Патап Максимыч.- Дура на дуре, наперед смерти всякого уморят... А эта егоза Фленушка, поди, чать, пляшет да скачет теперь без призора-то... Лекарь разве, да не сидит же он день и ночь у одра болящей.
- Не греши на Фленушку, Максимыч,- заступилась Аксинья Захаровна.- Девка с печали совсем ума решилась!.. Сам посуди, каково ей будет житье без матушки!.. Куда пойдет? Где голову приклонит?
- Гм-да! - промычал Патап Максимыч.
- Возле матушки больше Марья Гавриловна,- проговорила Аксинья Захаровна.Всю обитель под ноготь подогнула... Мать Софию из кельи вытурила, ключи отобрала, других стариц к болящей тоже не пускает...
- И умно делает,- решил Патап Максимыч.- Спасибо!..Хоть она толком позаботилась.
- Я было вздумала, Максимыч...- робко, нерешительно проговорила Аксинья Захаровна.
- Чего еще? - спросил Патап Максимыч, глядя в сторону.
- Да вот Настя пристает: отпусти да отпусти ее за матушкой поводиться.
- Ну? - спросил Патап Максимыч, поворотив к жене голову.
- Не посмела, батька, без тебя,- едва пропищала Аксинья Захаровна.
- Еще бы посмела! - молвил Патап Максимыч.- Прасковья, сползи в подклет, долго ль еще самовару-то ждать? Параша пошла поспешней обыкновенного. Прыти прибыло, видит, что отец не то в сердцах, не то в досаде, аль просто недобрый стих нашел на него.
- Отпусти ты меня, тятенька,- тихо заговорила Настя, подойдя к отцу и наклоня голову на плечо его.- Походила б я за тетенькой и, если будет на то воля божия, закрыла б ей глаза на вечный покой... Без родных ведь лежит, одна-одинешенька, кругом чужие.
- Подумать надо,- сказал Патап Максимыч, слегка отводя рукой Настю.- Ну вот и самовар! Принеси-ка, Настя, там на окне у меня коньяку бутылка стояла, пуншику выпить с дороги-то...
Выкушал Патап Максимыч чашечку, выкушал другую, третью... Стал веселей, разговорчивей. - Вот и отогрелся,- молвил он.- Налей-ка еще, Настенька. А знаешь ли, старуха? Ведь меня на Львов день волки чуть не заели?
- Полно ты!..- всплеснув руками, вскрикнула Аксинья Захаровна.
- Совсем было поели и лошадей и нас всех,- сказал ПатапМаксимыч.- Сродясь столь великой стаи не видывал. Лесом ехали, и набралось этого зверя видимо-невидимо, не одна сотня, поди, набежала. Мы на месте стали... Вперед ехать страшно - разорвут... А волки кругом так и рыщут, так и прядают, да сядут перед нами и, глядя на нас, зубами так и щелкают... Думалось, совсем конец пришел...
- Как же отбились-то, как вам господь помог? - спросила побледневшая от мысли об опасности мужа Аксинья Захаровна.
- Отобьешься тут!.. Как же!..- возразил Патап Максимыч.- Тут на каждого из нас, может, десятка по два зверья-то было... Стуколову спасибо - надоумил огонь разложить... Обложились кострами. На огонь зверь не идет - боится.
- Дай бог здоровья Якиму, как бишь его - Прохорыч, что ли,- набожно перекрестясь, сказала Аксинья Захаровна.- Как ему от всякого зла обороны не знать!.. Все страны произошел, всяких делов нагляделся, всего натерпелся.
- Мошенник! - сквозь зубы промолвил Патап Максимыч.
И жена и дочери смолкли, увидя, что он опять нахмурился. Мало погодя, Аксинья .Захаровна спросила его:
- Чем же мошенник-от он? Кажись бы, добрый человек...
От писания сведущий, постный, смиренный... Много зол ради веры Христовой претерпел.
- Может, и кнутом дран, только не за Христа,- с досадой молвил Патап Максимыч.
- Как так, Максимыч? - придвигаясь к мужу, спросила Аксинья Захаровна.
- Не твоего ума дело,- отрезал Патап Максимыч.- У меня про Якимку слова никто не моги сказать... Помину чтоб про него не было... Ни дома меж себя, ни в людях никто заикаться не смей... Никто ни звука... Замолк и Патап Максимыч.
- Да, съели б меня волки, некому бы и гостинцев из городу вам привезти,через несколько минут ласково молвил Патап Максимыч.- Девки!.. тащите чемодан, что с медными гвоздями... Живей у меня... Не то осерчаю и гостинцев не дам.Дочери побежали, хоть это и не больно привычно было обленившейся дома Параше.
- Пора бы девок-то под венец,- молвил Патап Максимыч, оставшись вдвоем с женой.- У Прасковьи пускай глазажиром заплыли, не вдруг распознаешь, что в них написано, а погляди-ка на Настю... Мужа так и просит! Поди, чай, спит и видит...
- Да чтой-то с ума, что ли, ты сошел, Максимыч? На родных дочерей что плетет! - вскрикнула Аксинья Захаровна.
- Житейское дело, Аксинья Захаровна,- ухмыляясь, молвил Патап Максимыч.Не клюковный сок,- кровь в девкеходит. Про себя вспомни-ка, какова в ее годы была. Тоже девятнадцатый шел, как со мной сошлась?
- Тьфу! - плюнула чуть не в самого Патапа Максимыча Аксинья Захаровна.Бесстыжий!.. Поминать вздумал!.. Патап Максимыч только улыбался.
- А ты слушай-ка, Захаровна,- молвил он,- насчет Настасьи я кое-что вздумал...
- Снежков, что ль, опять?.. Чужим людям жену нагишом казать? - спросила Аксинья Захаровна.
- Ну его к шуту, твоего Снежкова! - ответил Патап Максимыч.
- Не мой, батюшка, не мой,- твое сокровище, твое изобретенье!скороговоркой затростила Аксинья Захаровна.- Не вали с больной головы на здоровую!.. Я бы такого скомороха и на глаза себе близко не пустила... Твое, Максимыч, было желанье, твоим гостем гостил.
