Люси Уорсли - Английский дом. Интимная история

В первое время парики были в основном мужским аксессуаром, но вскоре их стали носить и женщины. В 1751 году «одна и та же женщина могла быть брюнеткой, шатенкой, блондинкой или рыжей, и судить о естественном цвете волос по голове дамы так же бессмысленно, как по ее лентам». К концу столетия парики выходят из моды, но натуральным волосам придают вид искусственных — их причесывают, завивают, специально укладывают и пудрят. «Те, кто хотел выглядеть благопристойно, ежедневно на целый час отдавали себя в руки куафера», — писал Чарльз Найт[71] в 1800-х, в конце эпохи пышных причесок, а граф Скарборо держал целых «шесть французских парикмахеров, у которых была одна обязанность — заниматься его волосами». Некая герцогиня, посетившая Лондон, возмущалась: в городе только и слышно, что «щелк-щелк, щелк-щелк — и так весь день, а потом: пш-ш, пш-ш, пш-ш — всю ночь». Если человек проводил столько времени у парикмахера, это значило, что он может позволить себе заниматься своей внешностью, отложив в сторону все прочие дела.

Почему к началу XIX века парики впадают в немилость? Смелый теоретик мог бы увязать отказ от париков с упадком абсолютной монархии. Наряду с обувью, в которой невозможно ходить, и с платьями, в которых нельзя сидеть, сложные прически, требовавшие на свое сооружение нескольких часов, были доступны только очень богатым аристократам. Во время Великой французской революции немалое их число окончили жизнь на гильотине, а остальные распрощались с привычкой хвастать своим богатством.

Короткая стрижка — верный признак радикализма ее обладателя, о чем свидетельствует пример французских революционеров XVIII века, английских «круглоголовых»[72]XVII-гo и скинхедов ХХ-го. После 1879 года правители Франции расстались со «своими локонами, накладками и косичками. Некоторые, уподобившись английским фермерам, ходили с короткими стрижками, не присыпая волосы пудрой». После революции многие куаферы и брадобреи в поисках работы перебрались в напуганную Британию. Посещая клиентов на дому, они в процессе стрижки и бритья вели с ними беседы, что заставляло нервничать людей консервативных убеждений. А вдруг эти французы не столько пудрят и напомаживают волосы, сколько распространяют инакомыслие? «В наше неспокойное время, вверяя свой подбородок брадобрею, не вздумай говорить о политике, пока не узнаешь, каких взглядов он придерживается. Опасно подставлять свое горло человеку, вооруженному бритвой, особенно если он ярый революционер, каковыми являются все брадобреи без исключения».

В результате после 1789 года на парикмахеров в обществе начали смотреть косо. «Искусство и таинство брадобрейства, высоко ценившееся с древних времен, заметно утратило свой престиж», — писали в 1824 году. Люди честные, благородные, патриотически настроенные перешли на простые прически, не требовавшие затрат времени и усилий. В 1830 году бристольская газета сообщала, что «парикмахер более не является такой важной персоной, какой слыл в прежние времена». В викторианскую эпоху гладкие, просто уложенные волосы стали свидетельством благородного происхождения и принадлежности к высшему свету. Зато слуг, работавших в больших богатых поместьях и особняках, по-прежнему заставляли пудрить волосы, и ливрейные лакеи вплоть до Второй мировой войны напоминали персонажей сказки «Золушка». Пудру они ненавидели. «Они окунали голову в воду, намыливали волосы до густой пены и затем расческой придавали им пышную форму. После в ход шли пуховки, которыми они наносили друг другу на волосы лиловую пудру или обычную муку. Высыхая, волосы твердели».

Вот что писал в 1923 году бывший ливрейный лакей Эрик Хорн: «Я был вечно простужен, — жаловался он, — ибо каждый раз после сопровождения кареты приходилось заново пудрить волосы, поэтому голова у меня редко бывала сухой». Слуги не только постоянно страдали от простуды; им казалось, что из-за пудры волосы у них становятся тусклыми и преждевременно выпадают.

В конце XIX века, когда в домах появляются ванные комнаты и ванны с водопроводом, на смену прежним чудным средствам для мытья головы — смеси говяжьего жира с духами или лимона с яйцами — приходят новые, более эффективные шампуни. Ближе к закату викторианской эпохи искусство укладки волос, подобно зубоврачебному делу, становится сферой применения некоторых научных открытий и постепенно перемещается из жилища в специализированные салоны. Французский куафер месье Марсель (Марсель Гарто), работавший в парижском салоне, изобрел ондуляцию (от фр. onde — «волна»), новый вид укладки, позже названной его именем — «марсельской волной». Но если он использовал обычные щипцы для завивки, то немец Карл Несслер разработал способ стойкой ондуляции при помощи электрических щипцов. Так возник «перманент» — метод, усовершенствованный в 1920-е годы, когда модницы буквально помешались на коротких стрижках. Коротко остриженные волосы — очередной шаг на пути к эмансипации — поддержала леди Астор, первая женщина — депутат парламента. Как-то у нее состоялся разговор с дворецким по поводу одной из горничных, которая попросила разрешения коротко остричься.

«— С чего это ей вдруг захотелось сделать стрижку? — осведомилась ее светлость.

— Очевидно, так сейчас модно, миледи.

— Передай ей, пусть не трогает свои волосы. Мне не нужны модные служанки.

— Очень хорошо, — отвечал мистер Ли, — но, думаю, мне следует предупредить вас, что, занимая столь непримиримую позицию, вы рискуете остаться со служанками, вовсе не имеющими волос».

Леди Астор рассмеялась и сказала, что горничные могут делать со своими волосами все, что им заблагорассудится.

Мужчинам тоже стало проще бриться после того, как они отказались пользоваться опасной бритвой.

В 1909 году американец Кинг К. Жиллетт запатентовал первый безопасный бритвенный станок со сменным лезвием, а в 1920-е годы была изобретена электрическая бритва, при помощи которой можно было легко и без особых усилий сделать популярные в то время тонкие усики и добиться идеальной гладкости щек и подбородка.

 «Марсельская волна», популярная в 1920-е, создавала эффект рифленого железа.

Хотя число салонов-парикмахерских неуклонно росло, стрижку и укладку волос иногда еще делали дома. В моем детстве, в 1970-е, к нам домой приходила парикмахерша и, пока мы не дыша сидели на кухонной стремянке, стригла нам волосы. Кажется, это было так давно, однако маятник судьбы качнулся в обратную сторону: после недавнего экономического кризиса люди стали отказываться от посещения дорогих салонов красоты, и тут же выросли продажи средств для домашнего окрашивания волос. Тяжелые времена заставляют нас вернуться в свои ванные комнаты и заняться самостоятельным уходом за волосами.

Глава 20. БОЕВОЙ РАСКРАС

Я заметил, что женщины начали краситься. Прежде это считалось позором, ведь косметикой пользовались только проститутки.

Трудные годы Английской гражданской войны уходили в прошлое, сменяясь изысканной эпохой Реставрации, и Джон Ивлин фиксирует момент перехода общества от умеренности к гедонизму. Действительно, употребление косметики привычно ассоциировалось с проституцией, хотя ею также пользовались лица королевской крови, придворные, актрисы и актеры, то есть все те, кому приходилось играть роль на публике.

В период правления Тюдоров люди фактически не имели представления о собственной внешности. Зеркал как таковых не было. Свое неясное отражение можно было увидеть лишь в начищенных до блеска предметах или в воде. (У щеголя Генриха VIII было семь металлических «зеркал».) Неудивительно, что и от художников никто не требовал точного сходства портрета с оригиналом. На полотне запечатлевали достаточно отвлеченные представления заказчика о самом себе: богатый убор, величественная поза, благородство черт, но — никакой жизни: кукла, а не человек.

Служанки ежедневно покрывали кожу знатных дам слоями свинцовых белил, превращая живых женщин в окостеневший символ чопорного величия и власти, что находит отражение на портретах того времени. В якобитский период одевание и нанесение макияжа отнимало уйму времени: приходилось долго стоять «перед зеркалом, что-то прикалывать и откалывать, добавлять и снимать, выравнивать и подправлять, рисовать голубые жилки и красить щеки». Женщины пытались добиться вожделенной бледности, ибо загорелая кожа была признаком низкого происхождения.

В XVII веке в моду входят розовые щеки и красные губы. На этот счет в обществе ведутся споры. Пуритане настаивают на том, что румяный, более естественный цвет лица — это почти грех. Косметика и духи олицетворяют тщеславие и сосредоточенность на собственной персоне и маскируют нечистые помыслы. Один особенно ревностный пуританин заявлял, что косметика — это «гниль», а накрашенная женщина — не что иное, как «навозная куча под красно-белым покровом». 7 июня 1650 года на рассмотрение парламента был даже вынесен «Закон против применения косметики, приклеивания черных мушек и ношения женщинами нескромных платьев». Впрочем, он так и не был принят.