Александр Чудинов - Французская революция: история и мифы
Тулуза, где торговля и промышленность имели относительно слабое развитие, была известна, прежде всего, как один из ведущих административно-судебных центров. Расположенные там многочисленные суды обеспечивали городу важную роль в жизни страны и служили основным источником дохода для населения. Неудивительно, что именно судейские и, прежде всего, адвокаты парламента составляли наиболее влиятельную и богатую социальную категорию внутри третьего сословия[348]. Их образ жизни, существенно отличавшийся от того, который вело большинство коммерсантов, был близок к образу жизни дворян-землевладельцев. Свободные средства судейские также предпочитали вкладывать в приобретение земли[349]. Хотя социальная мобильность между группами, составлявшими верхушку третьего сословия, например между капиталистической и некапиталистической буржуазией, имела место, однако масштабы её были достаточно ограничены. Так, отцы 31,6 % адвокатов тоже были адвокатами; 23,6 — юристами других специальностей (прокурорами, нотариусами и т. д.); 15,8 — буржуа-рантье и лишь 12 % — коммерсантами[350]. В период "предреволюции" судейские в целом и адвокаты парламента в частности играли, как самая просвещенная и политически наиболее активная социальная группа, ведущую роль в организации парламентской оппозиции монархии. С началом же Революции и переходом Тулузского парламента в лагерь её противников лидерами "анти-аристократического" и антимонархического движения стали опять же не торговцы или мануфактуристы, а служащие судов низшей инстанции[351]. Ни о каком противоборстве предпринимательской буржуазии и дворян-землевладельцев не было и речи[352]. Даже такой авторитетный представитель "классической" историографии, как Ж. Годшо, признавал, что политическая борьба в Тулузе конца XVIII в. не вписывается в марксистские представления о "классовом конфликте"[353].
В Марселе, одном из ведущих центров морской торговли, между негоциантами и собственно "буржуазией", то есть верхним слоем городского населения, не связанным с коммерцией, при Старом порядке тоже существовали глубокие различия не только по источникам доходов, но и по культурному уровню и повседневному образу жизни[354]. С начала же Революции эти социальные группы повели между собой острую борьбу за влияние в городе. Как показал в своём исследовании британский историк У. Скотт, негоцианты, наиболее богатая и просвещенная часть населения, традиционно игравшая ведущую роль в жизни Марселя, связывали с созывом Генеральных штатов надежды на умеренные реформы по улучшению государственного управления. Однако, оказавшись в период избирательной кампании объектом резких нападок со стороны некапиталистической "буржуазии", они заняли оборонительную позицию, пытаясь сохранить своё руководящее положение. За подписание "патриотических" петиций негоцианты увольняли подчиненных, причем даже столь уважаемых, как капитаны морских судов; оказывали грубое давление на избирателей, наполняя собрания "буржуазии" своими людьми; а 19 августа 1789 г. даже тайно обратились к властям с просьбой ввести в Марсель королевские войска и предать суду "патриотических" лидеров. И всё же марсельским негоциантам не удалось сохранить принадлежавшую им ранее власть в городе: в феврале 1790 г. был избран новый, "буржуазный" муниципалитет[355].
Если даже французские предприниматели при Старом порядке и поддерживали идею тех или иных преобразований, при этом они были далеки от каких-либо революционных устремлений[356], французский историк Ж.П. Ирш пришел к подобному выводу в результате анализа такого массового источника, как прошения торговых палат и консульских судов, поданных в 1788 г. королю и в Королевский совет в связи с предстоявшим созывом Генеральных штатов, а также соответствующей официальной корреспонденции. Его исследование показало, что реальные чаяния предпринимателей не имели ничего общего с экономическим либерализмом, который проповедовали физиократы. Скорее наоборот. В физиократах — "людях системы" — коммерсанты видели своего злейшего врага и крайне негативно относились к выдвигавшимся философами Просвещения требованиям равенства перед законом и отмены привилегий. Не принимая идею единой и общей для всех свободы как отсутствия ограничений, деловая элита Франции стремилась к упрочению своих традиционных корпоративных свобод. "В конечном счете, — писал Ирш, — сами эти прошения были не чем иным, как требованием привилегий, подкреплявшимся ссылками на предыдущие привилегии. Надо ли нам удивляться тому, что для мышления, отвергавшего абстрактное единство закона, привилегия оставалась основной формой свободы?"[357]
Исследование Ирша продемонстрировало, что, вопреки широко распространенному в "классической" историографии мнению, капиталистические предприниматели не испытывали вражды к дворянам-землевладельцам[358]. Напротив, видя в земельной собственности наиболее надежный, а потому и наиболее притягательный объект инвестиций, владельцы торгового капитала рассматривали свой переход в статус землевладельца через аноблирование, либо иным путем, как оптимальную для себя перспективу. Вот почему, отмечает Ирш, "ничто не кажется более чуждым идеологии предпринимательской Франции, чем дух 4 августа"[359]. Даже если "капиталистическая буржуазия" и выиграла от Революции, заключает историк, сознательно действующим субъектом последней она явно не была.
Анализ социального состава депутатского корпуса Учредительного собрания и Конвента, предпринятый Коббеном, пробудил у исследователей повышенный интерес к этой теме. Хотя в целом его "ревизия" "классического" видения Революции, как уже отмечалось, вызвала весьма раздраженную реакцию историков-марксистов, даже оппоненты дали высокую оценку проведенному им анализу состава депутатского корпуса. "Прежде всего, — писал Ж. Лефевр, — воздадим должное г-ну Коббену за то усердие, с каким он составил перечень членов Учредительного собрания и Конвента по признаку их социального происхождения, подобно исследованиям такого рода, предпринимавшимся по инициативе Нэмира английскими историками в отношении палаты общин. Эти исследования можно было бы углубить, и французским ученым следует заняться ими"[360]. Слова Лефевра — своего рода "воспоминание о будущем". С 1939 по 1953 г. он и группа его сотрудников уже пытались составить биографический словарь депутатов Учредительного собрания, однако их проект так и не был завершен[361].
Прошло ещё почти 40 лет, прежде чем задача, поставленная Лефевром, была решена. Правда, сделали это не его коллеги по марксистской историографии. В 70-е годы изучением состава Учредительного собрания занялась Эдна Хинди Лёмэй, ученица Ф. Фюре. Результатом её работы стали не только две монографии и серия статей[362], но и подготовленное под её руководством фундаментальное издание — "Словарь депутатов Учредительного собрания"[363]. В нём информация обо всех 1315 членах Собрания, найденная в департаментских, муниципальных и частных архивах, структурирована по единой форме, что позволяет осуществлять просопографический анализ как депутатского корпуса в целом, так и отдельных его частей. В частности, благодаря "Словарю", появилась возможность исследовать реальный вклад предпринимателей, волею судьбы оказавшихся среди "отцов Революции", в законотворческую работу по демонтажу Старого порядка и созданию Нового, а также изучить их отношение к революционным переменам.
Лёмэй, так же, как и Коббен, отнесла к числу предпринимателей тех, кто занимался торговыми (négociant, marchand, armateur, libraire) и финансовыми (banquier) операциями, а также владельцев промышленных предприятий (maître desforges, entrepreneurdesmanufactures, manufacturier-négociant и т. д.). Всего таковых она насчитала 93[364]. И хотя эти уточненные цифры несколько отличаются от полученных ранее Коббеном (85), в целом нарисованная им картина не претерпела существенных изменений. Если он определял долю предпринимателей среди представителей третьего сословия в 13 %, то Лёмэй — в 14 %. Просто, Коббен выводил этот процент из общего числа 648, а Лёмэй — из 665, включив сюда представителей колоний (не дворян) и заместителей, занявших места выбывших депутатов. Подавляющее же большинство депутатов от третьего сословия, по подсчетам Лёмэй, так же, как и Коббена, составляли оффисье (330, или 50 %) и лица свободных профессий (174, или 26 %, из них 146 — адвокаты)[365]. И хотя эти уточненные данные несколько разнятся с цифрами Коббена, в целом статистическое исследование Лёмэй подтвердило его вывод: среди депутатов третьего сословия преобладали люди, не связанные с капиталистической деятельностью[366].
