С точки зрения Ганнибала. Пунические войны. - Гай Аноним
<Карфагеняне выстроились длинной линией>, причем вытянули далеко в море правое крыло с целью охватить неприятеля кольцом; все корабли свои они обратили против карфагенян носами... Правым крылом командовал потерпевший неудачу при Акраганте Ганнон; в его распоряжении были боевые корабли и пятипалубники, по своей быстроте наиболее пригодные для того, чтобы обойти неприятеля с фланга. Левое крыло поручено было Гамилькару... который придумал следующую хитрость: когда римляне увидели, что карфагеняне выстроились в длинную тонкую линию, то устремились на центр, это и было началом сражения. Находившиеся в центре карфагеняне согласно команде быстро обратились в бегство, дабы расстроить неприятельскую линию... Когда первый и второй флот (римлян) отошли на значительное расстояние, Гамилькар подал сигнал со своего корабля, карфагеняне все разом повернули назад и ударили на преследующих. Завязался жестокий бой».
Описание Полибием морской битвы напоминает стычку пехоты с легкой кочевой конницей: та же тактика, то же преимущество более маневренных — в данном случае кораблей, — которые разворачиваются, наносят удар и отскакивают. Римляне бились «с ожесточением, зацепляли с помощью воронов всякий приближающийся корабль». К тому же присутствие столичного начальства прибавляло им рвения: оба консула участвовали в схватке.
Великое сражение у мыса Экном на самом деле распалась на три битвы, поскольку флоты были рассечены самим ходом сражения на три части и разделены большим расстоянием.
В итоге корабли Гамилькара обратились в бегство.
Атилий вступил в бой с кораблями Ганнона; тот оказался зажат между двумя римскими флотами и попытался отойти в открытое море.
Считается, что именно сражение у мыса Экном окончательно подтвердило преимущество абордажного боя над устаревшей таранной тактикой.
Карфагеняне действовали все менее и менее решительно «из страха перед воронами» и потому были разбиты. Сообщается о тридцати потопленных и шестидесяти четырех захваченных карфагенских кораблях, тогда как римляне потеряли двадцать четыре.
Теперь, набрав припасов, римляне вышли в открытое море и взяли курс на Ливию.
В Карфагене отлично понимали, что после победы при Эк-номе вторжение римлян в Африку не за горами. Они старались выиграть хотя бы немного времени, чтобы лучше подготовиться к обороне.
«Аграрная» политическая группировка в римском Сенате серьезно задумывалась над тем, чтобы заключить с опасным противником мирный договор, но римлян уже было не остановить. Одержанные победы, особенно последняя, внушали (и небезосновательно) надежду на то, что Рим сумеет получить больше, если продолжит войну. Нельзя останавливаться!
Прибыв в Африку, латиняне тут же осадили город Клупею (ныне Келибия, Тунис) всего в ста километрах севернее Карфагена. Пунийцы оказались застигнуты врасплох, они ожидали, что противник высадится не на востоке, а на западе полуострова Кап-Бон. Именно поэтому, кстати, западная часть полуострова была подготовлена к осаде лучше восточной.
Не встречая сколько-нибудь организованного сопротивления, римляне укрепились в гавани. Консул Марк Атилий Регул не без удовлетворения распространял слух о том, что одно только его имя наводит панику на карфагенян.
Хозяйственные римляне моментально наложили руки на карфагенское имущество, в числе прочего реквизировали скот, захватили пленных и освободили из рабства своих единоплеменников. Если верить Полибию, на тот момент они неплохо проводили в Африке время и «разрушили множество роскошных жилищ», из чего можно сделать вывод — после победы оставаться в Ливии римляне не собирались, в противном случае они отнеслись бы к ценной собственности куда более бережливо.
В римском Сенате зачитывали донесения Регула о том, что легионы прибыли в Афику благополучно, Клупея взята, множество римских граждан, попавших в плачевное положение вследствие былых поражений Рима, вновь обрело свободу. Консул Луций Манлий Вульсон вернулся на родину победителем, с огромной добычей и с 27 тысячами пленников.
«Каковы будут дальнейшие указания Сената?» — вопрошали полководцы.
Сенат с восторгом дал указание продолжить победоносную войну. В Вечном городе снова отпраздновали морской триумф. Сомнений в том, что война закончится быстрой и сокрушительной победой Рима, ни у кого не оставалось.
Большую часть флота Сенат отозвал. Половина римской армии также возвратилась в Италию, на африканском побережье остался «ограниченный контингент» — Марк Атилий Регул и с ним сорок кораблей, пятнадцать тысяч пехотинцев и пятьсот всадников.
Почему Рим принял такое странное, на первый взгляд, решение? Ведь логичнее было бы добить врага, двинув на него все имеющиеся силы.
Да, но крупную армию требовалось кормить и снабжать, а состояние экономики Рима было к тому моменту достаточно шатким.
Характерен пример самого консула Регула, при звуке имени которого, по его утверждениям, карфагенские детишки начинали громко и испуганно плакать. Регул прислал Сенату просьбу освободить его от командования на следующий, 255 год до н. э. Почему? Потому что, пока Регул одерживал победы для Рима, его собственное хозяйство пришло в полное запустение. Имущество Регула было невелико: вилла и при ней участок земли, который обрабатывали наемные крестьяне. Билик, то есть управляющий виллой, сбежал, украв сельскохозяйственный инвентарь (изделия из металла стоили недешево). Единственный раб Регула к тому моменту умер. Батраки, оставшись без надзора вилика, трудились спустя рукава, и Регулу срочно требовалось вернуться домой и навести порядок.
Сенат не мог допустить, чтобы успешный полководец бросил армию просто потому, что у него огород не вскопан. Почтенные государственные мужи постановили: обрабатывать землю, принадлежащую Регулу, за счет республики.
Этот пример достаточно характерен для Рима. Римские граждане были крестьянами, солдаты, служившие в римских легионах, тоже оставались в первую очередь земледельцами. Крестьянская смекалка, крестьянские жадность и куркульство, крестьянское здравомыслие и крестьянское же терпение превращало легионеров в лучших солдат на свете. Они терпеливо осаждали города, терпеливо копали землю, выстраивая оборонительные валы, они знали цену военной добыче и в первую очередь руководствовались вопросами наживы. Даже воинская слава имела для них денежное исчисление: кто первым ворвался в город — того и добыча, кто славнее — тот и богаче.
Надолго оторванные от своих наделов, солдаты были недовольны: зачем вообще нужна военная добыча, если ее нельзя вложить в землю, в хозяйство, в тот же инвентарь? Государство взялось обрабатывать землю консула, но кто сделает то же самое для пятнадцати тысяч его пехотинцев?
