Хилэр Беллок - Ришелье
Вторая рекомендация поступила от отца Жозефа, что, по-видимому, и решило дело, так как Кончини знал, что отец Жозеф занимался политикой и хорошо разбирается в людях. 30 ноября 1616 года король подписал указ, присланный ему королевой-матерью, о назначении Ришелье государственным секретарем по иностранным делам.
Итак, цель войти в правительство была наконец достигнута. Правда, занимаемый пост не давал возможности самому разрабатывать какие-либо внешнеполитические планы и программы, но от него было рукой подать до поста премьер-министра, у которого такие возможности были. Все теперь зависело от него самого, а способностями его Бог не обидел. Это давно заметили все, кто с ним имел дело; заметили даже люди совсем случайные. Казалось, пройдет год, и он станет во главе правительства. На самом деле прошло семь лет, прежде чем это произошло.
Виной всему была его способность сосредотачиваться на каком-то предмете, забывая обо всем остальном. Для него была реальностью власть королевы-матери и стоящего за нею Кончини. Дальше этого он ничего не видел. Поэтому события 24 апреля 1617 года были для него как гром с ясного неба.
В тот день маршал д’Анкр прошел, как обычно пешком, в Лувр из своего маленького особняка, стоявшего в парке. Он открыл своим ключом заднюю дверь и зашагал по коридору. Навстречу ему двигалась группа людей. Капитан королевских гвардейцев Николя де Лопиталь предъявил ему подписанный королем ордер на арест.
«Это мне?» — закричал он по-итальянски и схватился за шпагу. Прогремели три пистолетных выстрела, и Кончини упал замертво.
Видя, что им постоянно пренебрегают и что он фактически отстранен от власти, король — ему шел шестнадцатый год — задумал устранить временщика. Люинь и другие друзья короля, которых ни королева-мать, ни Кончини ни во что не ставили, советовали ему не делать этого. Люинь, например, считал, что ему лучше всего бежать и присоединиться к мятежным принцам. Но король настоял на своем и отдал приказ королевским гвардейцам арестовать Кончини. Он не давал приказа убивать его. Дежан сказал капитану гвардейцев, что если Кончини окажет сопротивление, то они могут убить его. Так все и вышло.
Власть перешла в руки молодого короля и тех, кто его поддерживал. Было вполне естественно, что Люинь выдвинулся на первое место.
Ошеломленная неожиданным известием, Мария Медичи совершенно растерялась и заперлась в своих покоях, никого не принимая кроме Ришелье.
Он узнал о случившемся, когда был в Сорбонне. Он тотчас поспешил в Лувр. Проезжая по улицам, Ришелье видел, как чернь волочила по мостовой голый труп Кончини, хохоча и выкрикивая ругательства.
Он вошел в зал заседаний королевского совета, где собрались те, кто поддерживал короля. Его спросили, пришел ли он сюда как советник короля или как министр. Ришелье ответил им, что он пришел как министр, и тогда они сказали ему, чтобы он уходил. «Я не могу принять ваше решение, если оно не исходит от короля», — сказал Ришелье.
В своих мемуарах он пишет, что Люинь, занявший теперь при короле то место, которое при королеве-матери занимал Кончини, предложил ему остаться. Это заведомая ложь, потому что Люинь знал, что он человек Кончини.
Он ушел, надеясь на то, что юный король или кто-нибудь из его окружения вспомнят о его способностях и позовут его. В этом он заблуждался: именно его блестящие способности и были причиной опалы. Ришелье надеялся также быть посредником между матерью и сыном, — ив этом он не ошибся. Кроме того, он предусмотрительно завязал несколько знакомств в свите короля и надеялся, что его знакомые замолвят за него словечко перед королем.
Когда спустя десять дней после убийства ее фаворита Мария Медичи должна была оставить двор и отправиться в ссылку в Блуа, Ришелье ничего не оставалось — было бы неблагородно покидать в такой момент свою благодетельницу, — как ехать вместе с ней.
Ришелье провел в опале семь лучших лет своей жизни: когда он отправлялся в ссылку, ему шел тридцать второй год, а когда вернулся, ему уже шел тридцать девятый. Все эти годы он старался, чтобы до сознания короля была доведена мысль, как несправедливо держать в опале такого умного политика, прекрасно разбирающегося как во внутренних, так и во внешних делах, как бесконечно он предан лично королю и как ненавидит он его врагов.
Войдя в правительство — он пробыл в нем чуть меньше пяти месяцев, — он не отказался от места епископа. Теперь оказалось, что это решение было правильным. Он по-прежнему сохранял верность королеве-матери, благодаря которой выдвинулся. Он постоянно поддерживал с ней переписку, зная, что рано или поздно король помирится с матерью и она напомнит ему о Ришелье. Он был также уверен, что люди, которые сейчас окружают короля, рано или поздно уйдут и их заменят другие.
Все эти мысли и соображения были, конечно, правильными, но опала Ришелье кончилась совсем не потому, что сбылось его желание. Сработало то самое правило, которое хорошо нам всем знакомо и которое называется «это наш человек».
Когда вы перешагнули несколько ступенек и вошли в круг тех, кто обладает реальной властью, вы стали одним из них, и если вы еще к тому же доказали, что у вас есть большие способности к управлению государством, то можете быть уверены, те, что были о вами рядом, никогда не забудут о вас.
Возьмем хотя бы Наполеона. Члены королевских семей и аристократы могли, конечно, называть его «генерал Буонапарте» в начале его карьеры и особенно после его падения. Но он стал одним из них, породнился с ними. Титулы, которые он раздавал, смешались с их титулами, и они, сами того не желая, способствовали его славе. Это особенно хорошо видно после его смерти.
Теперь возьмем какого-нибудь финансового олигарха, одного из тех, кому реально принадлежит власть в современном мире. Мы знаем, что они сражаются друг с другом, как пауки в банке. Допустим, кто-то из них вдруг разорился. Тем не менее никогда не будет забыто, что он когда-то ворочал миллионами, и если он не застрелится, то — ставлю десять против одного — он обязательно вернет свои миллионы.
То же самое мы можем сказать о Ришелье. Да, он оказался в опале, в ссылке, но он остался одним из тех, кто — пусть и не долго — управлял государством. Именно поэтому он вернулся в высший круг, хотя и через довольно большой промежуток времени.
Я уже говорил, что Ришелье поехал вместе с коро-левой-матерью в Блуа. По-видимому, для короля и для Люиня, ставшего правителем королевства, была невыносима мысль, что Ришелье будет как-то влиять на нее, и он был предупрежден, что бывают места ссылки похуже, чем Блуа. Он вернулся в свою епархию, в свой загородный дом в Куссе и снова принялся усердно заниматься делами епархии. Иногда в письме королю напоминал о себе, о том, что он всей душой предан ему и готов выполнить любое его приказание. Однако король и его советники решили, что этого недостаточно, и Ришелье было приказано ехать в ссылку, в Авиньон, — он беспрекословно подчинился. Туда же был сослан и его старший брат Анри, единственная опора Ришелье при дворе. Авиньон находился очень далеко от Парижа и, строго говоря, не был французским городом, потому что принадлежал к папским владениям.
Ришелье мог бы пожаловаться Папе, но он предпочел промолчать. Папа был очень рассержен, когда узнал, что с сановником церкви поступили так, будто он проштрафившийся чиновник, и несколько раз обращался к королю, выражая свой протест. Папа требовал, чтобы Ришелье было позволено приехать в Рим, где папский легат мог бы установить, виноват он в чем-либо или нет. Ришелье очень хотелось поехать в Рим, чтобы воспользоваться поддержкой Папы против короля, но ему было в этом отказано. Он посвятил все свои дни размышлениям о религии, написал несколько статей в защиту католической веры. Именно в это время была издана его знаменитая книга «Поучение христианину», написанная еще до ссылки.
С королевой-матерью у него установились добрые отношения. Он постоянно объяснял ей то, в чем она плохо разбиралась: внутреннее положение Франции и шаги, которые предпринимали соперники Франции. Эти его советы и указания позволили Марии Медичи создать нечто вроде теневого кабинета, к мнениям которого стали прислушиваться и который стал пользоваться большим уважением, чем правительство. Ришелье постоянно поддерживал ее; его влияние еще усилилось, когда ему было наконец позволено находиться вместе с ней.
Когда Мария Медичи бежала из Блуа и затем подняла восстание против короля — ее «армия» была разбита возле переправы через Луару, вблизи города Анжера, — Ришелье выступил в качестве посредника, помогавшего помирить сына с матерью.
Как ни мелочна она была, у нее хватило ума понять, что вблизи нее нет никого, кроме Ришелье, от кого она могла бы получить умный совет, и потому она не скупилась на крупные денежные суммы, выдаваемые ему. Так, например, она дала его любимой племяннице двести тысяч ливров на приданое, не считая королевских драгоценностей.
