Андрей Андреев - Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы
Внутреннюю организацию академии регулировал устав, оглашенный Яном Замойским на «фундационном акте» 5 июля 1600 г. Согласно ему, к высшим административным должностям относились ежегодно избираемый из профессоров ректор и декан, заведовавший учебной частью, следивший за порядком в чтении лекций, распределявший учеников по классам и переводивший из низших в высшие. Влияние на устав опыта итальянских университетов можно увидеть в том, что в академии были учреждены студенческие нации, представители которых входили в совет академии и участвовали в выборах ректора. Академический суд, в котором председательствовал ректор, предполагал личное участие студентов, отстаивавших выдвинутые обвинения или, наоборот, доказывавших свою невиновность.[257]
Созданная без участия государства академия полностью оплачивалась самим великим гетманом Яном Замойским, что еще раз подчеркивало его мощь и амбиции. Финансирование профессоров отражало новые тенденции в развитии университетов – все они получали постоянное, определенное по штату академии жалование, выплата которого гарантировалась великим гетманом из доходов с имений, которые составляли в сумме капитал в размере 13 тыс. польских злотых (причем в экстренных случаях Замойский разрешил брать средства из своей личной казны). Впрочем, употреблялись и привычные со средних веков механизмы университетского финансирования: Замойским была основана церковь (т. н. «коллегиата») с семью должностями, передававшимися академии; открытые позже кафедры медицины и истории уже не имели фиксированного жалования, а обеспечивались как обычно особыми фундушами, переданными сыном гетмана, Фомой Замойским.[258] К доходам профессоров также относились штрафы, выплачиваемые по решениям суда, и взносы за производство в ученые степени.
Количество студентов академии не было слишком впечатляющим: в 1598 г. их насчитывалось всего 32 человека, хотя в 1608 г. число увеличилось до 118, но в 1616 опять упало до 36. Наполнению академии мешало расположение поблизости от нее нескольких пользовавшихся популярностью иезуитских коллегий – в Люблине, Ярославе и других городах. Несмотря на намерение Замойского привлечь в академию прежде всего шляхту, большинство студентов составляли выходцы из городского населения Галиции и Волыни.[259] Подобно Падуанскому и Краковскому университетам, великий гетман учредил в академии пять студенческих наций: польскую, русскую, литовскую, прусско-ливонскую, а также нацию иностранцев.[260] Среди студентов было немалое количество православных, в том числе будущий ректор киевских братских школ Кассиан Сакович, первые ректор и префект Киевской коллегии Исайя Трофимович-Козловский и Сильвестр Коссов.[261]
В первое десятилетие существования, до смерти великого гетмана, Замойская академия завоевала значительную репутацию не только в Польше, но и в других европейских странах. Однако начиная с 1620-х гг. ее авторитет и уровень предоставляемого образования падал, не в последнюю очередь потому, что наследники Замойского не оказывали академии должного внимания, и она постоянно нуждалась в деньгах. Тем не менее грамота короля Михаила Вишневецкого (1669) содержала замечательное определение Замойской академии, называя ее «единственным на всю Русь университетом».[262] Попытки оживить деятельность академии предпринимались в середине XVIII в., но не продлились долго, и общий упадок сделал вполне закономерным ее закрытие австрийскими властями в 1784 г.[263]
Итак, в XVII в. на пространстве Восточной Европы действовали четыре полноправных католических университета, статус и внутреннее устройство которых практически не отличались от католических университетов Священной Римской империи – это были иезуитские академии в Трнаве и Вильне, а также Краковская и Замойская академии. Кроме них, важное значение для процесса распространения представлений о высшем образовании в Восточной Европе имели иезуитская академия в Ольмюце (на границе Священной Римской империи), так и не добившаяся прав академии иезуитская коллегия в Браунсберге, а также некоторые другие коллегии на территории Великого княжества Литовского, Галиции и Волыни (Полоцк, Несвиж, Львов и др.).
Хотя все названные высшие учебные заведения были католическими и в большинстве своем контролировались иезуитами, нельзя сказать, что представители других конфессий выполняли лишь пассивную роль в распространении университетских идей в Восточной Европе. Наоборот, натиск иезуитов на восток вызвал здесь ответную реакцию среди протестантов и православных, пытавшихся открывать собственные высшие школы. Однако политическая ситуация в регионе, не без влияния на нее иезуитов, оказалась таковой, что протестантским школам не удавалось добиться прав университетов (академий). Так, например, литовские магнаты, несмотря на все их могущество, не смогли добиться возведения кальвинистской гимназии в Вильне в ранг академии.[264] Кальвинистам Трансильвании хотя и удалось открыть по грамоте князя Габора Бетлена в 1622 г. академическую коллегию, но она существовала лишь четверть века и была разорена турками.[265] В первой трети XVII в. значительную популярность приобрела унитаристская академия в Ракове на территории Польского королевства, но и она была разрушена силами Контрреформации в 1638 г. с полным уничтожением ее архива.[266]
Для исследования механизмов передачи университетской идеи в Россию особенно важно остановиться на организации православных школ, которые начиная с последней четверти XVI в. появились на территории Речи Посполитой и потенциально могли бы представлять первые в Европе православные университеты. Все они располагались в непосредственном соседстве с иезуитскими коллегиями и, фактически, вступали с ними в борьбу, не давая иезуитам завлекать в свои школы православную молодежь и предоставляя последней возможность обучаться высшим наукам в рамках собственной конфессии. Предлагая иную, нежели иезуиты, учебную систему, эти школы опирались на поддержку восточных патриархов, привлекали к преподаванию учителей с православного Востока и создавали в противовес латинской образовательной сфере в Речи Посполитой новые традиции образованности на греческом и славянском языках.
Первым опытом создания такой школы было открытие на Волыни Острожской «славяно-греко-латинской академии».[267] Название «академии» за ней удержалось в историографии, хотя в источниках конца XVI – начала XVII в. оно упоминается лишь дважды в контексте, далеком от строго юридического, т. е. отражая не реальный, а желаемый статус училища. И в самом деле, школа, которой другие современники давали широкий спектр названий – от «училища для детей» до «лицея» или «коллегии» – не имела никаких привилегий от верховной власти и не производила в ученые степени. Поскольку к тому же нет никаких сведений о преподавании там высших философских и богословских наук, следует заключить, что она являлась лишь средней школой и может сопоставляться с иезуитскими коллегиями, но отнюдь не с академиями-университетами.[268]
Подобно иезуитским училищам, школа в Остроге была основана на фундуше, предоставленном крупнейшим местным магнатом. Киевский воевода, князь Константин (Василий) Константинович Острожский владел огромными имениями в Подолии, Галиции и Волыни.[269] Его значение для этих областей еще больше возросло в 1570-е гг., когда он завоевал репутацию главного защитника православия от идущей в крае католической экспансии. Одним из первых среди православной шляхты Острожский понял, что для этого необходимо развивать науку и образование в собственной среде. По свидетельству львовского летописца начала XVII в., князь «напервей старался у святейшего патриарха, абы ся зде дидаскалов ко размножению наук вере православной зослал, а он на то маетностями своими ратовати готов».[270]
Сохранившиеся сведения об открытии училища в Остроге относятся к концу 1570-х гг., в частности, первые пожертвования имений в пользу «академии» были сделаны супругой князя Галыпкой (Елизаветой) в 1579 г., а затем дополнены самим князем, так что в 1585 г. составляли доходы от семи сел и одного местечка.[271] Для размещения школы был выбран монастырь св. Троицы. За преподавателями князь, действительно, обратился в Грецию, и от константинопольского патриарха прибыли несколько учителей, в том числе двадцатилетний Кирилл Лукарис, учившийся в Падуанском университете, в будущем широко известный церковный деятель, александрийский, а затем константинопольский патриарх. В Острожском училище он преподавал греческий язык и некоторое время исполнял должность ректора.[272]
