Эдвард Радзинский - Железная Маска и граф Сен-Жермен

Так и должно было быть! Сорокалетний Джулио Мазарини сменил множество профессий, пока стал наконец довереннейшим папским диплома­том. Ришелье из Парижа оценил успехи Мазарини на папской службе и, главное, — его знание папских секретов. Он переманил итальянца во Францию. Здесь Мазарини получил кардинальскую мантию. На смертном одре Ришелье завещал Людовику XIII передать Мазарини пост первого министра. Ри­шелье знал, какой подарок он оставлял знати, ли­ковавшей по случаю его смертельной болезни.

Когда король последовал за Ришелье в царство теней, вдовствующая королева поверила рекомен­дации своего великого врага. Она оставила Маза­рини первым министром. Но умный Мазарини не забывал: на троне — страстная женщина. И только ее ложе — путь к истинной, долговременной власти. Уже вскоре Мазарини решился... Во время своих ежедневных докладов итальянец обрушил на коро­леву все искусы галантного ухаживания. Для бедной королевы это было впервые. За ней никто никогда по-настоящему не ухаживал. Герцог Бекингэм? Но были всего лишь письма. Франсуа де Бофор? Он попросту овладел ею! Ее никто по-настоящему не желал. Желала она. И вскоре Анна разглядела: не­молодой итальянец хорош собой и крепок. Его лицо чем-то напоминало ей красавца Бекингэма. Итальянец тотчас почувствовал... И вот уже он по­смел дотронуться... Его пугающе длинные пальцы умело сыграли божественную любовную симфонию на королевской шейке, не причинив самой нежной В мире коже никакой боли.

В ту первую их ночь королева оценила разницу. Бофор любил себя и в любви дозволял женщине доставлять ему счастье. Взамен предлагал красоту и бычью силу. Итальянец заботился о счастье жен­щины. Он не только усердно работал в постели внизу... но не забывал о труде наверху — о поэзии, о словах любви. Бедняга Бофор был косноязычен. Анна уже не могла забыть, как во тьме алькова Джулио шептал стихи на нежнейшем языке своей ро­дины. Первый раз королева испытала настоящее женское счастье. Да, мой друг... Слова для Пре­красной Женщины важны не менее, чем ... Только если вы вооружены и тем и другим, вы истинный победитель.

Каковы же были ярость, изумление Бофора, когда он понял: пока он трудился, воспитывая юного короля, в постели королевы усердно рабо­тал другой. И кто? Ему, потомку королей, пред­почли безродного, немолодого итальянского прой­доху. Каково было бешенство де Шеврез, узнавшей от Бофора о новом любовнике подруги. Опытней­шая интриганка поняла — она пропустила главную интригу! Впрочем, и это много раз бывало под солнцем. Ваша Екатерина Дашкова помогла Ека­терине сделать переворот. На второй день после переворота она обнаружила у спальни Екатерины нежданную картину: Григорий Орлов, гвардейский офицер, небрежно перебирал государственные бу­маги. И Дашкова поняла: она не знала главного. У обожаемой подруги, которую она посадила на трон, оказался любовник. И он пожинает плоды сотворенного ею заговора. Последовал взрыв де­вичьей ревности. Екатерина тотчас удалила Даш­кову из дворца. Но то, что простительно 18-летней Дашковой, непростительно великой интриганке де Шеврез. Но и она не сдержалась. Подвел тем­перамент. Посмела выразить королеве негодова­ние, посмела издеваться над безродным любовни­ком. Анна молча выслушала подругу и повелела герцогине «впредь никогда не появляться во дворце». Главная подруга до конца своих дней была удалена из покоев королевы. Конечно, не сдер­жался и де Бофор. Когда Анна, волнуясь, начала рассказывать ему о новом порядке в ее спальне, он решил проблему привычно. Он швырнул Анну на кровать и взял ее силой. Однако после вместо обычной покорной нежности, получил яростную пощечину. Ему было запрещено появляться во дворце под страхом отправиться на Гревскую пло­щадь — в гости к палачу.

Уже вскоре Анна поняла: она не зря выбрала Мазарини, и не зря великий Ришелье завещал его королю. Прошедший все ступени вверх, освоив­ший папскую школу коварства — только такой мог управиться с вечно мятежными аристократами. Изумленные принцы, приготовившиеся после смерти короля управлять страной и преспокойно расхищать казну, увидели перед собой знакомую тень! Ришелье воскрес перед знатью в облике Ма­зарини! Столь же всезнающего и столь же беспо­щадного! Только наглого, болезненно жадного и куда менее талантливого. Как с усмешкой сказал Ларошфуко: «Нынче только жулики крупнеют, люди мельчают». Это был загробный подарок по­койного кардинала ненавистной знати.

Бофор в бешенстве начал готовить восстание знати и принцев — «Заговор высокомерных».

Но Мазарини только этого и ждал. Он пред­ставил королеве доказательства заговора и потре­бовал ареста мятежного герцога. Бофор не берегся: ярость ослепила. Он и представить не мог, что вче­рашняя любовница посмеет. Но отец предупреждал его: «Женщина — та же змея, она не помнит о сбро­шенной коже». Королева преспокойно подписала приказ... Каково было бешенство Франсуа, когда безродный итальяшка преспокойно арестовал его, внука Генриха IV! Франсуа отправили в Венсенский замок, где прежде сидел его отец.

Замковый ров, толстенные стены камеры, ре­шетки на окнах в ладонь толщиной стерегли те­перь удалого воина. Пятеро караульных день и ночь дежурили у дверей его камеры. Герцога ли­шили самого необходимого — общества и побед. Главная беда несчастного Бофора была в том, что он, как и многие, совершенно не выносил одино­чества. Победа над дамами, зависть соперников... наш павлин не мог без этого. Только внешнее бу­дило его дух. Когда о нем говорили, когда ему за­видовали... Он не мог остаться наедине с собст­венными мыслями, их у него попросту не было. Он был из тех молодых людей, которым мудрец советовал: «Учитесь играть в карты, иначе у вас будет печальная старость». Перепробовав жалкие способы бежать, Бофор впал в жестокую тоску. Ча­сами сидел за столом, уставившись в одну точку и барабаня пальцами по столу. Оживлялся только во время прогулки, когда играл в мяч с охранниками. Или болтал с ними о чепухе, или ел. Хитрый Ма­зарини приказал готовить ему обильную еду. Бо­фор безобразно жирел.

Помогла бежать (излишне говорить!) жен­щина. Это была его любовница, герцогиня Мон­базон, вторая жена отца герцогини де Шеврез. Как все переплетено в нашей истории!

Марии д'Авогур было восемнадцать, когда ее выдали замуж за шестидесятилетнего герцога Монбазона, отца Марии де Шеврез. Так вторая жена герцога Монбазона оказалась моложе своей пад­черицы герцогини де Шеврез на целых 10 лет... Тогда же, на свадебном балу, новоиспеченная гер­цогиня Монбазон увидела своего сверстника Фран­суа де Бофора. Герцог Монбазон обожал Франсуа, не раз спасал его от гнева короля, он был ему вме­сто отца. И Франсуа любил старого герцога. Но когда Франсуа желал женщину... Черноокая краса­вица с роскошными алебастровыми плечами и пышной грудью тотчас свела его с ума. На следую­щий день после свадьбы герцог Монбазон отпра­вился на охоту... Франсуа сказался больным и остался в замке. Она пришла навестить больного. Как он и предполагал, «нарядилась, чтобы понра­виться». Это означало — три роскошные юбки сте­регли желанный плод. Модницы именовали пер­вую «скромницей». Вторая, чуть видневшаяся из-под первой, игриво именовалась «шалуньей». И третья — самая сокровенная — называлась «сек­ретницей». Оценив диспозицию и не проронив ни слова, Франсуа бросился в атаку. Она оторо­пела. Как и положено невинной девушке, нелепо защищала рот от поцелуев, но он приготовил на­ступление в ином месте. Последовал знаменитый «бросок Генриха IV»... И она лежала на диване с бесстыдно задранной «скромницей», накрывшей лицо... «Шалунья» и «секретница», отброшенные дерзкой рукою Франсуа, открыли путь в крепость. Стыдливость была повержена. Насладившись же­ланным, он опустил ее юбки и, глядя на заплакан­ное лицо, спросил, понравился ли ей восторг. Она ответила:

— Вы совершили невозможное — вы убили мою любовь к вам... вы убили меня.

Он расхохотался и сказал:

— Милая девочка! Какой-то англичанин сочи­нил стихи, которые так любит повторять ваш муд­рый муж... Я не мастер запоминать стихи, но эти заучил наизусть... «Что наша жизнь? Всего лишь пьеса, в которой весело играть, сперва костюмы подбирать... Десяток реплик, мизансцен, два-три удачных монолога... Кто доживет до эпилога, тому невесело совсем!» Я всегда помню об эпилоге — о старости. Не забывайте о нем и вы... Мы с вами да­леки от него сейчас, но, как утверждает мой отец, проклятый эпилог подкрадывается очень быстро! Так что предадимся веселью, пока молоды, и будем счастливы снова и снова!»...

Атака последовала вновь, и нежный «враг», ко­нечно же рыдая, на этот раз сам отворил ворота крепости!

В тот день герцогине пришлось много пла­кать... и много раз быть счастливой. Она любила его, и он был неутомим, как всегда с новой жен­щиной.