Владимир Куковенко - Как подменили Петра I
Когда Тимошка увидел, что хитрость и обман его разгаданы и что ему не удастся выговорить себе свободу, но что он будет, в конце концов, выдан русским, он из отчаяния думал сам себя лишить жизни. Когда он на пути в Травемюнде, где его должны были посадить на судно, проезжал мимо Нейштадта, он нарочно выбросился из повозки, упал на голову и подвалился под колесо, надеясь так покончить с собою, но так как ехали по песку и телега сейчас же остановилась, то его невредимого снова посадили в телегу и стали еще старательнее сторожить. Позже на пути в Москву он придумывал разные средства, чтобы лишить себя жизни; но так как это заметили, то эти средства были у него отняты прилежною охраною. В общем, он был все время довольно весел, вплоть до приезда в Новгород; здесь он начал печалиться и уже от Новгорода до Москвы не желал ни есть, ни пить.
Как только прибыли с ним в Москву, его немедленно же отправили на пытку. Однако во время пытки и перед смертью своею он вел себя крайне упрямо: можно было предположить, что он поступает так или желая, чтобы его сочли за сумасшедшего, или же знал, что все равно он будет казнен, сознается ли в правде или нет; из отчаяния он хотел скорее, чем сознаться, продолжать упорствовать в начатом и продолжавшемся им обмане и злодействе, чтобы иностранные государи его постоянством в речах были подкуплены в мыслях, которые он им хитроумно внушал. На совесть свою он обращал здесь столь же мало внимания, как раньше при принятии столь многих религий; вероятно, он думал: «Лучше бегом попасть в ад, чем идти туда шагом».
Когда ему на пытке, в присутствии отряженных для этой цели знатнейших государственных советников, были заданы вопросы о некоторых пунктах и он был допрошен, он сказал: «Он не почитает никого, за исключением вельможи и боярина Никиты Ивановича Романова, достойным вести переговоры с ним» (а боярин тот был давно известен ему своей храбростью и добрым нравом). Пришлось, вследствие этого, двум из бояр отправиться к Никите и просить его зайти к нему. Тем временем Тимошка попросил пить, и когда ему принесли деревянную чашку с квасом или слабым пивом, он отказался от кваса и не хотел пить из деревянной чашки, требуя, чтобы ему дали испить меду из серебряного сосуда. Когда исполнили эту его просьбу, он поднес сосуд ко рту, но отпил лишь немного. Когда теперь боярин Никита с двумя другими боярами вошел к нему, он смиренно поклонился ему, но еще упорнее стал утверждать, что он сын царя Василия Ивановича Шуйского. Ему, однако, было сказано и доказано, что он сын Дементия Акундинова, простого торговца холстом в Вологде, а вовсе не из великокняжеского рода Шуйских. Покойный великий князь Василий Иванович Шуйский вовсе не имел детей, а лишь двух братьев: князя Дмитрия Ивановича и Ивана Ивановича Шуйских, которые также не оставили мужского потомства. Эти три брата вместе с тогдашним патриархом Филаретом Никитичем были отправлены в Польшу в плен, как это указано выше. Старшие два брата умерли в Польше, третий же, по имени Иван Иванович, вместе с патриархом был отпущен на волю, прибыл в Москву и скончался лишь в правление нынешнего великого князя, немного лет тому назад. Было из этого рода еще одно лицо — именно брат их отца Василий Федорович, имеющий лишь одного сына, а именно князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского, который в то время, когда шведский полководец занял Великий Новгород, умер, также не оставив наследников. Таким образом, Тимошка не мог быть из рода Шуйских.
Во время пытки ему была представлена родная его мать — ныне монахиня; она, горько плача, жаловалась на его несчастье и увещевала его отказаться от своего безумия, признать истину и умолять царя о милости. Тимошка печально смотрел на нее, но представился, будто не узнает ее. Ему дали очную ставку и с писцом Иваном Песковым, которому он накануне бегства доверил своего сына; одновременно с писцом показали ему и сына. Песков сурово напустился на Тимошку: «Достаточно уже он пробавлялся ложью и обманом, вызвав и на него, Пескова, высокую его царского величества немилость и причинив ему сердечную скорбь; вспомнил бы он о Боге и признал правду; не его ли это сын, которого он, Песков, теперь к нему сажает?»
Следует, однако, знать, что сына этого Тимошка произвел на свет не с законной своею женою, а со служанкою. Тимошка посмотрел на обоих, поздоровался с Песковым, но больше не хотел говорить с ним ни слова. Хотя и приводили к нему для очной ставки многих прежних его добрых знакомых и друзей, бывших одновременно с ним писцами, хотя все они увещевали его признать правду, все-таки он на все их речи, так как достаточно был уличен, отвечал молчанием. Его осмотрели и нашли, что он был обрезан. Его увели с места пытки и на другое утро опять привели сюда и допрашивали о некоторых пунктах. Он, однако, ни на один не пожелал отвечать. Тогда его с пытки перевели на большую площадь перед Кремлем, прочли о его преступлениях и объявили приговор о нем: его велено было изрубить на куски. Его сейчас же раздели, разложили на земле, отрубили топором сначала правую руку ниже локтя, затем левую ногу ниже колена, потом левую руку и правую ногу и мгновенно затем голову; казнь он перенес не выражая страданий. Отрубленные куски тела были насажены на пять поставленных стоймя кольев, и стояли так до следующего дня; туловище осталось на земле между кольями и ночью было съедено собаками. На следующее утро оставшиеся кости туловища слугами палача были собраны, отрубленные куски вместе с кольями сложены в сани и все это за городом брошено в яму для падали.
Его бывший слуга Костька должен был смотреть на казнь своего господина. Так как он во всем добровольно сознался, то ему была подарена жизнь, но за нарушение присяги его царскому величеству ему объявлен был такой приговор: ему надлежало отрубить три первых пальца на правой руке. Так как, однако, вера их, прежде всего, требует, чтобы они крестились и благословлялись правой рукой, то, по заступничеству патриарха, его помиловали: наказание было совершено над левой рукой. После этого он был сослан в дальний город в Сибири, где ему доставлены все средства для пропитания в течение всей его жизни.
В тот же день и тот же час, когда происходила казнь, польского посла или посланника, только что прибывшего в Москву, вели на аудиенцию и нарочно провели через место казни, чтобы он видел ее и мог сообщить, что лже-Шуйский, одно время находившийся в Польше, казнен.
Вот каков был на самом деле лже-Шуйский и какой он получил конец»[27].
2
ЧТО СКРЫТО В ПРОТОКОЛАХ?
Олеарий написал огромнейший труд о России середины XVII века, в котором собрал и систематизировал сведения почти о всех сторонах жизни Московского государства: истории, географии, народонаселении, религии, быте, этнографии, экономике, политике… Тимошка, как некое незаурядное явление тогдашней русской жизни, дающее представление о национальных чертах характера, вызвал его неподдельный интерес. И Олеарий включил в свою книгу рассказ о его удивительных похождениях. Многочисленные неточности, присутствующие в этом рассказе, вполне объяснимы: он описывал Тимошкину одиссею с чужих слов, но вряд ли кто был знаком с ней в полной мере. Даже пытка едва ли вырвала у самозванца полное признание о подлинных подробностях его бурной жизни.
Видимо, этим, а также некритическим отношением Олеария к собранному материалу объясняются странные крайности в характере самозванца. С одной стороны, он гуляка, гнусный обманщик, содомит, стремящийся только к удовлетворению своих порочных прихотей. С другой стороны — талантливый юноша, имеющий немалые способности и сумевший реализовать их через усердную учебу и изучение иностранных языков. Но для этого нужна усидчивость, целеустремленность, постоянные занятия и трезвая голова. Совместимы ли в одном человеке столь противоположные качества?
Вызывает серьезные вопросы и то, что московское правительство, в течение нескольких лет упорно и методично добиваясь от различных государств выдачи Акундинова, так и не смогло предъявить ему достаточно серьезных обвинений. Во многих официальных грамотах его обвиняли в том, что он «покрал многую царскую казну», но при допросе в Москве следствие об этом как будто забыло и интересовалось лишь происхождением Акундинова и тем, как опровергнуть его родство с Шуйскими.
Если он был всего лишь мелким мошенником, то наказание, учиненное ему, не соответствует тяжести его преступления. По русским уголовным нормам того времени, воры и должники осуждались на виселицу или же подвергались правежу, т. е. битью кнутом. Четвертовались исключительно государственные преступники за умыслы против властей и монархов.
Единственная его явная вина заключалась в том, что он называл себя князем Шуйским. Но было ли это большим преступлением, учитывая то, что он не поднимал мятежа и у него не было многочисленных сторонников, готовых с оружием в руках отстаивать его права? Примерно в эти же годы другой самозванец, Иван Луба, польский подданный, выдавал себя за царевича Ивана, сына Лжедмитрия I и Марины Мнишек. По требованию царя Михаила Федоровича Польша выдала самозванца Москве, но он был отпущен с миром на родину после того, как признался в своем обмане[28].
