Аполлон Коринфский - Народная Русь
В Рязанской и Костромской губерниях в 30-х — 40-х годах было повсеместно в обычае ходить на Васильев свят-вечер по домам. Девушки красные да парни молодые обхаживали в это время окна, выпрашивая пирогов со свининою. Все выпрошенное собиралось в лукошко и съедалось на веселой беседе всеми собиравшимися, под песни подблюдные да игры утешные. В смоленской округе и теперь еще раздаются на Василь-день умильные, величающие святителя словеса стиха духовного, передаваемого от поколения к поколению калик перехожих: «Излияся благодати в уста твои, очи, ты был еси пастырь добрый, Василие святой отче, научив балванцы веровати Богу Троицы. Когда демон за женой в ладию записал, тогда святой Василий прочь беса отгонял. Плачет-молит Кесария, верно просит Василия, чтобы беса отогнал: Святителю Василий, отче щедротливый! Молюсь тебе, пастырь добрый, будь мне милостив: записался муж мой Ницыпору пекольному своею кровию! — Глаголах святой Василий мужу: Человече, бойся Бога, согрешил еси много, от Отца от Бога отступил, Сына Божия похулил»… Этот — неоконченный — стих представляет искаженный пересказ древней повести о чуде Василия Великого над Евладием, совершенном по просьбе жены последнего — Керасии. Евладий превратился, в устах убогих певцов, во «в ладию», керасия-жена — в «Кесарию», «Люцифер — в «Ницыпора» и т. д. Существуют разносказы-перепевы этого стиховного сказания и в Могилевской губернии, более законченные. Вот заключительная часть одного из них, могущая до известной степени служить окончанием приведенного выше: «Замкнуу святой Василий Евладию в дом свой, а сам пошоу молитися ке свому Богу: — Помилуй мя, Боже отче и всего свету ты наш творче! Ты пощедрай мене и помилуй мене. — Кайся гряхом, человеча, и покуты держися, Сотворителю своему со слезами молися, штоб тебя враги не вловилы и в огонь вечный не вкинулы: там будешь гореть! Демон речит Василию: — Не чини нам пакости, и он сам жа нам записауся за своею слабостию. Тяперь ты у нас отбираешь, в руцы нам яво не даваешь, мужа нашего!.. — Славим славы прославляем, прочь демонов отгоняем. Записано забегает, вокруг церквы оступает, в окно письмо ён бросает, на Кесарию нари-чают, Евладию проклинают, слугу своего. — Согрешиу я (говорит Евладий), отче, пред тобою, ты змилуйся надо мною, не вдостоин быти слугою. Сотворителю мой, избавителю мой!..»
За Васильевым — «Селиверстов день» (память св. Сильвестра, папы римского). По старинному поверью, записанному в симбирском Заволжье: «Святой Сильверст гонит лихоманок-сестер за семьдесят семь верст». Не только на земле зимой студено-морозно, — гласит народная молвь, — но и под землею: выгоняет мороз лихих сестер из самого ада. Бредут они от села к селу, — в избу на даровое тепло просятся, нищими-убогими прикидываются: двенадцать сестер — лихорадка, лихоманка, трясуха (трясавица), гнетуха (огневица), кумоха, китюха, желтуха, бледнуха, ломовая, маяльница, знобуха, трепуха, и все двенадцать — «сестры Иродовы». Заберется лихоманка в избу, «найдет виноватого» и — давай издеваться над ним: насмерть затрясет-зазнобит. Бывает, что стоит такое лихо за дверью (и тощее оно, — по словам бабушек-старушек, досужих поведушек, — и слепое, и безрукое), — стоит, поджидает: кто-то выйдет повиноватее. Только и оберечься можно от таких гостеек незванных-непрошенных, что «четверговой солью», либо золой из семи печей да «земляным углем из-под чернобыльника». Есть все эти снадобья зазнамые у ворожеек-бабок, умеют они «смывать» ими лихоманок с дверной притолоки. Зовут радельные-заботливые о семье хозяйки сведущих старушек о Селиверстове дне с поклонами да с посулами: только избавь-де от напасти! Стараются ведуньи, и все-то с молитвою ко святому гонителю сестер Иродовых.
Минут «Селиверсты», за ними — по тореному следу «Гордеи» идут в народную Русь. К этому дню без гвоздей прибил, без клею приклеил охочий на красную молвь летучую народ-пахарь целую стаю своих слов крылатых, вроде: «Гордым быть — глупым слыть!», «Гордым Бог противится, а смиренным благодать дает!», «В убогой гордости дьяволу утеха!», «На Гордее-богатее и бедный черт в аду кипучую смолу возит!», «Во всякой гордости черту радости!», «Сатана гордился — с неба свалился! Фараон гордился — в море утопился! А мы гордимся — куда годимся?», «Смирение — паче гордости!» и т. п. Кроме мученика Гордея — на 3-е января приходится память пророка Малахии. По памятуемому знающими всякое слово поверью, «в Малахов день можно отчитать каженника» (каженник — испорченный, припадочный). Благочестивая старина советует молиться за этих несчастных святому пророку — «нести Малахии молебное челобитье»; суеверные люди предпочитают звать к себе для этого дела знахарей. Как и чем может исцелить ведун-знахарь «порченого», — деревня не знает. «На то он и знахарь, чтоб его никто не понял!» — говорит она, но все еще верит в силу заклинаний. «Знахари-то говорят — как город городят!» — приговаривает добродушный мужик-простота.
«Феклистов день» — 4-е число, память преподобного Феоктиста — славится наиболее причудливыми гаданиями святочными. «Святой Феклист гадать речист», — приурочена к этому дню поговорка: «красно гадает — никто по самую смерть не разгадает!» Деревенское суеверие советует — «на Феклиста зашивать в ладанку чертополох-траву» и носить ее на шее, у креста — для ограждения от всякой «притки-порчи». «Кто хочет быть цел в дороге», — тот тоже запасается этим травяным зелием. За Феклистовым днем — крещенский сочельник, за ним — «Водокрещи» — Богоявление; и о том, и о другом — свой особый сказ (см. гл. IX). В седьмой с восьмым дни января-просинца — «отдание Святок», веселые головушки после праздников опохмел держат: 7-го ведь тоже праздник — собор св. Иоанна Крестителя, а недаром живет пословица — «Кто празднику рад, тот до свету пьян!» 8-го января — «Василисы зимние», «Емельяны-перезимники» (память Емельяна преподобного и Василисы-мученицы). Кого треплет неотвязная застарелая лихорадка, того, по словам народных лечеек, можно вылечить в этот день травой — «лихоманником» (она же соколий-перелет, толстушка, ископыть, козак, семиугодник, уразная, лиходей, Петров-крест, сердечная); в Вятской губернии так и зовут эту траву «Василисой». Туляки-дулееды примечали в старину, что, если «на Амельяна подует (ветер) с Киева», то «быть лету грозному». По многим местам велся еще в недавние годы обычай угощать на Емельяна-Василису кума с кумой: это, по примете, приносит здоровье крестникам. Если на Павла Обнорского (10 января) на стоги со скирдами падет бел-пушист иней — быть, говорит деревня, лету сырому да мокрому. За этим днем — два Феодосия памятуются Православной церковью: преподобный Феодосии Великий да Феодосии Антиохийский. «Федосеевы морозы — худосеи: яровым сев поздний будет!», «Федосеево тепло — на раннюю весну пошло!» — говорят не лазящие в карман за словом сельские говоруны, до всякой приметы дознавшиеся. 12-го января — Татьянин день: «Татьяна-крещенская», по народному слову. «На Татьяну проглянет солнышко рано — к раннему прилету птиц». Пройдут за Татьянами следом двое суток, а там — и январю перелом: день св. Павла Фивейского (15-е число). Звездная ночь с этого дня на следующий — к урожаю льна. 16-го января — Ненилин день, (память мученицы Леониллы); а эта святая так и слывет «леносейкою».
На шестнадцатый день января-месяца, кроме памяти св. Леониллы, приходится церковный праздник поклонения веригам апостола Петра, слывущий в народной Руси за «Петра-полукорма». К этому времени студеному выходит, по наблюдениям сельскохозяйственного опыта, половина зимнего корма для скота. С давних пор почти повсеместно соблюдается обычай осматривать на Петра-полукорма запасы сена и соломы. Если осталось больше половины, то примета позволяет ждать на лето обильных кормов. В некоторых местах принято прикидывать на глаз 16-го января не только корма, но и жито в амбарах. Излишек запаса — также сулит домовитому мужику доброе-хорошее. Богобоязненные люди привыкли заказывать в этот день молебны апостолу Петру: это, по их словам, обеспечивает урожайный год.
Петр-полукорм считается в иных местах захолустной Руси одним из покровителей скота, — хотя и не таким могучим, как Егорий (Юрий) с Власием.
Корм для домашней животины, составляющей все богачество крестьянина-землепашца, великое дело: о нем — не меньшая забота у мужика, чем о хлебе насущном для семьи. Длинный ряд не лишенных живой образности присловий, сложившихся в народе, служит явным свидетельством этого. «Либо корму жалеть, — либо лошадь!» — гласит седая простонародная мудрость: «Без хлебного корму лошадь на кнуте едет!», — добавляет она и продолжает: «На торопи ездой, торопи кормом!», «Кормна лошадь — добра, богат мужик — умен!», «Умеешь ездить, умей и кормить!», «Лошадь бежит, корова молоком поит, овечка шерсть бабе дарит, а все думают: спаси Бог того, кто нас кормит!», «Есть у лошади корм, будет и у мужика в поле хлеб!», «Беда велика, когда у мужика подводит с голодухи бока, а нет больше беды, когда и хозяин голоден, и у скотины бескормица!», «Накорми лошадку — сам спасибо ей скажешь: сыт будешь!», «Кого кормишь, возле того и сам, ничего не видя, прикармливаешься!».
