Пьер Монтэ - Египет Рамсесов

Колосья разбрасывают на току, где земля хорошо утоптана. Когда слой колосьев достаточно толст, на ток вступают быки, погонщики с кнутами и работники с вилами. Быки топчутся на току, а работники перетряхивают пилами колосья. Жара и пыль делали эту работу нелегкой. И все же погонщик подгоняет быков:

Молотите себе, молотите себе,О быки, молотите себе!Молотите себе на корм солому.А зерно для ваших господ.Не останавливайтесь,Ведь сегодня прохладно.

Время от времени какой-нибудь бык наклоняется, подбирает все, что попадется, – солому и зерно, но никто не обращает на это внимания.[267]

Когда быков уводили, работники еще старались вилами частично отделить зерно от соломы. Более мягкая, чем порно, полова оказывалась сверху. Ее можно было смести метелками. Под конец для этого использовался своего рода дуршлаг. Работник наполнял его зерном, брал за ручку, поднимался на цыпочки как можно выше и высыпал зерно, чтобы ветер сдувал полову.[268]

Но вот зерно очищено. Берутся за дело писцы со своими принадлежностями и мерами для зерна. Горе тому земледельцу, кто попытался утаить часть урожая или же при самых лучших намерениях не смог собрать урожай, которого ожидали с его поля. Виновного кладут на землю и бьют, а в дальнейшем его, может быть, ожидают и более суровые наказания. Работники с корзинами, полными зерна, проходят между нишами, входят на двор, окруженный высокими стенами, где стоят башни-зернохранилища высотой до неба. Эти башни в форме сахарных голов тщательно обмазаны изнутри, а снаружи выбелены известью. По лестнице носильщики поднимаются до отверстия, куда и ссыпают зерно. Позднее, когда оно понадобится, его можно выгребать через маленькую дверцу внизу башни.

В общем, все эти тяжелые работы проходят весело. Один-другой удар палкой быстро забывается. Земледелец к этому привык. Он утешался тем, что палка в его стране – удел многих и гуляла по спинам и менее привычных. Слова автора псалма[*42] вполне подходили египтянам:

Сеявшие со слугами будут пожинать с радостью,

С плачем несущий семена возвратится с радостью, неся снопы свои.[269]

Когда зерно опускали в землю, оплакивали «Пастуха Запада». Теперь урожай собран, все радуются, но надо отблагодарить богов. Считалось, что пока зерно провеивают, оно находится под защитой идола в виде раздутого посередине полумесяца.[270] Какой смысл вкладывался в этот образ? Отвечая на этот вопрос, мы можем заметить, что до сих пор крестьяне Фаюма устанавливают на крыше или подвешивают над дверью дома чучело в юбке из колосьев, которое они называют «арус» – «невеста». Этой «невесте» они преподносят чашу с питьем, яйца, хлебцы. Многие думали, и, по-видимому, не без основания, что древнеегипетский идол в виде полумесяца тоже назывался «невестой».

В то же время земледельцы приносили богине-змее Рененутет, которую, как мы знаем, чествовали виноградари, обильные жертвоприношения в виде снопов пшеницы, огурцов и арбузов, хлебов и различных фруктов. В Сиуте каждый земледелец подносил местному богу Упуауту первые плоды своего урожая. Сам фараон жертвовал сноп пшеницы богу Мину при большом стечении народа в день его празднества в первый месяц сезона «шему».[271] От великих до малых – все благодарили богов, дарующих все сущее, и с надеждой ожидали нового разлива Нила, который должен был возобновить цикл жизни.

VI. Лен

Лен вырастал высоким и жестким. Обычно его выдергивали в пору цветения. На цветных изображениях в гробнице Ипуи и Петосириса стебли увенчаны маленькими синими пятнами. Между ними растут васильки.[272]

Чтобы вырвать лен из земли, его захватывали обеими руками довольно высоко, стараясь не повредить стебель. Затем стряхивали землю с корневищ и укладывали стебли в ряд, ровняя от корней. Затем собирали стебли в снопики так, чтобы цветы торчали с обеих сторон, и связывали посередине жгутом из таких же стеблей, которыми приходилось жертвовать. Египтяне знали, что самое лучшее и прочное волокно получалось из льна, еще не достигшего полной зрелости. К тому же один из древних текстов настоятельно советует выдирать лен в пору цветения. Однако следовало сохранять часть урожая до полной зрелости, чтобы получить семена для следующего посева, а также для лекарств.

Работники уносили снопики льна на плечах, дети – на головах. Счастливчики, имевшие ослов, наполняли льном переметные корзины и приказывали погонщикам следить, чтобы ни один снопик не выпал по дороге. На месте их уже ожидает человек, который обивает снопик льна об наклонную доску. Он кричит им: «Поторопись, старик, и не болтай слишком много, ибо люди с полей идут быстро!»

Старик отвечает: «Когда ты мне принесешь их 1109, я их причешу!»

Служанка Реджедет, которую, наверное, черт попутал, выбрала именно такой момент, чтобы сообщить своему брату о тайне своей госпожи. Ей за это здорово досталось, потому что у брата в руках был как раз снопик льна – самое подходящее, чем можно отхлестать нескромную девицу.[273]

VII. Полевые вредители

Мы уже знаем, что урожаю угрожали многочисленные враги. Когда колосья наливались, а лен зацветал, грозы и град обрушивались на поля Египта, а вместе с ними их разоряли люди и животные. Седьмой язвой египетской была саранча, приносимая восточным ветром, которая уничтожала все, что оставалось: на деревьях – ни листика, на полях – ни травинки. Перед лицом таких врагов крестьянин мог только просить заступничества у богов, и прежде всего взывать к богу саранчи. Но с некоторыми нежеланными гостями, посещавшими его сады весной и осенью (иволгами – «гену» и сизоворонками – «сурут»), он мог бороться и сам довольно успешно.[274] Эти полезные птицы, истребляющие множество насекомых, становятся врагами крестьянина, когда созревают плоды. Художники изображают, как они кружатся над плодовыми деревьями. Охотники ловят их в большие сети, растянутые над деревьями с помощью кольев. Сеть не мешает птицам добраться до плодов, но, когда птиц собирается много, дети тихонько подбираются к дереву и выдергивают колья. Сеть падает, накрывая дерево и пернатых воришек. Охотники входят в эту легкую клетку, собирают птиц как плоды и сажают в клетки. Кроме сетей египтяне пользовались ловушками с пружиной, известными с глубокой древности.[275]

В период миграции перепелки прилетают в Египет тучами. Они настолько устают после долгого перелета, что падают на землю. Разумеется, египтяне предпочитали ловить здоровых птиц. Рельеф, хранящийся в Берлинском музее, показывает нам шестерых охотников с мелкоячеистой сетью, натянутой на деревянную раму. Обращает на себя внимание костюм охотников. Они обуты в сандалии, чтобы ходить по жнивью, и подпоясаны белыми платками. Когда стаи перепелов появляются над сжатым полем, охотники вскакивают и начинают размахивать своими белыми платками, вызывая среди птиц панику: растерянные перепела начинают метаться и в конце концов попадают в сеть, запутываются лапками в мелких ячейках, мешают друг другу и не могут вовремя высвободиться. Четверо охотников осторожно поднимают раму с сетью, а двое выбирают из нее пойманных перепелов.[276]

В семьях земледельцев охотно лакомились перепелами, да и боги ими не пренебрегали. Например, Амон за время царствования Рамсеса III получил в дар 21 700 перепелов.[277] Эта цифра составляет примерно одну шестую часть от общего числа птиц, пожертвованных Амону в то же время.

VIII. Животноводство

Древние египтяне долго, «на ощупь» выбирали животных, которых можно было бы с пользой приручить и одомашнить. Человек подружился на охоте с собакой. Бык и осел оказались полезными для перевозки грузов. Кочевники весьма ценили овечью шерсть, в то время как египтяне считали ее неприемлемой ни для своих покойников, ни для живых. Баранам они предпочитали коз. Помимо этих животных, которых удалось быстро одомашнить, так же как и свинью, египтяне ловили на охоте и содержали в своих загонах газелей, оленей, саблерогих антилоп, ориксов, коровьих антилоп (бубалов), каменных козлов, мендесских антилоп, аддаксов и даже омерзительных гиен.[278] В эпоху Среднего царства правитель нома Орикса содержал в своих загонах нескольких животных, по названию которых был назван этот ном. В период Нового царства египтяне отказались от подобных опытов. Один из школьников удостоился такого выговора:

«Хуже ты, чем козел в горах, который живет беганьем, он не провел [еще ни одного] полдня пахая, и не ступал [еще] на току совершенно» (перевод М.А. Коростовцева).[279]