Леонид Млечин - Случайная война: Вторая мировая
Тем же вечером Риббентроп с большой делегацией в тридцать семь человек на двух транспортных самолетах "Фокке-Вульф-200 Кондор" вылетел в Кёнигсберг. Прямые перелеты Берлин — Москва были еще невозможны. Делегация разместилась на ночь в "Парк-отеле". Риббентроп не спал, готовился к переговорам, вместе с послом Фридрихом Гаусом, специалистом по международноправовым вопросам, набросал проект договора. Жена Га-уса была наполовину еврейка, и партийный аппарат требовал изгнать его из министерства иностранных дел. Но Риббентроп слишком нуждался в советах Гауса, чтобы прислушаться к мнению партийных чиновников.
23 августа утром делегация вылетела из Кёнигсберга и в час дня приземлилась в Москве. К прилету нацистского министра сшили флаг со свастикой. Но торопились, и загнутые под прямым углом концы креста смотрели в другую сторону. На летном поле Риббентропа приветствовали первый заместитель наркома иностранных дел Потемкин, фамилия которого для знавших русский язык и русскую историю ("потемкинские деревни") немцев была "символом нереальности всего происходящего", первый заместитель наркома внутренних дел Всеволод Николаевич Меркулов и еще несколько чиновников. Из дипломатического корпуса — только посол фашистской Италии в Москве со своим военным атташе.
Немецкой делегации не предложили никакой резиденции, и Шуленбург разместил гостей в здании бывшего австрийского посольства, которое после включения Австрии в состав Великогерманского рейха перешло под управление немцев.
Шуленбург потом писал своей подруге:
"Визит господина фон Риббентропа напоминал торнадо, ураган! Ровно двадцать четыре часа провел он здесь; тридцать семь человек привез он с собой, из которых, собственно, лишь каких-то четверо-пятеро что-то сделали. Тем не менее эта "избыточность" была оправданна: министр иностранных дел великого германского рейха не мог явиться сюда на правах "мелкого чиновника-.
Но у нас была уйма хлопот с размещением и питанием всех этих людей, на приезд которых мы не рассчитывали. Нам пришлось по телеграфу заказать продукты в Стокгольме и самолетом доставить их сюда…"
Посол Шуленбург уже знал, что их примут в Кремле. Но кто именно будет вести переговоры с советской стороны, немцам не сказали.
— Какие странные эти московские нравы! — удивился Риббентроп.
Министр нервничал, боялся, что Сталин все-таки сговорился с англичанами и французами и ему придется уезжать несолоно хлебавши. Переговоры начались в Кремле в половине четвертого. В служебном кабинете наркома Молотова помимо хозяина немцы увидели Сталина. Посол Шуленбург был поражен: Сталин впервые сам вел переговоры с иностранным дипломатом о заключении договора. Иностранные дипломаты вообще не удостаивались аудиенции у Сталина: в Наркомате иностранных дел неизменно отвечали, что генеральный секретарь — партийный деятель и внешней политикой не занимается.
Сталин предложил Молотову высказаться первым, но нарком иностранных дел отказался от этой чести:
— Нет, говорить должен ты, ты сделаешь это лучше меня.
Когда вождь изложил советскую позицию, Вячеслав Михайлович шутливо обратился к немцам:
— Разве я не сказал, что он сделает это намного лучше меня?..
Немцы предложили вариант договора, составленный в высокопарных выражениях: "Вековой опыт доказал, что между германским и русским народом существует врожденная симпатия…"
Сталин все эти ненужные красоты решительно вычеркнул:
— Хотя мы многие годы поливали друг друга навозной жижей, это не должно помешать нам договориться.
Риббентроп соглашался с любыми поправками — он отчаянно нуждался в пакте.
Они втроем — Сталин, Молотов и Риббентроп — все решили в один день. Это были на редкость быстрые и откровенные переговоры. Советские коммунисты и немецкие национальные социалисты распоряжались судьбами европейских стран, не испытывая никаких моральных проблем. Сразу же договорились о Польше: это государство должно исчезнуть с политической карты мира. Сталин не меньше Гитлера ненавидел поляков.
Риббентроп предложил поделить Польшу в соответствии с границами 1914 года, но на сей раз Варшава, которая до Первой мировой входила в состав Российской империи, доставалась немцам. Сталин не возражал. Он сам провел толстым синим карандашом линию на карте, в четвертый раз поделившую Польшу между соседними державами.
Кроме того, Риббентроп предложил, чтобы Финляндия и Эстония вошли в русскую зону влияния, Литва отошла бы к Германии, а Латвию они поделили бы по Даугаве. Сталин потребовал себе всю Латвию и значительную часть Литвы. Он пояснил, что Балтийский флот нуждается в незамерзающих портах Либава (Лиепая) и Виндава (Вентспилс). Риббентроп обещал немедленно запросить Берлин.
Сделали перерыв. Риббентроп уехал в германское посольство. В начале девятого вечера в Берлин ушла срочная шифртелеграмма:
"Пожалуйста, немедленно сообщите фюреру, что первая трехчасовая встреча со Сталиным и Молотовым только что закончилась. Во время обсуждения, которое проходило положительно в нашем духе, обнаружилось, что последним препятствием к окончательному решению является требование русских к нам признать порты Либава (Лиепая) и Виндава (Вентспилс) входящими в их сферу влияния. Я буду признателен за подтверждение согласия фюрера".
Ответ из Берлина не заставил себя ждать. Фюрер просил передать своему министру:
— Да, согласен.
В тот момент Гитлер был готов на все — ведь Сталин избавил его от страха перед необходимостью вести войну на два фронта.
Второй раунд переговоров начался в десять вечера. Риббентроп сообщил, что Гитлер согласен: незамерзающие латвийские порты больше нужны России. Атмосфера на переговорах сразу стала дружественной. Ближе к полуночи все договоренности закрепили в секретном дополнительном протоколе к советско-германскому договору о ненападении от 23 августа 1939 года. Договор и секретный протокол с советской стороны подписал Молотов, поэтому печально знаменитый документ стал называться пактом Молотова — Риббентропа.
Гитлеру нужен был договор, Сталину — протокол. Этот документ вводил в оборот понятие "сфера интересов", которое понималось как свобода политических и военных действий, направленных на захват территорий.
Германия согласилась с планами Сталина и Молотова присоединить к Советскому Союзу Прибалтийские республики и Финляндию. Это была плата за то, что Москва позволяла Гитлеру уничтожить Польшу. Гитлер не возражал и против того, чтобы Сталин вернул себе Бессарабию, потерянную после Первой мировой войны.
Даже немецкие дипломаты были поражены скоростью, с которой образовался российско-немецкий союз. Заместитель министра иностранных дел Эрнст фон Вайцзеккер надеялся, что переговоры с Россией отодвинут войну с Польшей, и был разочарован потрясшей его готовностью Сталина поддержать Гитлера:
"Я рассчитывал, что мы, пожалуй, сможем привлечь русских на свою сторону. Но то, что они так скоро и точно к намеченному сроку нападения на Польшу, так сказать, с сегодня на завтра перейдут на нашу сторону, я считал совершенно невероятным".
Вайцзеккер был уверен, что Гитлер не нападет на Польшу, не заручившись благожелательным нейтралитетом Советского Союза.
Посол Шуленбург был в растерянности. Он мечтал подготовить пакт о ненападении, который бы укрепил мир. Вместо этого Сталин и Гитлер договорились поделить Европу. Шуленбург сказал своему личному референту Хансу фон Херварту:
— Этот договор приведет нас ко Второй мировой войне и низвергнет Германию в пропасть.
Ханс фон Херварт немедленно встретился с сотрудником американского посольства в Москве Чарлзом Боленом и рассказал ему не только о переговорах, но и о тайных договоренностях и будущих территориальных приобретениях Германии и СССР. Таким образом, на Западе сразу же узнали о секретном протоколе.
Пакт с Гитлером нарушал договоры с Польшей и Францией, но Сталина это не беспокоило. Что такое договоры? Пустые бумажки. Значение в мировой политике имеет только сила. К тому же Сталин дал выход давней ненависти к Польше.
За десятилетие до начала войны, в августе 1928 года, в Москву приехал генерал Вернер фон Бломберг, будущий военный министр. Его принял Ворошилов.
"Уже при первом визите, — написал в отчете Вернер фон Бломберг, — Ворошилов перешел к разговору о польском вопросе. Он спросил, может ли рассчитывать Красная армия на поддержку Германии в случае нападения Польши. Он сказал:
"Не только от имени Красной армии, но и от имени правительства Советского Союза я мог бы разъяснить, что в случае польского нападения на Германию Россия готова к любой помощи. Может ли Советский Союз в случае польского нападения рассчитывать на Германию?"
Ему было сказано в ответ, что это сфера большой политики. Ворошилов пояснил, что для Советского Союза — это решающий вопрос…"
