Последняя обитель. Крым, 1920—1921 годы - Леонид Михайлович Абраменко
На все сколько-нибудь значимые должности в органах ЧК назначались лица только по согласованию с партийным комитетом. Этот порядок был установлен в первые годы существования ЧК и не изменялся в дальнейшем. Как следует из событий кровавой бойни в Крыму, в ЧК работали люди, обладающие определенными качествами и особыми наклонностями. Это прежде всего полное отсутствие трезвой оценки событий и действий на основе общечеловеческих понятий и ценностей, отсутствие чувства жалости и милосердия, а также способности раскаяния, безотказность выполнения любых, в том числе самых преступных и гнусных, приказов начальства, склонность к проявлению инициативы в проведении террора, презрительное отношение к представителям противоположного или даже нейтрального лагеря, стремление вырасти и возвыситься по службе любой ценой. Подаренные им природой и заранее обусловленные наклонности совершенствовались и обострились в период хаоса революций и гражданской войны. В результате большинство работников ЧК превратились в бесчувственных носителей смерти, садистов и хладнокровных убийц. Преступления стали их профессией, почитаемой и поощряемой, отвечающей их идеологическим убеждениям (чаще всего это были люди без всяких убеждений), а главное — их наклонностям, приносящим удовлетворение, такое, какое испытывал при истязании людей известный бандит Лева Задов во время службы в штабе армии Н. Махно, а потом в ЧК. В книге «Чекисты» из серии ЖЗЛ И. Доронин приводит высказывание одного из современников ЧК, который дает характеристику чекисту Г.С. Сыроежкнну: «Он был сообразительным, быстрым в движениях, сильным физически... в оперативной работе Чрезвычайной комиссии он находил полное удовлетворение своим наклонностям»[147]. Можно только догадываться, о каких наклонностях идет речь.
Образовательный уровень чекистов был крайне низок. Типичным для многих было окончание двух-трех классов городского училища или еврейской школы.
Удивляет и социальный состав чекистов, этих, по утверждению Ленина и Дзержинского, «лучших» представителей пролетариата. В книге «Масовий терор як засіб державного управління в СРСР» С.И. Белоконь в результате исследования приходит к выводу, что подавляющее большинство чекистов не имели пролетарского происхождения, а являлись выходцами из семей лавочников, торговцев, подрядчиков, арендаторов, кустарей или сыновьями бывших владельцев магазинов, управляющих заводами, фабриками, доходными домами, лесными разработками, помещичьими имениями. Низкая грамотность этих людей объясняется не отсутствием средств, а прежде всего неспособностью к учебе или же, скорее всего, несусветной ленью, распущенностью и вздорностью поведения[148].
Чаще всего в ЧК служили молодые люди — от 18 до 23 лет. Нередко встречались и несовершеннолетние. 30—40-летние чекисты — большая редкость, таким был преимущественно высший начальствующий состав. Причины вовлечения молодежи в органы насилия и террора вполне объяснимы. Это возраст, как известно, увлечений, идеализма, романтизма. Понятие жестокой классовой борьбы внедрялось в сознание каждого молодого чекиста. Из таких неустойчивых личностей большевики «лепили» кого угодно, а в то время — бездушных палачей. Природное их ничтожество, скудость интеллекта и трусость большевиков не смущали. Ведь трусость, как говорил Мишель Монтень, — мать жестокости.
Истории известны случаи, когда самые жестокие тираны, глаза которых часто горели неугасимым, холодным огнем ненависти, звериной свирепости и жаждой крови, были иногда чрезмерно сентиментальными, склонными к высокопарности и приторной слащавости в речах. Они были трепетно нежными к своим детям, пытались писать стихи, а то могли и расплакаться беспричинно. Некоторые чекисты были изрядно чувствительными натурами. По словам Локкарта, Яков Петерс отличался исключительной сентиментальностью. Вячеслав Менжинский был неестественно вежлив, предупредителен, привлекателен, «с милой, нежной и целомудренной душой». Главный чекист Феликс Дзержинский писал: «Любовь к Ясику (сыну. — Авт.) переполняет мою душу. Он моя тоска, моя мысль и надежда и когда я вижу его... мне кажется, что я вслушиваюсь в шум моря, полей и лесов, в музыку собственной души, всматриваюсь в искрящееся звездное небо, шепчущее что-то сладкое...»[149]. В мае 1920 г. в Украине, беспощадно расправляясь с народными повстанцами, Дзержинский вдохновенно говорил своим соучастникам: «Как пахнут цветы! Наверное, сейчас хорошо в лесу, слышатся птичьи голоса, сквозь деревья видны облака, плывущие по небу... Воздух чист и легко дышится...»[150].
Приторной слащавостью дышат стихи, сочиненные Робертом Эйдеманом, командующим 13-й армией в июне-июле 1920 г.:
«Обнял яблоньку в саду
Страстный ветерок.
И стряхнул с ее ветвей
Лепестков снежок»[151].
Чекистов за их кровавые «подвиги» всячески поощряли, их восхваляли. Несмотря на то, что многие из чекистов были замечены в очевидных злоупотреблениях, хищениях и взятках, их окружали почетом и щедро награждали. Их именами при жизни называли улицы, предприятия, стадионы, госпитали, а некоторых чекистов удостаивали даже названием населенных пунктов. Многие из них стремительно продвигались по служебной лестнице. Отдельные из них стали даже наркомами. Поскольку террористическая деятельность чекистов объединяла, способствовала образованию тайной, замкнутой касты, солидарность и взаимовыручка между ними была непоколебима и сохранялась на всю жизнь. Об этом писала Ж. Ламбер:
«Честных людей связывают добродетели, обыкновенных — удовольствия, а злодеев — преступления»[152].
После оставления службы в ЧК, ГПУ, НКВД и работая в народном хозяйстве, как правило, на высоких должностях, они не теряли между собой связи, горделиво называли себя «чекистами», имеющими «честь» служить в «вооруженном отряде партии». Особое почтение отдавалось тем, кто участвовал в «крымской операции», последнем периоде гражданской войны.
После XX съезда партии и частичного разоблачения до тех пор скрытых преступлений чекистов и партийной верхушки старые кадры заволновались, но все же надеялись, что их еще позовут. В 50—60-х годах большинство бывших гебистов ринулись в адвокаты. Лицемерно забыв о творимых ими произволе и беззаконии, без угрызения совести, они стали рупором защиты законности и правопорядка в различных судах. Благодаря старым «заслугам» они стали членами областных коллегии адвокатов и их председателями. И только некоторые из них осознали свою вину и публично раскаялись. В декабре 1954 г. в окружном Доме офицеров в Ленинграде состоялся суд над бывшими работниками госбезопасности. Один из них, И.А. Чернов, признавая применение незаконных методов следствия и фальсификацию дел на невинных людей, заявил, что он чувствует на себе дыхание ненависти честных советских людей, сидящих в зале суда. Впрочем, подобные судебные процессы по обвинению чекистов — нарушителей законности в 1953—1959 гг. носили чисто пропагандистский характер. На скамью подсудимых попали лишь некоторые из них. По исследованию Н.В. Петрова
