Вольфганг Фенор - Фридрих Вильгельм I
Потому и посвятил он себя солдатам, своим «возлюбленным детям», не ропчущим и не умничавшим, никогда не разрушавшим его надежд и ожиданий и не говорившим ничего, кроме «осмелюсь доложить» и «слушаюсь». Лишь в армии чувствовал он себя как дома. А поскольку он сам ощущал родство с солдатом, то и весь мир нарек его именем «король-солдат».
Армия
Через несколько дней после того, как Фридрих Вильгельм стал королем, голландский посол в Берлине писал: «Король всецело находится в руках безумцев, советующих ему иметь как можно больше войска. От монарха, заявляющего, что больше всего на свете он любит солдат, следует ожидать самого худшего».
В письме голландского дипломата перемешались правда и вымысел. То, что Фридрих Вильгельм влюблен в солдат, ни для кого секретом не было, про это весь мир знал со времен его детства. Но действительно ли следовало ожидать от него «самого худшего» — агрессивной политики, нападения, войны? Это было чудовищное, ничем не подкрепленное и ошибочное суждение. Государство Бранденбург-Пруссия, исходя из собственных интересов, уже 35 лет жило в мире со своими соседями. И не было в Европе более миролюбивого монарха, чем прусский король-солдат. А другое утверждение? Действительно ли Фридрих Вильгельм, взойдя на престол, оказался в руках военщины?
Едва молодой король утвердил в Вустерхаузене штатное расписание и вернулся в Берлин, туда же примчался и его друг, тщеславный князь Леопольд Анхальт-Дессауский, твердо убежденный в своем назначении шефом прусской армии и мечтающий стать главным военным советником короля. Ведь за три месяца до смерти Фридриха I он по представлению кронпринца сделался прусским фельдмаршалом. В Берлине его ждал холодный душ: у нового монарха не оказалось времени принять его. Вместо этого он велел передать сухое сообщение: «Я всегда останусь его другом, если он будет выполнять мои приказы. Я, Фридрих Вильгельм, — главный финансист и фельдмаршал прусского королевства; и это решение прусского короля останется в силе».
Отныне и навсегда стало ясно: власть в Пруссии будет неделимой, о параллельной власти не может быть и речи, тем более в деле, считавшемся молодым королем кровным, — в армии и ее реформе. И этот порядок сохранялся в Пруссии двести лет, до Первой мировой войны 1914 г. Здесь никогда не стояла на повестке дня тема «милитаризма» в главном значении этого слова: политикой управляют военные.
Юное королевство Пруссия сможет занять достойное место среди европейских держав только в том случае, если оно будет располагать модернизированной боеспособной армией — таков был третий принцип, утвердившийся в голове Фридриха Вильгельма наряду с принципами бережливости и экономии к 1713 г. За два года перед тем он, стиснув зубы, наблюдал, как русские и польские войска передвигались по его стране, нисколько не смущаясь суверенитетом Пруссии и ее неучастием в Северной войне. Тогда, в 1711 г., он поклялся, что это не повторится никогда! Отец ослабил армию вечной сдачей «в аренду» — с военной слабостью Пруссии должно быть покончено! 11 августа 1712 г. он писал князю Леопольду: «Могу только посмеяться над здешними пачкунами. Они хотят пером добыть для короля страну и людей. А я говорю: шпагой! Иначе король не получит ничего». То, что речь здесь идет не о завоеваниях, а о независимости и суверенитете его страны, Фридрих Вильгельм подтвердил, когда делился своими размышлениями, уже сидя на троне: «Желая играть важную роль в мире, не размахивают пером, а опираются на сильную армию». Тот же принцип остался неизменным и сегодня. Чтобы разделить это убеждение Фридриха Вильгельма I, достаточно одного-единственного взгляда на современную политику.
Но к 1713 г. Пруссия нуждалась не только в независимости, но и в самоутверждении. До чего же раздробленным являлось государство! Оно имело больше границ, чем площади. Пруссия разделялась на три удаленные друг от друга части. В центре лежала древняя Марка Бранденбург, к ней постепенно присоединялись Котбус (1445), Тойпиц (1462), Шведт (1472), Неймарк (1479), Кроссен (1482), Цоссен (1493), Руппин (1524), Шторков-Бесков (1571) и, наконец, Восточная Померания, Хальберштадт и Магдебург с Заалькрайсом (1648). В сотнях километров восточнее, за обширной польской территорией, находилось герцогство Пруссия (оно принадлежало Бранденбургу с 1618 г.). Также на расстоянии в сотни километров, но к западу, располагалась третья часть Пруссии, ее рейнско-вестфальские земли: наследное владение Клеве, увеличившееся благодаря присоединению Миндена (1648), Лингена (1702) и Текленбурга (1707). То есть название «лоскутное королевство» применительно к Пруссии отнюдь не было преувеличением.
После смерти отца Фридрих Вильгельм получил регулярную армию официальной численностью в 30 000 человек; боеспособные же части насчитывали от 25 000 до 27 500 человек. Кроме того, существовало так называемое ополчение (ландмилиция) численностью от 5000 до 15 000 человек, чью военную мощь едва ли стоило принимать во внимание. Ежегодные доходы государства составляли около 3,6 миллиона талеров, из них примерно две трети уходило на содержание армии. Новый король немедленно распорядился увеличить численность пехоты с 38 до 50 батальонов, а кавалерии — с 53 до 60 эскадронов. Одновременно увеличивались и сами воинские подразделения: пехотный батальон — с 500 до 600, а кавалерийский эскадрон — со 150 до 200 человек. Уже через два года под ружьем стояли 45 000 военных, в том числе 12 000 кавалеристов и 3000 артиллеристов. Ландмилицию упразднили: благодаря жесткому сокращению штатов при дворе появились дополнительные средства для увеличения войск и нужда в ополчении исчезла.
Но столь заметное увеличение вооруженных сил создало большие трудности для государства с населением в 1 750 000 человек. Фридрих Вильгельм запретил силой вербовать рекрутов. Вместо этого он рекомендовал «всяческие хитрости», а особым декретом отменил какое бы то ни было участие гражданских учреждений в рекрутском наборе. Тем самым король передал дело пополнения войск исключительно в руки военных и сам открыл дорогу произволу. На практике это означало ответственность командира полка перед королем за укомплектованность штатного расписания его части. Полковники передавали задание пехотным капитанам и, соответственно, кавалерийским ротмистрам — они и должны были позаботиться о пополнении подразделения новобранцами. Результатом стал невообразимый хаос: никто, естественно, не ограничивался одним округом, а вместо этого каждый командир роты или эскадрона пытался отбить хорошего рекрута у своего «конкурента по оружию», в какой бы части Пруссии рекрут ни находился. Бывало, один и тот же молодой человек зачислялся в две, а то и в три различные части. Дело доходило и до вооруженных стычек между конкурирующими командами вербовщиков, гонявшихся за «человеческим материалом».
Органы гражданской власти были совершенно бессильны перед таким произволом. Их жалоб влюбленный в армию король не слышал. Из-за этих беспорядков государство на два года, с 1713 по 1715 г., оказалось на грани краха. Гражданские чиновники рвали на себе волосы, но вынуждены были во всем подчиняться безжалостным офицерам, всегда ссылавшимся на королевскую волю. В стране царила паника, и тысячи молодых людей, преимущественно ремесленников, бежали за границу, уклоняясь от воинской повинности. Эдиктом от 17 октября 1713 г. Фридрих Вильгельм приказал обращаться с такими беглецами как с дезертирами, то есть прогонять их сквозь строй — при этом наказании унтер-офицеры забивали беглецов шпицрутенами до полусмерти. Но эта мера не помогала, а только увеличивала всеобщий ужас. Население Пруссии продолжало разбегаться.
Это никак не соответствовало интересам нового короля, expressis verbis[16] провозгласившего человека высшей ценностью в стране. Что станет с государством, если ремесленники эмигрируют толпами, мастера мануфактур сбегают, а поместья и крестьянские хозяйства приходят в запустение из-за нехватки рабочей силы? Фридрих Вильгельм прислушался к словам министров, сообщавших о дрожащей от страха стране, и в конце 1714 г. запретил принудительную вербовку рекрутов. Впредь призыву на военную службу подлежали лишь юноши, не имевшие профессии, и те, кто хотел служить за деньги (так называемый «хандгельд»). Исключение составляли только «мятежные и развратные» личности, противившиеся воле работодателей, мастеров и сельских хозяев, — их можно было привлекать к военной службе в принудительном порядке. Но вскоре исключение оказалось правилом, и в конечном счете эта практика привела к превращению армии в карательно-исправительное учреждение, а в глазах населения скатилась до уровня шайки.
В малонаселенной Пруссии было совершенно невозможно, опираясь на собственные человеческие ресурсы, реализовать тщеславный проект Фридриха Вильгельма по увеличению армии и не нанести при этом тяжелый ущерб экономике. Более двадцати процентов его солдат, то есть десять тысяч человек, и так были иностранными наемниками, людьми, поступившими на службу в прусскую армию за «хандгельд». Но в 1715 г. король решил, с учетом внутренних трудностей, расширить вербовку солдат за границей и увеличить численность наемников-иностранцев.
