Сергей Ченнык - Альма
Ровно в назначенное время снялись 1-я и 3-я пехотные дивизии. Генерал Канробер, увидев, что движется в одиночестве и даже в оптику подзорной трубы никак не может разглядеть «тонкие красные линии» британской пехоты, впал в ярость. Он помчался к принцу Наполеону и застал своего левофлангового соседа в не меньшем недоумении.
Вдвоем они быстро добрались до Леси Эванса и были несказанно удивлены, обнаружив и его еще не отошедшим от безмятежного сна и с трудом понимавшим, что хотят от него два разъяренных французских генерала, с которыми только недавно они так чудно общались. Тем более, что из-за этого общения пришлось поздно ложиться спать. Тем более, что русские никуда не ушли и скоро мы их вместе разобьем. На глазах договоренности обращались в ничто.
Когда Канроберу и Наполеону удалось втолковать англичанину, чтобы они хотели сейчас видеть на своем левом фланге все его шесть батальонов, то Эванс был удивлен не менее и оправдался тем, что пока еще не получил никаких приказов от своего командующего. Поняв, что правды у сонного английского генерала добиться трудно, Канробер сам помчался к Сент-Арно с требованием срочно остановить движение Боске.
Но давайте все-таки не сильно сгущать краски. Хотя картина кажется ужасной, задержка британцев не носила характера роковой. Ну такой уж у них был стиль войны. Пусть их медлительность почти всю войну раздражала французов, постоянно и при случае о ней вспоминавших, они были верны себе.
Как бы то ни было, к 9 часам англичане были готовы к бою…
9 часов утра
Через три часа оба союзных главнокомандующих совершили традиционный объезд выдвигающихся войск. Маршал по приобретенному в Алжире обычаю был одет в любимое им «феси» — обычное кепи, но без козырька. Лорд Раглан, наоборот, демонстрировал полное соблюдение установленного порядка униформы. Школа Веллингтона с ее ритуальной мелочностью, иногда доходящей до фетишизма, была для него превыше всего. Свита английского главнокомандующего поражала обилием разноптичьих перьев и совершенно лишних людей. При бессмысленно огромном количестве офицеров и генералов найти среди них хоть нескольких достаточно компетентных было очень трудно. Кроме армейских чинов, присутствовали и двое моряков: лейтенант Самуил Хоскинс Дерриман (командир «Карадока») и лейтенант Гарри Карр Глен (с линейного корабля «Британия»).{306}
И все-таки в ее составе были два отличавшихся влиянием человека, с мнением которых Раглан, как и Меншиков, более склонный не доверять, чем искренне верить, считался всегда.
Первый — бригадный генерал Джеймс Этскурт, главный адъютант и ближайший помощник главнокомандующего. Он все сражение ни на шаг не отходил от лорда, даже когда «пули свистели у их ушей, как град»,{307} фиксируя происходящее, но не вмешиваясь в ход управления сражением. С оригинальной биографией и огромным жизненным опытом, непонятно кем он был больше — военным или чиновником. За его плечами ни одной военной кампании, но зато тяжелые дороги Евфратской экспедиции по поиску маршрута из Индии к Персидскому заливу, больше похожему на войну, чем на географическое исследование. Его функции сводились к организации военной администрации, с которой у Этскурта сложились не самые простые взаимоотношения, зато среди солдат он получил заслуженное признание. Трудолюбивый и эффективный, он принес больше пользы, нежели многие из высокопоставленных штабных офицеров, купивших свои должности.
Его преданность Раглану была настолько сакральной, что он умудрился умереть едва не одновременно с ним от одной и той же болезни — холеры.
Второй — главный квартирмейстер армии бригадный генерал Ричард Эйри. До недавнего времени Эйри командовал бригадой в дивизии Брауна и относительно недавно передал ее бригадному генералу Кодрингтону, при этом сохранив прекрасные отношения с офицерами, особенно 7-го Королевского фузилерного полка.
В конвое Сент-Арно наиболее значительной фигурой был, конечно, генерал Мартенпре, координировавший действия дивизий и считавшийся автором плана сражения на Альме.
Рядом с маршалом неотлучно находился командовавший саперами инженерный полковник Леон Герен. Было заметно большое количество офицеров артиллерии во главе с ее начальником генералом Тири. Он заметно волновался. Вопервых, сегодня в конкуренцию с русскими артиллеристами, умение которых сражаться было известно французам не понаслышке, а отличное качество материальной части не подлежало сомнению, должны были вступить новые 12-фунтовые пушки. И, во-вторых, что более всего волновало лично Тири — принадлежавшая ему идея реорганизации артиллерии по новой схеме.
В первой половине XIX ст. в Европе в артиллерийской среде не было единого мнения относительно количества орудий в полевой батарее.
Привычные со времен наполеоновских войн 12-орудийные уже «выходили из употребления» прежде всего по причине тяжелого «…маневрирования, расположения и управления».{308} Наиболее распространенными стали 8-орудийные.
Но Тири пошел дальше — переформировал артиллерию экспедиционных сил в 6-орудийные батареи.[35] И теперь эта схема, доселе в бою не применявшаяся, должна была сдать боевой экзамен на Альме. А экзаменаторы слыли людьми серьезными…
Британцы сердечно приветствовали французского военачальника. Остановившись напротив 55-го полка, Сент-Арно сказал: «Англичане, сегодня вы, наконец, увидите русских. Надеюсь, вы будете хорошо сражаться». Кто-то из строя, по воспоминаниям Рассела, ответил: «Сэр, вы же знаете, что так оно и будет».
88-й полк весьма бурно отреагировал на обращенное к нему: «…Надеюсь, вы дадите им хорошего огня?..». Солдаты приняли шутку и, громко засмеявшись, ответили: «…Конечно, разве мы когда-нибудь делали это плохо?».{309}
Английский и французский военные лидеры были в приподнятом настроении, шутили, но свидетели отмечали, что на лице Сент-Арно уже были заметны усталость, измождение и болезненность, свидетельствовавшие, что маршал измотан и находится в тяжелом состоянии.{310} Хотя печать смерти наложила свой отпечаток, боевое возбуждение, казалось, придало ему силы.
Увы, но это действительно только казалось. История отвела совсем немного времени, оставшегося для его жизни. Рядом с ним постоянно находились два солдата- кавалериста, готовые поддержать его. Буквально через несколько дней Сент-Арно умер.
Пока же он, казалось, был рад приветственным крикам британских солдат и с удовольствием отвечал на них.{311}
Зуав. Рис. Рудольфа Аккермана. 1855 г. Французский пеший егерь, линейный пехотинец и африканский егерь. Сер. XIX в.10 часов утра
Пока английский и французский командующие демонстрировали единство, а проклинавший всех Боске метался вдоль Альмы, 2-ю дивизию уже тошнило от кофе, который она продолжала пить на подступах к реке.
Но вот примчавшийся адъютант принес приказ продолжить движение. Солдатам по традиции войны в Северной Африке приказали сложить ранцы на землю. Судя по всему, это было сделано на самом берегу, так как после взятия высот пришлось за ними возвращаться назад целых полторы мили.
Не терявший времени даром Боске давно определил два пути выхода дивизии на фланг русской позиции.
Первый находился непосредственно возле места впадения Альмы в море, где река была несколько шире, но значительно мельче. Это был тот самый путь, на который указали моряки «Роланда».{312} Отмель вела к тропе, отчетливо видневшейся на противоположном берегу. Несмотря на значительную крутизну и 50-метровую высоту, почти вертикальный подъем казался возможным для пехоты, хотя и с большим трудом.{313} По-видимости, тропа использовалась до войны местными пастухами.
Алжирские стрелки. Рис. Орландо Нори. 1854 г.Подняться было трудно, но зато наверху точно не было русских пушек. Благодаря разведке, проведенной моряками, стало известно, что кроме одинокого батальона, продолжавшего маячить на одном месте, никто на плато не появлялся. Эта уверенность была не случайной. Уже находясь в Крыму, союзники ни на один день не прекращали разведку, ведя ее силами флота.
16 сентября французский корвет «Роланд», имея на борту генералов Канробера, Тири и Бизо, подробно исследовал побережье от устья Альмы до устья Качи. Данные этой разведки легли в основу плана сражения.{314}
20 сентября добытая моряками информация подтверждалась. Скопление русской пехоты было видно возле здания телеграфа. Это, по мнению Фея, означало, что Меншиков, не рискнув подставить главные силы под огонь с моря, решил там дать главное сражение.{315}
