Константин Битюков - Великокняжеская оппозиция в России 1915-1917 гг.
В отличие от великого князя, Николай II утверждал в письме к императрице от 5 ноября, что Николай Михайлович остановился только на «историях со шпионами, фабриках, рабочих, беспорядках, министрах и общем внутреннем положении». Николай II горячо убеждал свою супругу в том, что великий князь ее имени в разговоре не упоминал и что даже «не хотел давать… своих писем, – я их просто взял у него, и он их отдал довольно неохотно»[342]. Однако в любом случае несомненно, что беседа с великим князем Николаем Михайловичем довольно сильно задела мысли и чувства Николая II. Практически впервые за год он не пишет супруге о содержании разговора сразу, отделываясь туманной фразой «был очень занят». На следующий день он не отослал жене ни одного письма, что бывало с ним лишь в исключительных случаях, отправив ей лишь телеграмму, в которой в том числе сообщил о разговоре с Николаем Михайловичем[343]. Возможно, тот факт, что Николай Михайлович не отважился на высказывания против Александры Федоровны в личном разговоре, подтверждает то, что Николай II отослал письмо супруге, не сопроводив его никакими комментариями или оценками. Вряд ли бы он решился на такой поступок, зная о его содержании. С другой стороны, он подобным образом мог дать императрице понять об общественных настроениях и необходимости отдаления Г.Е. Распутина. Таким образом, говорил ли Николай Михайлович императору об отстранении его жены и зачитывал ли ему текст письма, остается спорным вопросом.
Между тем содержание письма носит гораздо более решительный тон, чем изложенные выше известия о содержании беседы. Недаром Николай Михайлович считал, что лучше пишет, чем говорит. Как и в других его письмах, в послании великого князя от 1 ноября нет обращения. Он сомневается в информированности Николая II о реальном положении дел, а затем высказывает свою точку зрения. Она заключалась в том, что в условиях, когда способ выбора министров стал известен всем и каждому, «так дальше управлять Россией немыслимо». В письме не упоминается имя Г.Е. Распутина: великий князь смирился с тем, что Николай II не властен отстранить его. Но Николай Михайлович призывает своего племянника оградить себя от «постоянных, систематических вмешательств любимой супруги». Такое заявление императору делалось впервые. «Все последующее, – утверждал великий князь, – быстро наладится само собой». В перспективе Николай Михайлович предлагал даровать желанную ответственность министров «без напора извне». В послании он также предупреждал императора, что тот находится «накануне эры новых волнений, скажу больше – накануне эры покушений»[344]. Через полтора месяца, после убийства Г.Е. Распутина, смутные предчувствия Николая Михайловича будут выглядеть как пророческие предсказания, и Николай II будет считать его вдохновителем убийства «старца». Удивительно и другое: ради надежды и упования на спасение Николая II, престола и дорогой родины «от самых тяжких и непоправимых последствий» Николай Михайлович предлагает всего-навсего ограничить влияние Александры Федоровны на императора, не осознавая, что в коренной модернизации нуждалась вся система монархии и устранение одного элемента или одного человека не решило бы проблемы.
Для самого Николая Михайловича было важно, чтобы император поверил ему. Этот вывод подтверждает контент-анализ письма{1}, который показывает, что великий князь Николай Михайлович призывает Николая II, во-первых, верить самому себе; во-вторых, не верить другим (поскольку их сведения – подтасовка); и, в-третьих, верить ему, Николаю Михайловичу, который по его собственным словам, полагал, что Николай II боролся с вышеназванными подтасовками.
На следующий день после беседы и передачи письма Николай Михайлович отбыл в Петроград. Непосредственных итогов встречи и вручения письма не было, да он их и не добивался: его целью было развеять благодушие Николая II по поводу политической ситуации.
Наиболее бурно на этот визит отреагировала императрица Александра Федоровна. Получив высланное ее супругом письмо великого князя, она 4 ноября написала гневный ответ Николаю II. Возмущение по поводу письма Николая Михайловича уже было выражено в первых строках послания Александры Федоровны. Царица определила его письмо как государственную измену и высказала недоумение, почему ее супруг во время разговора не остановил великого князя и не пригрозил ему ссылкой в Сибирь. Хотя данное послание не было такой уж неожиданностью для императрицы, так как она упоминает, что великий князь всегда ненавидел ее и дурно отзывался о ней все эти 22 года в клубе [аристократический Яхт-клуб. – Е.П., К.Б.]. Она характеризует поступок Николая Михайловича как мерзость и предательство еще и потому, что он в такой момент (имеется в виду во время войны) «прячется за спиной твоей мама [вдовствующей императрицы Марии Федоровны. – Е.П., К.Б.] и сестер [великих княгинь Ксении и Ольги Александровны. – Е.П., К.Б.]». Императрица определила Николая Михайловича как «воплощение всего злого» и констатировала, что «он и Николаша [великий князь Николай Николаевич. – Е.П., К.Б.] – величайшие мои враги в семье, если не считать черных женщин [великих княгинь Анастасии и Милицы Николаевен. – Е.П., К.Б.] и Сергея [великий князь Сергей Михайлович. – Е.П., К.Б.]». В своем письме Александра Федоровна еще несколько раз обращается к характеристике личности Николая Михайловича, отмечая: «Я чувствовала, что Николай не к добру поехал в Ставку, – скверный он человек, внук еврея!» Далее следует оценка послания Николая Михайловича Г.Е. Распутиным, который сказал: «Не проглянуло нигде милости божией, ни в одной черте письма, а одно зло – как брат Милюкова, как все братья зла…» В заключение мистически настроенная царица пишет, что накануне видела во сне, будто бы ей отрезали руку, но при этом она не испытывала никакой боли, а после этого получила письмо Николая Михайловича[345].
«Говорили?» – «Все сказал». – «Молодец!»
1 ноября в Думе была зачитана декларация Прогрессивного блока. Лидер кадетов П.Н. Милюков в своей речи затронул вопрос о предательской роли императрицы Александры Федоровны. В тот же день великий князь Николай Михайлович встретился в Ставке с Николаем II. Данная беседа осталась без видимого результата. В свою очередь, А.А. Клопов не сумел вручить Александре Федоровне рескрипт, поскольку в аудиенции ему было отказано.
Зато аудиенции добилась княгиня З.Н. Юсупова: «Когда княгиня лишь сказала императрице, что ей необходимо с ней переговорить, лицо царицы покрылось пятнами и она отвечала: “Я не вмешиваюсь в ваши частные дела, прошу и вас не вмешиваться в мои частные дела”. Княгиня З.Н. Юсупова ответила: “Дела русской императрицы касаются всей России, они не могут быть частными”. Смелость и искренность княгини пробили лед. Царица смягчилась, плакала, продержала ее около себя два часа и, прощаясь, обещала, что Г.Е. Распутин в Крым не поедет»[346].
После того как стало ясно, что первоноябрьский «штурм» не привел к достижению целей, которые ставили перед собой думские лидеры (смещение Б.В. Штюрмера с поста премьера, а главное, формирование ответственного правительства) и великий князь Николай Михайлович (удаление Г.Е. Распутина и отстранение от дел императрицы), у заинтересованных лиц появились мысли о необходимости продолжения «штурма». Для этой цели использовались все, кто либо направлялся на личную встречу с императором, либо имел возможность написать ему письмо и оказать на него какое-либо влияние. Эти встречи готовились как в Ставке, так и в Петрограде.
Деятельность великокняжеской оппозиции в Ставке продолжилась с визитом члена Государственной думы В.М. Пуришкевича, который встречался с Николаем II 3 ноября. Выше уже было описано, как великие князья Георгий и Сергей Михайловичи, а также Кирилл Владимирович привлекли его на свою сторону непосредственно перед началом беседы с императором, хотя до приезда в Ставку он не намеревался выходить за рамки своего сообщения. В.М. Пуришкевич считался подходящим лицом для оказания влияния на императора. Несмотря на то что его доклад Николаю II был «далек от событий внутренней жизни России и от политики», все же он сказал «ему в Ставке… горькую истину… осветил ту правду, которая от него скрывалась, но которую видела и видит вся скорбная Россия»[347]. Обращение В.М. Пуришкевича было по своему характеру антираспутинским и не затрагивало вопросов министерства общественного доверия, что делало его требования схожими с основными требованиями великих князей. Как и выступление великого князя Николая Михайловича, эта беседа не имела видимых последствий, хотя позже дала ему право выступить со схожими заявлениями с трибуны Государственной думы.
