Владимир Кованов - Хирургия без чудес: Очерки, воспоминания
Танкист, которому осколок, как ножом, срезал руку у основания плеча, возмущался «беспомощностью медицины».
— В медсанбате я просил врачей пришить мне руку. — рассказывал он, — а они говорят, что таких операций еще никто не делал. Видали! Не делал! Так вы начните, тогда и другие будут делать! Ну как я без руки воевать буду?
Воевать… А сам был еле жив. Он потерял много кропи, черты лица заострились, ходить не мог, больше лежал. Мы перелили ему кровь, ввели глюкозу, физиологический раствор…
С начала 1942 года жизнь госпиталя вошла в размеренную колею. Появилась возможность не только лечить осколочные переломы костей, удалять секвестры, осколки, но и делать пластические операции при повреждении кровеносных сосудов и нервов, иссекать обезображивающие рубцы. Проще обстояло дело, когда надо было выделить нерв из рубцов, труднее — когда сам нерв имел дефекты. Тогда приходилось замещать дефект нерва по методу П. К. Анохина кроличьим мозгом, обработанным формалином.
Раненые с поврежденными крупными суставами (тазобедренным, коленным), те, кому мы вынуждены были отнять ногу или руку, надолго задерживались в госпитале. Ампутации оставляли у нас тяжелый, гнетущий осадок от сознания собственного бессилия, но сделать ничего было нельзя. Когда раненый находился в тяжелом септическом состоянии, единственным средством, которое могло оборвать роковой процесс, являлась калечащая операция.
Трудно было разговаривать с раненым, у которого отнята нога или рука. Он хотел вернуться домой на «своих» ногах и требовал немедленно изготовить ему искусственную конечность. Убедить его в том, что настоящим протезом можно пользоваться только через полгода, не раньше, было невозможно. Приходилось делать по два протеза. Один выдавался при выписке, чтобы солдат мог с ним поехать домой, пройтись раз–другой по улице. А другой — опорный шинногильзовый или деревянный, удобный для постоянного ношения — можно было надевать спустя полгода, когда культя «созревала», исчезал отек мягких тканей.
Тяжело давалось раненому «воспитание» культи, чтобы она была пригодной для протезирования. Даже одно прикосновение к ней вначале вызывало невероятные боли. И надо было терпеливо уговаривать его мужественно переносить боль, ибо иначе невозможно сделать культю опороспособной. Убедившись на примере других, что иного выхода нет, раненый начинал «приучать» ее выдерживать давление, сначала опираясь на подушку, потом на матрац, затем на войлок и уж под конец тренировки— на более твердое основание. Так постепенно человек при активной помощи врача готовился к тому, чтобы стать на «свои» ноги. И когда раненые, наконец, начинали ходить, это было огромной радостью и для больного, и для врача.
Иногда случалось и так. Все доводы в разговоре с раненым исчерпаны, а он лежит, отвернувшись к стене, молчит. Тогда я рассказывал о героях–врачах В. В. Успенском и Н. А. Богоразе, которые, лишившись в молодости обеих ног, нашли в себе силы, волю, чтобы жить и работать, да еще как работать! Примеры их мужества воодушевляли раненых, вселяли в них надежду.
В конце 1942 года меня пригласили в военно–медицинский отдел округа, предложили поехать на один из фронтов, где нужен опытный хирург. Я охотно согласился. И на другой день вместе со старшей операционной сестрой К. И. Чуркиной и врачом–хирургом А. И. Лапиной выехали в Москву: в то время там формировались госпитали 5‑й ударной армии.
ПО ДОРОГАМ ВОЙНЫ
Осенью 1942 года под вечер наш эшелон, нагруженный имуществом трех хирургических госпиталей 5‑й ударной армии, прибыл в город Камышин, расположенный километрах в двухстах от Сталинграда.
На исходе лета 1942 года гитлеровцы прорвались в район Сталинграда и прилагали огромные усилия, чтобы сбросить защитников города в Волгу, а затем ринуться на север, на Москву. Но яростные атаки отборной армии фельдмаршала Паулюса оказались тщетными. Огромная фашистская военная машина забуксовала, упершись в клочок земли, — защитники города стояли насмерть. Несколько месяцев шли невиданные по ожесточенности бои. Каждый дом, каждый шаг вперед стоил гитлеровцам огромных потерь. И вот 19 ноября огненный шквал над вражескими позициями возвестил о начале наступления Советской Армии. Вскоре враг оказался в «котле». Близилось время, когда чаша весов войны окончательно и бесповоротно склонится в нашу сторону.
В конце 1942 года 6‑я и 4‑я танковые немецко–фашистские армии были окружены. Шли тяжелые, упорные бои по уничтожению противника. Перед нашей 5‑й ударной армией под командованием генерал–лейтенанта В. Д. Цветаева ставилась задача не допустить прорыва окруженной нашими войсками вражеской группировки и отбросить рвавшиеся к ней на выручку части фельдмаршала Манштейна.
Госпитальная база армии обосновалась в Камышине. Пока, до начала активных боевых действий армии, наш полевой эвакопункт находился в резерве.
Личный состав был в основном молодой, не прошедший через горнило войны, и все с нетерпением ждали участия в наступлении. При первом же знакомстве выяснилось, однако, что необходимых знаний и опыта работы в военно–полевых условиях ни у кого не было. Хирурги в большинстве своем только что окончили институты. Они не знали толком, как обрабатывать раны, накладывать гипсовую повязку на поврежденные конечности, ушивать открытые пневмотораксы, оперировать на органах брюшной полости. Эти и многие другие вопросы подготовки врачей встали во всей остроте: времени было в обрез.
Так родился Камышинский «университет». Все «сели» за учебники и атласы, изучали инструкции и положения по оказанию хирургической помощи раненым. Для врачей проводились занятия по топографической анатомии и оперативной хирургии применительно к военно–полевым условиям. В спортивном зале одной из школ организовали секционную. Каждый врач имел возможность не только практически изучить ту или иную анатомическую область, но и проделать типичные операции, с которыми ему вскоре придется иметь дело. Разница между нашим «университетом» и обычным медицинским институтом состояла, пожалуй, лишь в том, что здесь не нужно было никого подгонять.
С утра и до поздней ночи врачи сидели над анатомическим атласом, осваивали технику ампутации конечностей, удаления ребер, вскрытия трахеи и других операций. Здесь, на занятиях, мы вырабатывали единую тактику по хирургической помощи и этапному лечению раненых в соответствии с указанием Главного хирурга Советской Армии. Подробно разбирали также формы специализированной помощи ранетам: в каких госпиталях лучше организовать нейрохирургическое вмешательство, а в каких — общехирургическую обработку.
Армейский хирург В. А. Русанов предупредил нас, что специализированную помощь раненым сможет осуществить любой госпиталь, так как им будут приданы группы нейрохирургов, офтальмологов, челюстно–лицевых хирургов, невропатологов и т. д. Врачи же госпиталя общехирургического профиля должны научиться безупречно оказывать хирургическую помощь раненым в грудь, живот, таз и конечности. Поэтому на занятиях каждый врач в полном объеме проделывал все типичные операции, начиная от хирургической обработки раны мягких тканей до сложных вмешательств на органах живота, грудной клетки и таза.
Наиболее трудный раздел хирургии — ранения полостных органов — потребовал тренировки на собаках. На них проводили резекцию ребер, вскрытие трахеи, ушивание открытого пневмоторакса. Очень важно было отработать технику наложения кишечного шва, научить молодых хирургов грамотно производить ревизию, то есть проверку состояния органов брюшной полости, а также ушивать мелкие ранения кишок и удалять поврежденную их часть.
Начальнику полевого эвакопункта Е. Б. Меве пришлось расщедриться и выделить на практические занятия гипс, бинты, чтобы можно было обучить врачей и сестер технике наложения глухих гипсовых повязок. «Профессором» по гипсованию в «университете» была А. И. Лапина. Она успешно добивалась от всех умения быстро и безупречно накладывать на поврежденные конечности гипс и временные шины.
Командующий армией генерал В. Д. Цветаев одобрительно относился к нашим занятиям и благодарил начальника санитарного отдела за умелую организацию подготовки врачей и медицинских сестер к предстоящим боевым операциям.
Большую помощь в организации «университета» и в его работе оказывал комиссар госпиталя А. Ф. Комаров.
Он был уже в летах, но выглядел браво: тщательно пригнанную шинель туго перетягивала портупея, а сбоку висел больших размеров маузер, вызывавший у всех нас улыбки. Позднее, когда комиссар уже был на передовой, во время одной из атак вражеская пуля в щепки раздробила деревянный футляр маузера, не задев его самого.
Был он невысокого роста, плотный, с большой головой и характерным прищуром подслеповатых глаз под очками в металлической оправе. Говорил медленно, чуть растягивая слова и как бы подчеркивая их жестом руки. Комиссар не любил вмешиваться в административные дела и подменять начальника госпиталя, даже когда того не было на месте. Ему больше по душе были дружеские, доверительные беседы. Особенно с теми, кто сник, приуныл или устал. Сколько раз ему приходилось успокаивать, вселять в сердца людей бодрость и надежду!
