Алексис Токвиль - Старый порядок и революция
Да и сами дворяне являются подчас надоедливыми просителями; причем их принадлежность к дворянскому сословию обнаруживается лишь в том, что попрошайничают они уж больно надменно. Главным звеном зависимости для них является двадцатина. Поскольку доля их участия в выплате данного налога ежегодно определялась советом на основании доклада интенданта, то именно к последнему они и обращаются для получения отсрочки или облегчения платежей. Я читал множество такого рода просьб, поступивших от дворян, - почти всегда титулованных, а часто и от больших вельмож - составленных, как они утверждают, из-за недостаточности их доходов или тяжелого состояния дел. Вообще, дворяне, обращаясь к интенданту, называют его "господин", но я заметил, что в данных обстоятельствах они именуют его "монсеньор", как и буржуа.
Подчас в дворянских прошениях забавным образом смешиваются нищета и гордость. В одном из них дворянин обращается к интенданту: "Ваше чувствительное сердце никогда не допустит, ( стр.61) чтобы отец семейства в моем положении был бы обложен двадцатиной наравне с отцом семейства из простонародья".
В голодные годы, столь часто выпадавшие в XVIII веке, население каждого округа поголовно обращалось к интенданту и, по-видимому, только от него и ждало пропитания. Правда и то, что: уже тогда всякий сваливает свои несчастья на правительство: оно. виновно в самых неизбежных бедах, его упрекают во всем, вплоть. до суровости погоды(3).
Не будем же более удивляться той поразительной легкости, с какой в начале нашего века была восстановлена централизация. В 89-м люди разрушили здание, но фундамент его остался целым даже в душах самих разрушителей, и на этих основах оказалось возможным вновь воздвигнуть его и придать ему такую прочность. каковой оно и ранее не обладало.
ГЛАВА VII
КАКИМ ОБРАЗОМ ВО ФРАНЦИИ, КАК НИГДЕ БОЛЕЕ В ЕВРОПЕ, УЖЕ ПРИ СТАРОМ ПОРЯДКЕ СТОЛИЦА ОБРЕЛА ПРЕОБЛАДАЮЩЕЕ ЗНАЧЕНИЕ И ПОГЛОЩАЛА ВСЕ СИЛЫ ГОСУДАРСТВА
Политическое преобладание столицы над остальной частью государства обусловлено ни ее положением, ни величиной, ни богатством, но единственно природой государственного правления.
Лондон, по численности населения не уступающий иному королевству, до сих пор не оказывал господствующего влияния на судьбы Великобритании.
Ни один гражданин Соединенных Штатов и представить себе не может, чтобы Нью-Йорк мог распоряжаться судьбою американского союза. Более того, даже в .самом штате Нью-Йорк никто и не помышляет о том, чтобы особая воля этого города могла управлять делами. Однако в Нью-Йорке в настоящий момент проживает столько же жителей, сколько проживало в Париже в момент начала Революции.
Сам Париж даже в эпоху религиозных войн по сравнению с остальным королевством был менее населен, чем в 1789 г. Тем не менее роль его была решающей. Во времена Фронды Париж был только лишь самым крупным городом Франции. В 1789 г. он уже -сама Франция.
В 1740 г. Монтескье писал одному из своих друзей: во Франции существует только Париж и отдаленные провинции, которые. Париж еще не успел поглотить. В 1750 г. маркиз де Мирабо, ( стр.62) наделенный не только богатой фантазией, но и глубоким умом, говорит о Париже, не называя его: "Столицы необходимы, но если голова становится чрезмерно большой, тело охватывает паралич, и оно все гибнет. Что же выйдет, если оставить провинции в своего рода прямой зависимости и видеть в их жителях, так сказать, туземцев; если не давать им никакого средства ни для повышения своего общественного положения, ни для карьеры, способной удовлетворить их честолюбие; если столица будет притягивать к себе любое дарование, имеющее хоть какое-либо значение?" Мирабо говорит о своего рода глухой революции, лишающей провинции их именитых граждан, деловых людей, интеллектуалов,
Читатель, внимательно прочитавший предыдущие главы, уже знает причины этого явления; я бы злоупотребил его терпением, если бы принялся их вновь перечислять.
Эта революция не ускользнула от внимания правительства, но его волновала лишь одна ее материальная сторона-рост городов. Правительство отмечало, что Париж разрастается день ото дня, и боялось, что столь крупным городом будет трудно управлять. Существует огромное количество королевских ордонансов, относящихся главным образом к XVII и XVIII векам и имеющих целью приостановить рост города. Государи все более сосредотачивали в Париже и его окрестностях всю общественную жизнь Франции и при этом еще хотели, чтобы он оставался малонаселенным городом. Новые дома либо вовсе запрещалось строить, либо постройка их разрешалась самым дорогостоящим образом, в наиболее привлекательных местах, оговоренных заранее. Правда, каждый из ордонансов констатирует, что несмотря на принятые меры Париж не прекращает расширяться. Шесть раз на протяжении своего царствования Людовик XIV всем своим могуществом пытается приостановить рост Парижа и терпит неудачу: вопреки его эдиктам город непрерывно растет. Но значимость Парижа растет гораздо быстрее, чем его стены, и превосходство его обеспечивается не столько тем, что происходит в черте города, сколько тем, что совершается за его пределами.
Действительно, местные вольности в то же самое время повсеместно почти исчезают. Симптомы независимой жизни пропадают, характерные черты облика различных провинций стираются. Явления эти, однако, не были следствием общего застоя нации: напротив, повсюду все пребывало в движении, только источник его находился исключительно в Париже. Приведу лишь один из многочисленных примеров. В составленных для министра донесениях о состоянии книжного дела в конце XVI-начале XVII веков я нахожу сведения о том, что в провинциальных городах были крупные типографии, в которых не было наборщиков или наборщикам там нечего было делать. Между тем, несомненно, ( стр.63) в конце XVIII века печаталось несравненно больше разного рода сочинений, чем в XVII веке, но движение мысли теперь происходило только в центре. Париж окончательно поглотил провинции.
В тот момент, когда разразилась французская революция, этот первый переворот был вполне завершен.
Знаменитый путешественник Артур Юнг покидает Париж вскоре после созыва Генеральных Штатов и за несколько дней до взятия Бастилии. Он поражен контрастом между тем, что ему довелось увидеть в городе и за его пределами. В Париже все было шум и движение; ежеминутно рождались политические памфлеты их появлялось до 92 штук в неделю. Даже в Лондоне никогда не видел я подобного пробуждения гласности, говорит Юнг. Вне Парижа ему все кажется погруженным в бездеятельность и молчание; брошюр печатают мало, а газет не издают вовсе. Тем не менее провинции взбудоражены и готовы восстать, но они остаются без движения; если граждане иногда и собираются, то только для того, чтобы услышать ожидаемые из Парижа новости. В каждом городе Юнг спрашивал у жителей, что те собираются предпринять. "Повсюду следовал один и тот же ответ, говорит он: - мы только провинциальный городок, нужно поглядеть, как пойдут дела в Париже".
Многие удивляются чрезвычайной легкости, с которой Учредительное собрание смогло одним ударом разрушить старые французские провинции, в большинстве своем более древние, чем самая монархия, и методически разделить королевство на восемьдесят три отдельные части, как будто бы речь шла о девственной почве Нового Света. Сей факт в высшей степени поразил и даже ужаснул Европу, не готовую к подобному зрелищу. "Мы впервые видим,-говорит Берк,-чтобы люди таким варварским образом растерзали на куски свое отечество". И действительно, казалось, что расчленяли живое тело, но на деле речь шла только о препарировании трупа.
Пока Париж таким образом окончательно завоевывал господство над провинциями, в его собственном лоне мы отмечаем и .другие изменения, не менее заслуживающие внимания истории. Париж стал не просто центром обмена, сделок, потребления и удовольствий - он превратился в город фабрик и мануфактур, что придавало первому отмеченному моменту совершенно новый и необычайный характер.
Начало этого события относится к отдаленным временам: мне представляется, что уже в Средние века Париж был не только самым крупным, но и самым развитым в индустриальном отношении городом, что становится совершенно очевидным с приближением к Новому времени. По мере того, как к Парижу стягивалась вся административная деятельность, в нем сосредотачивалось ( стр.64) и промышленное производство. Париж все более и более делается образцом и главным судьей, единственным центром власти и искусств, главным очагом национального творчества; и вместе с тем к нему подтягивается и в нем концентрируется промышленная жизнь нации.
И хотя статистические документы времен Старого порядка чаще всего мало заслуживают доверия, я считаю возможным безбоязненно утверждать, что за 60 лет, предшествовавших Революции, численность рабочих в Париже более чем удвоилась, тогда как за тот же период общее население города выросло лишь на треть.
