Мир поздней Античности 150–750 гг. н.э. - Питер Браун
Принадлежность к сообществу, фанатично преданному отстаиванию собственной идентичности в пику внешнему миру, замечательно стимулирует творческую деятельность. Сенаторской аристократии необходимо было сохранять высокие стандарты культуры, которые должны были отличать ее от других групп. Кафолическая Церковь, поддерживавшая связь с захватывающими направлениями греческой мысли и греческого аскетизма, стремилась не отставать и поэтому постоянно нуждалась в хорошей литературе. В результате последнее поколение IV столетия и первая декада V считаются третьим золотым веком латинской литературы. В этот короткий период Авсоний (ок. 310 – ок. 394) писал стихи, демонстрировавшие новое романтическое переживание природы, любуясь, как виноградники на берегах Мозеля танцуют в глубинах реки122. Иероним (ок. 342–419) создавал сатирические виньетки, изображающие римское христианское общество – портреты увешанных драгоценностями матрон, столь же откровенные, как иная работа Обри Бердслея, язвительные описания священнослужителей, написанные в стиле, сочетающем в себе разоблачительные речи Исайи и низкую комедию Теренция – причем так искусно, что они приводили в восторг и язычника, и христианина123. Позднее, уединившись в Вифлееме, он наводнил латинский мир эрудицией, почерпнутой у греков, и поразил его, отважившись на рискованный перевод Библии напрямую с иврита124.
Авсоний и Павлин Ноланский выработали новый стиль поэзии и гимнографии. Специфическая, самостоятельно выработанная манера речи Августина блистала отраженным светом греческой философии: впервые он прочитал Плотина в Милане еще в 385 году, будучи мирянином, знакомым с космополитичной жизнью императорского двора. В 397 году «Исповедь» – уникальная история души – явила латинский язык, пламенеющий в человеке, чья чувствительность позволяла комбинировать с одинаковым мастерством Вергилия, Плотина и звуковой ритм псалмов. С нарочитой скромностью всех сенаторов, пишущих якобы лишь для того, чтобы доставить удовольствие своим друзьям, Сульпиций Север «нечаянно» обнародовал «Житие святого Мартина», которое стало образцом для всей последующей латинской агиографии. Поэтому, когда в самом конце IV века Клавдиан (александрийский грек) направился в Италию в поисках счастья, в Риме и Милане он встретил людей, в обществе которых можно было научиться безупречной латыни, а также покровителей, которые могли внушить молодому греку их собственный, ярко выраженный латинский энтузиазм, с которым они относились к самим себе и Риму. В это же время Августин писал великую книгу – «О Троице», доказавшую, что латинянину была доступна такая высота философской оригинальности, которая не имела равных среди современных греческих авторов. Латинский Запад наконец добился признания.
Два поколения спустя Западная Римская империя исчезла: внуки аристократов, обеспечивших возрождение конца IV века, попали в подчинение варварским королям; Запад, по словам восточного наблюдателя, был повергнут «в хаос». Неспособность западных императоров защититься от натиска варварских нападений после 400 года и в случае надобности отвоевать потерянные земли во многом можно объяснить фундаментальными проблемами западного общества в экономической и социальных сферах (см. с. 49–50). Однако же для самих современников поражение западных императоров V века оказалось наименее предсказуемым из всех кризисов, когда-либо выпадавших на долю римского государства. Ибо императоры не были историками экономики – они были солдатами. Северные провинции латинского мира – Северная Галлия и Дунай – воспринимались ими априори как неиссякаемый источник личного состава. Весь IV век латинские солдаты господствовали в варварском мире, от Трира до Томы. Для говорящих по-латыни солдат, из которых «вербовали» императоров, именно Восток, с его непомерно разросшимися городами и миролюбивыми крестьянами, казался более уязвимой частью империи.
Причины краха имперского правительства на Западе далеко не однозначны. Вопросы морального состояния, экономические и социальные факторы – все они сыграли свою роль. Но, вероятно, главной причиной поражения имперского правительства в период между 380 и 410 годами стало то, что два основных сообщества латинского мира – сенаторская аристократия и кафолическая Церковь – выказали полное равнодушие к судьбе защищавшей их римской армии. Оба сообщества, не осознавая этого, подрывали силы армии и имперской администрации; и, ослабив своих защитников, они внезапно обнаружили, что могут обходиться без них. Таким было неожиданное наследие возрождения, которое мы только что описали. И исчезновение Западной империи – та цена, которую пришлось заплатить за продолжение существования сената и кафолической Церкви.
Вплоть до 375 года римская армия и придворная жизнь, связанная с крупными военными резиденциями в Трире, Милане и Сирмии, подобно железным скобам, удерживали вместе разрозненные части западного общества. В это время такой солдат, как Аммиан Марцеллин, все еще мог пройти по большим военным дорогам, связывавшим Трир с Евфратом, владея простым латинским языком солдатского лагеря. Его без вопросов пропустили через все заставы, которые в воображении гражданского населения Средиземноморья стали непреодолимыми. Офицеры римского и германского происхождения, латиняне и греки, язычники и христиане – солдат Аммиан видел их всех и относился к ним благосклонно. С 364 по 375 год с северных границ уверенно правил империей суровый паннонец Валентиниан I. Его профессиональных управленцев ненавидел и боялся Сенат, и, хотя император был христианином, его действия регулярно входили в противоречие со все возрастающей нетерпимостью кафолических епископов. Он был последним великим императором Запада. События, которые последовали за его смертью, нанесли непоправимый ущерб профессиональному esprit de corps125 имперской бюрократии. В администрацию с невероятной скоростью и упорством проникала сенаторская аристократия. Император Феодосий I (379–395) – человек слабый и, как и они, землевладелец – открыл двор и для аристократов, и для кафолических епископов. В правление его сына – абсолютного ничтожества – Гонория (395–423) и, позднее, Валентиниана III (425–455) высшие должности стали, в сущности, уделом италийской и галльской знати. Сенаторов V века нельзя обвинить в нежелании участвовать в политической жизни империи. Напротив, они просто сделали государственную машину придатком их собственного образа жизни, в котором на политику было принято смотреть с задумчивой неспешностью, а место в администрации воспринималось как возможность позаботиться о своих друзьях. Дилетантизм, преобладание личных интересов, узкий кругозор – вот уродливые черты аристократического правительства Западной империи в начале V века.
Но, по крайней мере, это была их собственная Римская империя. Ни одна группа римлян не идеализировала Рим с таким энтузиазмом, как сенаторские поэты и риторы конца IV – начала V века. Тот самый миф, который не будет давать покоя людям Средних веков и Возрождения – Roma aeterna126, Рим как естественная кульминация цивилизации, длящаяся вечно, – был создан не в классический период Римской империи: он был прямым наследием бурного патриотизма, процветавшего в латинском мире в конце IV века.
И все же, что
