Арсений Ворожейкин - Небо истребителя

— Я уже поужинал, — сообщил Сорокин.

— Я тоже, — сказал Висковский.

— Ну вот и прекрасно. — Я обвел рукой кабинет-спальню. — Два стола у нас есть. Думаю, для троих хватит, ведь работа наша в основном будет проходить на аэродроме.

К середине апреля первая семерка реактивных самолетов прибыла по железной дороге. Эшелон пришел ночью, а утром истребители уже были собраны и готовы к облету. Хотя никто из техников и механиков ночью не сомкнул глаз, настроение у всех было бодрое и даже торжественно-радостное. Наконец-то появились реактивные машины! Теперь можно твердо сказать, что полк полетит на парад.

Я. решил проверить взлетно-посадочную полосу. Погода стояла солнечная. Утренний морозец спаял щели на асфальтобетонной полосе. Руководитель полетов Висковский посоветовал повременить с проверочным полетом, пока не растает лед:

— Сейчас струя от турбины может скользнуть поверх полосы, и лед в щелях останется нерасплавленным.

— Верно, — согласился я. — Поэтому сразу же облетаем все машины. А ты внимательно следи, как поведет себя полоса, когда начнет отпускать мороз.

— Хорошо, — согласился Борис Константинович. — А если ты сейчас вскопаешь асфальт? Где садиться будешь?

— В Щелково, — сказал я. — Там знаменитая полоса Героев из бетона и длиной не менее двух километров. В свое время с нее взлетал Чкалов, направляясь на остров Удд и через Северный полюс в Америку.

— Ясно. Насчет посадки в Щелкове я договорюсь. Но мне кажется, можно обойтись и без Щелкова. Взлетай только по правой половине полосы. Если ее попортишь, сядешь на левую.

На взлете я не почувствовал никаких осложнений. Но как только перевел машину в набор высоты, услышал спокойный голос:

— Арсен! Как слышишь?

— Хорошо, — бодро ответил я и подумал: «полный порядок».

Но руководитель полетов разочаровал:

— Ты основательно пропахал правую сторону полосы. Метров двести. Сейчас осмотрю твое «художество» и сообщу, где тебе лучше садиться.

— Понял. А я пока похожу над тобой.

«Вот тебе и полеты на реактивных, — загрустил я. — А мы размечтались. Надо же было такое вообразить, что лед в щелях, не растает, когда температура выхлопных газов около шестисот градусов! При таком накале металлы плавятся. Значит, придется перебазироваться в другое место. А куда? Все пригодные аэродромы под Москвой перегружены. Наложить на нашу полосу металлическое покрытие? Времени нужно не меньше недели. А его и без того в обрез. Неужели полк отставят от парада?»

Удрученный невеселыми мыслями, произвел посадку. Как только вылез из самолета, меня окружили летчики и техники. На лицах всех тревога и вопрос: как быть? На поршневых «яках» летчики пятерками уже слетались отлично. Все ждали реактивных «яков». И на тебе!..

— Плохи наши дела, — сказал я. — Пойду доложу командующему, что летать на Як-пятнадцатых на этой полосе нельзя.

Все облегченно вздохнули, а инженер полка спросил:

— Может, начнем готовиться к переезду?

— Сейчас узнаю, — сказал я, а сам с горечью подумал: «Перебазироваться нам некуда. Летчики об этом не знают. Но огорчать их пока не надо».

В тот же день после обеда на аэродром приехала строительная рота. За двое суток, работая днем и ночью, солдаты на асфальтированную полосу и на рулежные дорожки наложили металлическое покрытие. За это время прибыли все реактивные «яки»…

Настал день смотра мастерства летного состава. Солнце только вышло из-за горизонта. Было безоблачно и безветренно. Летчики и техники выстроились перед самолетами. Со стартового командного пункта к строю подошел командующий авиацией Московского военного округа Николай Александрович Сбытов. Моложавый, очень статный и спокойный. В глазах Сбытова жизнелюбие и доброта, располагающая к доверию и уважению. Я доложил о готовности к полету семи звеньев трехсамолетного состава и одной машины резерва. Генерал, поздоровавшись, сказал:

— Вы эту неделю поработали много и плодотворно. Догнали остальные полки. Правда, техникам пришлось трудновато, но никто не спасовал. Все выдюжили. А сейчас посмотрим, чего достигли летчики. — Генерал взглянул на меня: — Можете начинать работу. Я буду на стартовом командном пункте. Хорошо слетаете тройками — начинайте тренировку пятерками.

Полк взлетел и через пять минут собрался в колонну из троек. Сзади группы резервный самолет. Его летчик готов занять место вышедшего из строя ведомого любой тройки. Если строй покинет ведущий, на его место встанет правый ведомый. Эти летчики натренированы летать и ведущими и ведомыми.

После пролета первого контрольного пункта я взял курс на западную окраину Фрязино. Город хорошо было видно. От него расстояние до центра Монинского гарнизона такое же, как и от Химок до центра Красной площади. Это последние контрольные ориентиры. Здесь должны быть высота триста метров и парадная скорость. Нужные параметры пролета последнего контрольного пункта выдержал точно, скользнул взглядом на ведомых звена. Ребята идут — лучше никак нельзя. Дальше — прямая на аэродром. И не просто на аэродром, а на стартовую радиостанцию, где находится генерал Сбытов. Вся колонна должна пролететь над его головой. Моя машина не шелохнется. Земля мельтешит. Но я не обращаю на это внимания: впился взглядом в радиостанцию, застыл и испытываю такое ощущение, будто вместе со мной застыло и время.

Наконец радиостанция так понеслась на меня, что я даже не мог уловить момент, когда она скрылась подо мной! Все! Теперь можно взглянуть на летчиков звена. Оба летят идеально.

Выполнив последний разворот, я начал снижаться на посадку. Подо мной, разрезая густой лес, промелькнуло Горьковское шоссе. Планирую, как всегда, на небольшой силе двигателя. Лес заканчивается. За ним начинается рулежная металлическая дорожка, соединенная с полосой. Я рассчитываю над дорожкой убрать газ и точно приземлиться у посадочного «Т». Но убрать газ не успел. По бокам самолета что-то промелькнуло, раздался удар страшной силы…

Войны. Их трагические мгновения и тяжесть фронтовых будней пропитывают человека, точно смола дерево. И время, видимо, не в силах это выветрить. В сознании молнией промелькнула обстановка огненных лет: «По мне ударил зенитный снаряд». И тут же с такой же мгновенной реакцией сознание переключилось на действительность — вороний базар?

Мой «як» от удара судорожно вздрогнул, затрясся. Меня резанула тишина. Неужели остановилась турбина? Даю сектор газа. Ни гула, ни тяги. Турбина остановилась. Очевидно, в ее воздушное горло попала ворона, и двигатель задохнулся. Машина резко сбавила скорость и «посыпалась» вниз. Хотя подо мной уже лежал аэродром, до посадочной полосы было еще далеко. А металлическая рулежная дорожка на линии посадочной полосы приподнята земляной насыпью. Если машина приземлится до нее, встречи с этой насыпью не избежать. А это не сулит ничего хорошего.

На память пришла недавняя катастрофа на подмосковном аэродроме. Ситуация была аналогичной. Разница только в том, что погибший летчик просто ошибся в расчете — не долетел до полосы. Заметив эту ошибку, он хотел подтянуть машину, начал увеличивать обороты двигателя, но времени не хватило. Машина приземлилась метров за пять до земляной насыпи и, встретившись с ней, перевернулась.

Впервые я почувствовал, что моя привычка рассчитывать посадку при небольшой тяге двигателя может привести к несчастью. Впрочем, разве можно в авиации все предусмотреть! Летчик в любую секунду должен быть готов к любым неожиданностям. Выравниваю «як». Он несется над землей, но скорость необычно быстро гаснет и машина вот-вот коснется земли. Металлическое покрытие рядом. Держу машину на пределе, но она проваливается. Подо мной не полоса, а еще зеленая трава. «Неужели коснусь ее?» Я приготовился к этому. Будет кульбит — голову уберу глубоко в кабину.

Кульбит! У меня они были на И-16 и на «яке». Отделывался только травмами головы и поясницы. А сейчас, на реактивном истребителе? Мысли сменяют одна другую, и в гробовой тишине слышу, как тревожно грохочет сердце. Но вот ясно вижу насыпь. В ней заключена моя жизнь или смерть. «А ну, мой милый „як“, еще хоть десяток метров подайся вперед!» Ручкой стараюсь поднять самолет. Нос задирается, но хвост, чувствую, опасно опускается. Я весь напружинился. Однако интуитивно чувствую, что колеса уже почти над рулежной дорожкой. Доля секунды — и «як» плюхается на нее колесами. Но тут же будто кто-то дернул самолет сзади. Он с хрустом вздрогнул и клюнул носом. Я чуть было не спрятался в кабине, но «як», милый мой «як», снова приподнял нос и побежал по рулежной дорожке.

Все обошлось благополучно только потому, что «як» без винта имеет лучшие качества планирования. Это спасло меня. Я не торможу бег машины, как бы давая ей возможность после удара о металл прийти в себя. Да и мне надо притормозить вспыхнувшую радость от счастливого исхода посадки. К тому же пока и нет необходимости тормозить: надо рассчитать так, чтобы самолет закончил пробег на самом конце полосы, потому что следом за мной уже приземляются другие машины. Чтобы дать им дорогу, направляю свой «як» на рулежную дорожку.