Валерий Замыслов - Иван Болотников (Часть 2)
"Кажись, все ладно", - подумал он и выбрался на палубу. Внизу, в струге, ожидали казаки. Иван достал огниво и принялся высекать искру.
- Поганые зашевелились, батько! - крикнул из струга Нечайка.
Болотников уже и сам услышал, что орда на берегу пришла в движение. Видимо, турок и крымчаков привлек шум на кораблях.
Болотников раздул трут, поджег размочаленный фитиль и метнулся к другому.
"Долго! Успею ли?" - с беспокойством мелькнуло в голове, и тотчас он вспомнил о факелах в трюме невольников.
Кинулся вниз, вырвал из поставца факел и поджег оставшиеся фитили. Спрыгнул в струг.
- Греби!
Донцы налегли на весла, спеша отплыть в безопасное место. А на помощь кораблю уже шла каторга, переполненная турками. Но тут громыхнул оглушающий взрыв, обломки галеры посыпались на каторгу, уничтожая столпившихся на бортах янычар.
Вскоре раздались еще три мощных взрыва. Дон озарился багровым светом полыхавших останков кораблей.
- Последний остался... Ну, чего ж там?.. Чего мешкают? - затревожились казаки, быстро отходящие в плавни.
А на последнем корабле продолжалась лютая сеча. На галере оказалось более трехсот янычар, и казакам пришлось туго. Надо либо отступать, либо пробираться к пороховому трюму напролом.
- Вспять не пойдем! Прорвемся, браточки! - восклицал Емоха.
Он не попал в число отобранных для вылазки донцов и крепко осерчал. С обидой подошел к Болотникову.
- Чего ж ты, батька, меня не берешь? Аль я худо саблей владею? Аль когда за чужую спину ховался?
- Не держи на меня сердце, Емоха. Славный ты казак, о том всему Дону ведомо. Но на галеры не возьму.
- Да почему ж, батька?!
- Ранен ты.
- Да какая ж то рана? - заершился Емоха. - Эко дело, ухо отсекли. Руки-то у меня целехоньки. Сам-от небось идешь?
- Иду, Емоха. Иду, потому что сам на это дело напросился. А тебе велю на стенах быть. И не гневайся.
Но Емоха атамана не послушал. Он таем проскользнул в подкоп и затерялся среди казаков.
Теперь Емоха прорубался с повольницей к трюму. Его сабля то и дело опускалась на головы янычар. Да и остальные казаки были неистовы, они все ближе и ближе продвигались к пороховому отсеку. Но врагов было слишком много, силы казаков таяли. В трюм ворвалась лишь горстка повольников, другие полегли под ятаганами янычар.
- Тут зелье, Емоха! - прокричал один из окровавленных донцов.
- Вырубай днище! - приказал казаку Емоха, обрушивая саблю на очередного турка.
- Отсель не выбраться, братцы! - воскликнул, осатаневший от ярой сечи казак в рыжей шапке-кудлатке.
- А пущай! - отчаянно сверкнул белками Емоха. - Ведали, на что шли! Загнием, но корабль взорвем! Так ли, донцы?
- Любо, Емоха! - отозвались казаки.
Янычары попытались было оттеснить повольников от бочек, но тут Емоха подхватил с полу упавший факел и ринулся с ним к зелью. Янычары с ужасом кинулись к выходу.
В пороховом отсеке остались лишь одни казаки. Их было шестеро, шестеро отважных повольников.
- Попрощаемся, донцы, - молвил Емоха.
Казаки скинули трухменки, ступили друг к другу, обнялись.
- Мы не посрамили вольного Дона. Не гулять басурманам по Дикому Полю! - горячо воскликнул Емоха, подходя с факелом к пороховой бочке.
- Не гулять!
- Смерть, поганым!
- Слава Дону!
Емоха метнул в бочку факел.
От страшного взрыва корабль разнесло на части. Обломки взметнулись в небо на добрую сотню саженей. Вместе с галерой погибли и две каторги, подплывшие к кораблю на помощь. Сотни янычар обрели смерть в донских водах.
Кровавый свет озарил реку, но казачьи струги были уже вне опасности. Повольники сняли шапки: они поняли - донцы с последнего струга взорвались вместе с турецким кораблем.
ГЛАВА 13
ЗЛОЙ, ОРДЫНЕЦ
Страх и уныние царили в ордынском войске.
Мурза Джанибек истязал плетью невольника. Обезумев от ярости, он хлестал раба до тех пор, пока в изнеможении не пал на мягкие шелковые подушки.
- Презренные гяуры!.. Собаки! - грызя зубами подушку, захрипел он. А потом, чуть передохнув, вновь поднялся и ударил раба жильной плетью.
Невольник не вскрикнул и не шелохнулся; он покорно распластался у ног разъяренного мурзы, ткнувшись лицом в бухарский ковер. Носком сапога Джанибек перевернул невольника на спину. Раб был мертв.
- Вынесите эту падаль! - закричал мурза.
Телохранители выбросили невольника за полог шатра. Нукеры завернули мертвое тело раба в кошму и поволокли к Тану.
Разгневан был и Ахмет-паша. Он вымещал свою ярость на любимой наложнице, ради которой покинул вечером галеры.
- Если бы я остался на корабле, урусам не удалось бы отнять мои галеры! - кричал паша. - Мои янычары прогнали бы гяур прочь. Это ты во всем виновата, подлая! Ты чересчур греховна, днем и ночью тянешь меня на ложе. Я прикажу кинуть тебя янычарам!
- Прости меня, солнце Востока. Но за мной вины нет. Неужели любовь моя принесла несчастье? Смилуйся и сжалься надо мной. Ты не найдешь прекрасней и желанней наложницы. Ты...
- Замолчи, презренная!
Ахмет-паша оттолкнул ногой наложницу и рывком распахнул золотой полог шатра, за которым толпились три десятка телохранителей с обнаженными ятаганами.
- Халима ваша!
Телохранители переглянулись и не сдвинулись с места.
- У вас что, отнялись ноги? Выполняйте приказ, шакалы!
Телохранители повиновались. Они молча вошли в шатер и вытащили из него перепуганную наложницу.
- Хорзы мне! - крикнул Ахмет.
Но вино не принесло утешения. Похмелье было еще более горьким.
"Султан Магомет не простит мне такой оплошности. Он отрубит мою голову, - мрачно раздумывал Ахмет, стискивая ладонями виски. - Теперь надо либо взять Раздоры, либо умереть".
Но умирать паше не хотелось. Он был еще довольно молод и жаждал денег, почета и власти. Он хотел стать верховным визирем, вторым лицом великой Османской империи. Султан Магомет и визирь Ахмет должны управлять народами Азии, Кавказа и Востока. Мечте, казалось, суждено было сбыться. Теперешний визирь был наместником Азова. Но сейчас он стар и немощен, и не сегодня завтра отправится к Аллаху. Султан Магомет захочет увидеть своим ближним советчиком Ахмет-пашу... Захочет ли теперь? Султан капризен и мстителен, он не пощадит за потерю турецкого флота и двадцати восьми тяжелых осадных кулевринов. Не пощадит!
"О, великий пророк, помоги мне! Помоги осилить крепость урусов. Я буду тебе горячо молиться. Все свое золото я раздам муллам и дервишам32..."
Сотворив намаз, Ахмет-паша направил своего чауша к шатру Джанибека.
- Передай мурзе, что я верю в воинов ислама. Мы должны осаждать Раздоры днем и ночью. Гяуры не выдержат, их не так уж и много в крепости. Мы возьмем Раздоры! Сейчас же я пошлю янычар на стены урусов. Пусть кинет свои тумены и мурза Джанибек.
Джанибек ответил согласием. Другого выхода не было: или орда берет Раздоры, или бесславно уходит в Бахчисарай.
Крымчаки, спахи и янычары вновь пошли на приступ. Штурм продолжался до следующего утра. Но казачья крепость выстояла.
Ахмет-паша приказал не кормить воинов.
- От сытой собаки - худая охота, - сказал он.
Янычары приуныли, но "столп правоверия и гроза язычников" показал им ятаганом на Раздоры.
- На стены! Опрокиньте урусов - и все будет ваше. На стены, янычары!
Три дня и три ночи штурмовали обозленные воины крепость, но опрокинуть урусов так и не удалось. К тому же у казаков вновь ожил пушечный наряд, который осыпал осаждавших воинов смертоносным дробом. Орда несла большой урон.
Ахмет-паша и мурза Джанибек, отчаявшись взять крепость, решили дать передышку войску.
Из черного войлочного шатра, стоявшего на широкой походной арбе, валил дым. Невольник сидел возле очага и варил в медном казане баранину. В шатре воняло кожами, засаленной одеждой, дымом и варевом из котла.
Вокруг кибитки, несколькими кругами, дымили костры уставших от осады воинов. Смуглые лица их были хмуры; не слышалось воинственных возгласов и победных песен; ордынцы молчали. Одни перевязывали раны, латали бычьей кожей щиты и панцири, другие точили терпугами стрелы, сабли и наконечники копий, третьи варили в котлах салму и жареное просо, либо же доедали остатки сушеного мяса, запивая кобыльим молоком...
Раб насторожился: возле кибитки послышались почтительные голоса нукеров, приветствовавших темника Давлета. Тот рывком откинул войлочный полог и вошел в шатер. Невольник вскочил с верблюжьей кошмы, низко поклонился.
Темник снял с бараньего рога бурдюк с водой, напился; с голодным блеском в глазах взглянул на казан. Он был молод, здоров и всегда по-волчьи накидывался на мясо. Таким помнил себя с детства, когда из-за лакомого куска дрался с братьями.
Отец его, грузный крутоплечий сотник Туфан, наблюдая за сварой сыновей, говорил:
- Вы - дети степей, а в степи выживает лишь сильнейший. Пейте кумыс, вдоволь ешьте мясо, и вас ждет слава багатуров.
