Арон Залкинд - Педология: Утопия и реальность

Социально-биологически, по производственно-общественному бытию своему, всего ближе к этому началу, в первую очередь, пролетарские дети, а затем и дети трудовых «низов» вообще, которые и будут исходным ядром нашего педагогического воздействия, давая наиболее типические и наиболее продуктивные результаты.

Однако в стране пролетарской диктатуры, где под религией нет господствующей экономической основы, где экономической индивидуализм в лучшем случае «терпится», но ничуть не покровительствуется, где идейному и боевому коллективистическому активизму открывается невиданный в истории международный, всечеловеческий простор, — и промежуточные слои неминуемо тоже окажутся захваченными нашим педагогическим потоком, хотя, быть может, останутся вначале на флангах его.

Первоочередная задача коммунистической педагогики: внимательнейшим образом и совершенно заново, в свете социально-биологической действительности, пересмотреть все «непреложные» истины старой человеческой психофизиологии, проблему наследственности, проблему возрастных особенностей, проблему полового развития, проблему инстинктов, проблему эволюции психического аппарата, проблему классовых болезней и т. п.

Надо положить начало социальной антропофизиологии: вместо «науки» об индивидуальном организме[119] создать науку о человеческом организме, т. е. организме, глубоко общественно-дифференцированном и носящем этот резкий социальный отпечаток во всех своих психобиологических отправлениях.

Мысля понятиями старой психофизиологии, старой педологии (это и сейчас удел очень многих педологов, в том числе даже и отдельных коммунистов), советский педагог будет осужден беспомощно топтаться на месте, будет бессилен научно обосновать свой воспитательный подход. На политических же декларациях в педагогике далеко не уедешь, что и доказывалось в совсем недавнее время господством в педагогике СССР немарксистских и антимарксистских течений.

Все более нарастающая связь современного человеческого организма с современной социальной действительностью требует социальной, революционной педагогики, учащей понимать классовое сегодня и воспитывающей уменье участвовать в классовой борьбе на стороне трудящихся, составляющих 95 % общества. Подобная педагогика не только педологически возможна, но и педологически необходима, так как при ином уклоне будут извращены основные устремления подавляющих масс человеческих организмов.

Революционно-марксистская педагогика помимо руководящих социологических вех должна получить и педологическое обоснование. Надо это обоснование углубить, детализировать, надо раскрыть до конца социальное содержание человеческого организма, и психофизиологический стержень марксистской педагогики будет тогда налицо во всех своих элементах.

1) Психофизиология и педагогика Марксистская педагогика может развернуться лишь посую радикального пересмотра всей человеческой психофизиологии.

Как бы несокрушимы ни были наши социально-экономические и политические доводы и лозунги, реакционные психофизиологические учения будут противопоставлять быстрому темпу социального развития «медленный темп эволюции человеческого организма» (психики тож), будто бы препятствующий осуществлению наших революционных чаяний. Здесь на помощь нашим противникам явятся и учение о наследственности (и так и этак толкуемое), и учение о конституциях, и прочие теории, настойчиво доказывающие незыблемость человеческих навыков, тугоподвижность их нового опыта.

А так как капиталистический строй с его динамизирующим, революционирующим влиянием на массы человеческих организмов представляет собою явление «нового опыта» и так как рабочее движение и развивающаяся пролетарская революция — продукты «совсем, совсем новые», вполне, значит, «очевидно», что «в психофизиологии ваши революционные предположения никакого подтверждения не находят». «Даже совсем наоборот».

Где уж тут говорить о героической борьбе, о новом, творческом коллективистическом, классовом сознании, когда «невежественные» и «вырождающиеся» пролетарии заражают друг друга наследственной некультурностью и эгоизмом, наследственными явлениями вырождения и прочими историко-биологическими, «вполне неумолимыми» неприятностями, с которыми, конечно, творческого и боевого переворота никак не сделаешь.

Недаром так старательно (и до сих пор) ученые социо- и психоневрологи (Лебон, Тард, Ковалевский и др., между ними и наш белогвардейский современник, «социолог» П. Сорокин) объясняли все революционные «пакости» массовой стадностью, дикостью, разгулом зверских инстинктов, сумасшествиями после войн и голодовками. От такой «психофизиологической подоплеки» революции — истории человечества, конечно, не поздоровится.

Из подобных толкований очевидно, что пролетарская революция должна «неминуемо» пойти по стопам старых, «больных» революций, да еще углубив и «осквернив» их больную подпочву в такой же степени, в какой современная действительность сложнее феодальной и послефеодальной, революции коих (крестьянские, кромвелевская, 1789 г., Коммуна и др.) были ведь «совсем, совсем больные».

Ясно, что современная психофизиология (педология тож) всемерно пользуется учением о медленном развитии новых телесных навыков и всячески предостерегает от «сокрушительных революционно-новшеских экспериментов». Недаром контрреволюционная «социология» так часто стала последнее время кивать в сторону «аполитической», «нейтральной», «объективной» физиологии, отыскивая там бесспорные доводы в пользу медленности социального темпа. При таком подходе динамической, диалектической, марксистской педагогики, конечно, не построишь.

В предыдущей статье было в общих чертах указано, что учением об условных рефлексах эта тугоподвижность человеческой психофизиологии не только не подтверждается, но наоборот, уясняется чрезвычайная, благоприобретаемая за последние века изменчивость человеческой личности под давящим влиянием нового социального опыта, что, конечно, является основной проблемой марксистской педагогики. Социальный динамизм человеческого тела глубочайшим образом подтверждается и другой областью психофизиологического знания, так называемой «психотерапией», конечно, если в эту область проникает марксистский «микроскоп».

2) Психотерапия, учение о психоневрозах.

«Психотерапия» как организованная область психофизиологического медицинского знания возникла сравнительно недавно. Праотцом ее является учение о так называемом гипнозе или внушении. История психотерапии такова.

При болезненных и целебных изменениях человеческого организма врачи часто улавливали тесную связь между протекавшими в теле физиологическими процессами и психическими явлениями. Отмечалось сильное влияние чувствований, воображения на человеческое тело. Этим обстоятельством пользовались жрецы, сознательно применявшие влияние религиозных эмоций при своих лечебных манипуляциях, к этому же средству фактически прибегали и донаучные гипнологи — знахари, маги, чародеи, шарлатаны, магнетизеры, действовавшие не столько на болезнь непосредственно, сколько на «воображение» больного, а через воображение, путем влияния эмоций, и на самый болезненный процесс.

Долго фигурировали попытки объяснения этих чудес то мистическими, внечеловеческими силами, то особой таинственной целебной мощью, заложенной в целителе-чудодее. Пользовались гипнозом и врачи, долго так и не уяснившие себе истинной сущности лечебного эффекта этого средства. Искали причин и в астрофизике (Мэсмер), и в физике (Бред, Фария), и в физиологии (Шарко).

После сложных блужданий в этом вопросе выяснилось, наконец, что сущность гипнотических явлений заключается не в чудесных токах гипнотизера, не в надземной силе и даже не в физических свойствах гипнотизирующего света и звука (обычно при гипнозе усыпляли, заставляя смотреть на блестящую точку или слушать однообразный звук). Оказалось, что гипноз — это только внушение, т. е. создание путем психического общения с гипнотизером в объекте такого душевного состояния, такой эмоции, такого представления, при котором приказания гипнотика выполняются беспрекословно.

У объекта гипноза создается представление о том, что изменения, какие внушает ему гипнотизер, действительно осуществились, — соответствующие внушенные явления, ввиду «властной силы представления», сейчас же выступают на сцену. Внушают человеку, что он — генерал, царь, и он ведет себя, как генерал, как царь. Внушают ему, что у него расстройство желудка, и на сцене настоящие явления желудочного расстройства или, во всяком случае, соответствующее внешнее поведение.