Арон Залкинд - Педология: Утопия и реальность
Чем устойчивее среда, в которой живет данный организм, чем реже и незначительнее происходят изменения в данной среде, тем, конечно, прочнее и неподвижнее опыт такого животного, тем полнее исчерпывается его жизнь, — исключительно или почти исключительно, — безусловными рефлексами. Наоборот, чем чаще и резче меняется окружающая среда, тем менее устойчивым делается наследственный опыт организма, тем больше требуется все новых и новых навыков, приспособляющих к новым условиям бытия, тем многочисленные и влиятельнее делаются его условные рефлексы, тем глубже захватывают они все органы, всю деятельность тела.
Безусловные рефлексы чрезвычайно устойчивы во внечеловеческой части животного мира, где взаимоотношения организма с внешней средой особенно прочны и однообразны, без серьезных изменений на протяжении огромного числа поколений. Объясняется это крайне медленной изменчивостью окружающей «естественной природы» и грубо-непосредственной связанностью ее бытия с бытием животного. Естественная природа целиком определяет и всю систему рефлексов этих животных, так же туго изменяемую, как туго меняется и сама естественная природа.
Внезапные (катаклизмы) или искусственные (порождение рук человеческих) изменения этой окружающей природы уродуют и ломают установившуюся систему унаследованных, безусловных рефлексов и оставляют организм беззащитным, так как серия вновь приобретаемых условных рефлексов слишком молода и хрупка и не в силах оказаться достаточно надежной броней. Так обстоит во всей внечеловеческой части животного мира, во всех ее видах и типах, в степени, соответствующей силе непосредственной зависимости последних от естественной природы[118].
С человеком обстоит сейчас иначе. Производственный прогресс ломает и коверкает окружающую так называемую естественную природу, подчиняя ее человеку. Человеческий организм, по мере освобождения себя от непосредственной власти естественной среды, все больше попадает под влияние тех условий, которые развиваются вместе с ростом производительных сил.
Некогда твердая, мощная система безусловных рефлексов человеческого организма, дававшая право говорить о почти прочных законах человеческой физиологии, зашаталась, раздробилась и начала расползаться по всем швам. Но окружающая производственно-общественная среда меняется сейчас с чрезвычайной быстротой, и человеческий организм не успевает зафиксировать устойчивую серию новых безусловных рефлексов, способных как бронирующий фонд переходить по наследству. Большинство вновь приобретаемых сочетаний рефлексов оказываются легко разрываемыми и требующими беспристанных, все новых и поневоле пока хрупких поправок.
Человеческая физиология вступила в полосу глубокого кризиса не только как физиология некоего единого вида, называемого homo. Самый вид раскололся под влиянием социально-дезорганизующего способа использования им его же собственных производительных сил. Человечество резко разделилось на классы, психофизиология которых, в соответствии с условиями их производственно-общественного бытия, приняла совершенно своеобразный, специфический характер.
Если внимательно заняться сейчас изучением объема грудной клетки, мускульной силы, зоркости, кровяного давления и пр. в различных социальных слоях человечества, мы получим разительнейшие отличия. Та же грубая разница классовой психофизиологии обнаружится, если мы займемся таблицей смертности и рождаемости, уяснением сроков полового созревания и самого содержания этого периода, обследованием наследственных передач, распространимости отдельных форм болезней, типа их и пр.
Оформилось не только классовое сознание, но и особая классовая физиология, со своими законами и особым к ней воспитательным подходом. Теплые словечки о «равенстве» всех людей, всех детей «перед природой» не только социально, но и физиологически сданы в архив как мистическая брехня. Непрерывно углубляющееся классовое содержание физиологии недоучитывать сейчас может либо слепой, либо злой враг истины.
Поэтому чудовищно архаически звучат теперь «авторитетные» утверждения о «незыблемости» и «единстве» физиологических законов и о непреложности основных педолого-педагогических правил. Физиологические законы должны быть пересмотрены в соответствии с социально-биологической действительностью во всех ее разделениях и вне всякой связи с сознательным и бессознательным физиологическим мистицизмом ряда современных исследователей.
Антропофизиология должна учесть гигантскую как дезорганизующую, так и организующую роль социально-экономического фактора. Учтя же его, она не сможет уйти от коммунистической педагогики, так как без замены классовой физиологии физиологией единого человечества нельзя будет добиться его оздоровления, т. е. системы устойчивых и гарантирующих рефлексов. Единая же физиология возможна лишь в социалистическо-организованном производстве, — единственном, дающем возможность рационально распределять производственно-общественные функции. Ориентация на эту перспективу и является задачей коммунистической педагогики.
Может ли при таких условиях идти речь о послушном следовании «инстинктивным» велениям детского организма и детского коллектива, если мы знаем, что из безусловных рефлексов неизменными современная действительность сохранила лишь наиболее древние и не потревоженные историей человечества последних столетий, т. е. и наиболее примитивные (хотя и они тоже потревожены в достаточной степени), физиологические же навыки человечества последнего его периода, наиболее для него сейчас важные и являющиеся двигателем всего дальнейшего его развития, еще не настолько устоялись, чтобы воплотиться в готовых «инстинктах»?
К чему же сведется следование за «инстинктами», даже если оно и будет в самом лучшем случае связано с умелой их воспитательной комбинацией? Современная действительность требует другого: не только комбинирования готовых инстинктов, но и углубления, даже подчас уничтожения их, в соответствии с теми обязывающими нас данными, которые обнаруживает окружающая жизнь и которые не успели еще вылиться в виде безусловных рефлексов. Материал человеческого организма в этом отношении благодаря чрезвычайному динамизму текущего периода человеческой истории обладает глубокой пластичностью, и активно-воспитательские возможности наши очень велики во всех направлениях.
Но если не следовать слепо за детски-первобытными инстинктами, которые «цивилизация» сохранила нам в самом элементарном их виде, без новых, пока еще хрупких наслоений и если уходить от уродливых классовых наростов на физиологии, очевидно, придется значительно дополнить естественную эволюцию ребенка тем содержанием, которое как всечеловеческое начинает явственно вырисовываться на наших глазах. Несмотря на огромное количество внешних трудностей, в СССР, где власть в наших руках, мы в силах достигнуть очень многого.
Динамическая социальная антропобиология — это не трусливое пассивное «созерцание» социальных функций человеческого организма, это боевая наука о психофизиологии человека в общественной среде и о способах нашего активного воздействия на такого человека. Только она открывает нам необычайный простор для сознательной воспитательной активности. Психофизиология, марксистки расшифрованная, из орудия ленивого наблюдения и трусливых паллиативчиков превращается в тяжелую артиллерию твердой и планомерной социалистической педагогики.
Победим ли мы в нашем педагогическом штурме? В психофизиологии человека к этому нет серьезных препятствий. Классовые наслоения на организме и дезорганизация последнего за текущей исторический период представляют собою (кроме здоровых и общечеловеческих, коллективистических элементов, присущих пролетариату) в значительной их части явление болезненное и требующее воспитательного лечения. Лозунги нашей педагогики: диалектический материализм, революционный активизм (как боевой, так и трудовой) и пролетарский коллективизм — содержат в себе целебное начало для всех изъянов современной человеческой психофизиологии.
Социально-биологически, по производственно-общественному бытию своему, всего ближе к этому началу, в первую очередь, пролетарские дети, а затем и дети трудовых «низов» вообще, которые и будут исходным ядром нашего педагогического воздействия, давая наиболее типические и наиболее продуктивные результаты.
Однако в стране пролетарской диктатуры, где под религией нет господствующей экономической основы, где экономической индивидуализм в лучшем случае «терпится», но ничуть не покровительствуется, где идейному и боевому коллективистическому активизму открывается невиданный в истории международный, всечеловеческий простор, — и промежуточные слои неминуемо тоже окажутся захваченными нашим педагогическим потоком, хотя, быть может, останутся вначале на флангах его.
