Дмитрий Фурманов - Мятеж
- Теперь - братья.
Стояли две шеренги, красных и белых, одна против другой; белая - с пустыми руками, побежденная; красная - вооруженная, победительница. Одна на другую смотрела и все еще не верила, все ждала неожиданного, какого-то внезапного испытания.
По рядам прокатился шепот:
- Командиры едут... командиры!
Верхами на середину выехали. И стали говорить такие речи, такие слова, которые жгли до сердца, от которых плакали бойцы, закоченевшие, озверелые в дикой горной войне.
А слова, казалось бы, такие были простые, такие обыкновенные, что в другой раз никто на них и не посмотрел бы, не заметил, не почувствовал их:
- Отвоевали... хватит!.. Теперь Семиречье больше не будет знать войны, фронтов, разоренья... Мы вернемся к селам-деревням, к кишлакам и станицам... Каждый возьмется за свое - за то, что он оплакивает вот уж несколько лет кряду, о чем затомился, к чему рвется все эти мучительно трудные годы... Хватит воевать, товарищи! Теперь давайте жить мирной жизнью: кто уйдет к земле - пахать ее, продолжать заброшенное привычное, любимое дело, кто к стадам уйдет - пасти их по горам. У всякого свое дело. И мы вперед не только не станем друг другу мешать в труде - помогать будем, вместе станем работать; так дружнее, так ладнее, на то и Советская трудовая власть устоялась... Ну, так на работу, товарищи! Забудем свою вражду, раздоры недавних дней. Пойдем к семьям, к земле, к труду...
Эти простые слова взмывали до основания, потрясали переболевшие человеческие сердца. Радость - непередаваема. Кричали разом все восторженным криком, потрясали оружием одни и обезоруженными руками другие, клялись, что больше не станут воевать, что от труда не оторвутся...
Надо было разъяснить. Надо было предупредить, сказать теперь же, здесь, на месте, в Копале, отчего и за что воевали, где причины, как обстоит дело в Советской республике, к чему надо быть готовыми.
- Мы здесь, в Семиречье, кончаем, кончили борьбу, - говорили дальше после первых восторженных приветствий. - Белые генералы и полковники, увлекшие казачество на эту борьбу, оказались бессильны, увидели, что казаческая масса больше не хочет сражаться, идет к земле. Щербаков ушел в Китай... Анненков и Дутов, виноградовские остатки, которых с севера теснят теперь красные полки, - и они уходят в Китай... Мы с вами не хотим войны, но ее могут снова разжечь эти белые генералы. Увлекли же они теперь целые тысячи с собою в недосягаемые для нас пределы китайские. И они каждую минуту могут снова ворваться оттуда к нам, - что тогда?
- Клянемся, что не дадим, не допустим войны! - кричали красные и казаки. - Не дадим!.. Не допустим!!!
- Значит, надо будет снова под ружье, - об этом мы и предупреждаем. Идите, трудитесь, но знайте, что вы можете быть еще и еще раз встревожены вражеским налетом. Это знайте, не забывайте. Потом еще одно: враг не сломлен повсюду, как здесь. Он еще остался и в Туркестане - в Фергане хотя бы, где бесчинствуют басмаческие банды... Враг в Советской России, на польском фронте, на южном, у Врангеля... Когда позовут нас, потребуют помощь, неужели не пойдем?
И здесь, разгоряченные радостью, может, не отдавая во многом себе отчета, кричали:
- Пойдем!.. Поможем!.. Отстоим вместе!..
Настроение было высочайшее, торжественное, потрясающее по глубине, по искренности, по силе переживаний...
Так встретились в Копале недавние враги. Так сдавались тысячи осажденных. Так закончился фактически Семиреченский фронт, осталась только нависшая из Китая угроза внезапного налета скрывшихся там казачьих полководцев. Сколько было, ускакало с ними войска? Этого точно не знал никто. Но когда потом стали подсчитывать вместе с офицерами казачьими, выходило что-то слишком опасно и грозно: до десятка тысяч человек.
Такая сила продолжала оставаться для области, постоянной мучительной угрозой. Надо было как можно скорей и ее обезвредить, ослабить, распылить.
Над этим задумались. Эта задача для красного командования встала теперь как одна из самых главных задач.
Ну, а с пленниками - как полагается: перекличка, переписка, сортировка по различным категориям. Потом партиями - на Верный для окончательного распределения, назначения, использования.
Эта часть работы уже проводилась в апреле - мае. Тут были и мы, в ней участвовали. А что было до того, про самую ликвидацию фронта - узнали по рассказам товарищей, по докладам, которыми отчитывались они перед центром. Белов мне не раз говорил:
- Хоть он, фронт здешний, и окончен, закрыт, а все-таки на дело смотрю я с тревогой. Подумай: осталась вооруженная семиреченская армия из здешних мужичков, в немалой доле из кулачья. В Копале покричали, порадовались, пообещали, даже клялись кое в чем, самом наилучшем... Но разве же мы на этом сможем построить все свои расчеты? Ухнем. Провалимся, если будем строить. Делу надо смотреть в корень. И когда я в корень посмотрю - вижу: радости - радостями, обещанья - обещаньями, а сама жизнь, действительность семиреченская говорит за то, что семиреки отсюда никуда доброй волей не уйдут. Хоть мы тут пропадай со всей Ферганой, хоть тебе там польские гетманы по самой Москве скачи - клянусь, ей-ей, никуда они не тронутся, семиреки. Теперь что? Теперь они победили. Врага нет - врага повергли во прах. Это где-то кто-то там, в Китае... Ну, раз его, китайского врага, не видят, тут у них большой тревоги нет, не будет пока. А что касается других мест - до Польши, до Врангеля, что ли, - ничего тут не выйдет. Для такого размаха, для такой борьбы - в любую минуту и на любом участке - тут нужна сознательность, большая, серьезная, глубокая сознательность, убежденность. А у них здесь, что ты думаешь, также была глубокая убежденность? Черта два! Просто с казаками состязались: кто кого, чья возьмет? Кому считать себя головой, господином в области? У кого в руках будет настоящая, подлинная сила, кто будет командовать, руководить и кто - слушаться? Вот что - и только это: дорогу себе расчищали к сытости, к тому, чтобы можно было киргизов к рукам прибрать, по-своему ими управлять, отдаивать их, как вздумается... Так что, поверь мне, всего можно от бражки этой ожидать. Тут такие трюки могут разыграться - только ахнешь...
Фронт прикрыт. Что делать армии?
Распустить - это, конечно, самое любое дело, об этом она только и вздыхает и шумит, напоминает своими требованиями, угрозами, посылкой пространных посланий, категорических телеграмм и живых ходоков.
- Баста! Разбили казака. Теперь, фью-фью, ищи-свищи его по Китаю! Шалишь, брат, не на того напоролся - мы те вихры взбучим, переказачим чуб!
- Так ведь не всех побили, - пробует силы какая-нибудь благоразумная голова. - Это тоже не шутка, что по Китаю они бродят, казаки. Что Китай? Китай - вот он, рядом. Скакнут два скока - и снова здесь. Оно того, браток, пожалуй, чуть-чуть и опасно...
- Кому опасно, кому - нет, - гремит непоколебимый победитель. - А нам: тьфу! Как нажарили в хвост - эк тебе, копыта сверкают...
- А все опасно. Вдруг - беда?
- И нет никакой. А што беда - мы тому всегда наготове, штоб встретить ее, потому - оружие навсегда при себе.
- То есть как?
- А так: по деревням.
- И пулеметы?
- И пулеметы.
- И орудия?
- Они самые, а що? Поставим под колокольню, пущай стоит. Как он самый этот казак на деревню, - тут она, пушка, готовенькая, ему по пузу храп!..
- Да где это видно, чтобы армия с оружием по домам расходилась! Что вы, ребята? Ни к чему это.
- То армия, а то и другая... Мы свое оружие сами добыли, наше оно, с бою у казака вышибли, а потому и отдавать не хотим... Кой черт! Тут, можно сказать, кровь проливали, а потом, пожалуйте, оружие, - мы его себе приберем... Да-с, голыми ручками... Нет, выкуси, на!.. Отдадим, того и гляди!
- Так, братцы, да разве ж можно этак рассуждать? Вы же тут одну дивизию составляете, а разве их мало, других дивизий?
- Нам какое дело?..
- Да не "нам какое дело", а все они, наши дивизии, одно дело делают, все за одно идут.
- Мы казака посшибали.
- Ну и ладно, посшибали - и ладно. А в других местах еще не побили врагов советских, там тоже дивизии. И у многих, быть может, вовсе мало оружия. Тут оно будет у вас под колокольнями стоять, а там...
- Там свое... Нечего тут: одним словом, что мы его тут навоевали, себе его и оставим, потому солдат без ружья - гусь бесхвостый.
- Да, пока он в строю, - упирается собеседник, - в строю ему нужна винтовка, а когда в деревне, при пахоте, тут не винтовкой надо работать.
- Знаем, чем работать, - и угрюмые взгляды досказывают недосказанное: "Отвяжись ты, сатана, все равно не дадим, чего пристал?"
Но как же можно отцепиться?
- Надо оставаться под ружьем, дивизию распускать немыслимо, враг под самым боком, близко враг...
- Ну, мы сами охраним себя. Больно нужны вы тут, понаехали, разные...
- Ребята, что вы?
- А то мы, что отчепись, и все тут... Сами воевали, сами и дальше будем воевать, коли надо, а вас тут никто не звал - сами наехали.
- Но дивизию, дивизию-то - нельзя же просто так по домам распустить?
