Роберт Бартлетт - Становление Европы: Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. 950 — 1350 гг.
Успехи англо-нормандских завоевателей были не безграничны. Одной из причин этого было то обстоятельство, что их военное искусство не всегда и не в любых условиях оказывалось превосходящим. Например, тяжелая конница хорошо подходила к равнинной местности, но в гористом рельефе Уэльса или на ирландских болотах воин в тяжелой кольчуге мог оказаться и бесполезен. В одном случае описывается, как кто-то из англо-нормандских предводителей побуждал своих людей побыстрее выбраться из узкой долины, где им грозила внезапная атака противника:
«Лорды и бароны! Слушайте все!Быстрей пройдем эту долину,Чтобы достичь холма,И оказаться на твердой почве и открытой местности»{195}.
Неровности рельефа часто снижали эффект от применения западноевропейской тяжелой конницы, причем не только в Уэльсе или Ирландии, но и в Восточной Европе{196}. Показательна в этом отношении гибель Вильгельма Голландского в 1256 году. Он атаковал фризов — «неотесаный, дикий и необузданный народ», чьи воины носили легкие доспехи и бились в пешем строю, вооруженные дротиками и топорами, и те коварно заманили его в замерзшее болото. Вильгельм, «в шлеме и кольчуге, верхом на огромном боевом коне, закованном в броню», провалился под лед и метался в ледяной воде, пока фризы не прикончили его{197}.
Несмотря на подобные ограничения, есть все основания считать, что в военном отношении центральные районы Западной Европы имели значительное превосходство. Это особенно наглядно видно из тех случаев, когда правители областей, расположенных на географической периферии, проводили осознанную политику освоения новых военных приемов. Это третий из упоминавшихся выше методов распространения передового военного искусства.
Если исконные правители поощряли преобразования в своем обществе, то у них появлялась возможность сохранить власть перед лицом внешней угрозы. То была своеобразная прививка нового к старому стволу. Этот процесс протекал в нескольких странах — Шотландии, западнославянских княжествах Померании и Силезии, в скандинавских государствах, но сопровождался переменами разного характера. В некоторых случаях местную знать надо было подавить и каким-то образом трансформировать либо нейтрализовать. Могли предприниматься усилия по поощрению притока иноземных переселенцев. Могла быть сформирована новая аристократия. Существенные изменения подчас претерпевали и отношения с внешними государствами.
Классическим примером страны, которая под руководством своей правящей династии, осознанно поощрявшей иммиграцию извне, видоизменилась сама, служит Шотландия. Этот процесс включал, в частности, полную трансформацию военной и политической системы скоттов. Картину того, как это происходило, можно воссоздать, рассмотрев три последовательных фазы многолетней истории шотландских набегов на север Англии. В годы правления Малькольма III (1058–93), а затем в 1138 и 1174 годах армии скоттов подвергли Нортумберленд разграблению. В исполненных боли отчетах английских хронистов об этих трех эпизодах, естественно, традиционно присутствует мотив невзгод. Но есть и существенные различия, указывающие на перемены в военной и политической сфере.
Когда воины Малькольма III в конце XI века в легких доспехах двинулись на юг, их целью было жечь, грабить и порабощать. Успешный набег был большим шагом вперед в экономическом плане, поскольку служил источником пополнения поголовья скота и людских ресурсов. «Молодые мужчины и женщины, и все, кто с виду подходил для тяжелой работы, были уведены в стан неприятеля… Шотландия наполнилась английскими рабами и служанками, так что отныне не осталось такой деревни и даже дома, где бы их не было»{198}. Среди богоугодных деяний английской жены Малькольма III, королевы Маргарет, было освобождение и выкуп таких рабов{199}.
У англичан, оказавшихся перед лицом такой угрозы, было две возможности. Во-первых, они могли перебраться в другое место, более надежно защищенное. Хорошо укрепленный Дарэм в годы нашествия скоттов был наводнен беженцами. До нас дошло описание того, как в 1091 году, к вящему неудовольствию автора-церковника, стада скота заполнили церковный двор и монастырская служба была едва слышна за плачем детей и причитаниями матерей. Однако не у всякого поблизости было такое надежное укрытие, да и там, где было, места для всех не хватало. Альтернативой было бросить насиженные места и бежать в дикие места, ища защиты в горах и лесах{200}. В 1091 году «некоторые попрятались в укромных местах в лесу и горах». В 1070 году скотты сделали вид, что возвращаются на свою территорию, дабы выманить беженцев из их укрытия и заставить вернуться в родные селения, а потом разграбить{201}. Когда скрыться от врага в лесу или таком центре, как Дарэм, оказывалось невозможно, единственным убежищем становилась церковь, где можно было хотя бы рассчитывать на каменные стены и могущество местного святого. Примерно в 1079 году воины короля Малькольма подошли в Гексаму:
«Народ Гексама знал о ярости короля, но что им было делать? Их было слишком мало, чтобы оказать сопротивление, ни крепости, где укрыться, ни союзников, от кого ждать помощи. Единственная их за щита заключалась в силе их святых, которую они так часто ощущали на себе. И они собрались в церкви»{202}.
В те времена на севере Англии замков почти не было. Замки, конечно, не могли бы вместить все население округи, однако они безусловно способствовали бы более достойному отпору завоевателям. Не имея же замков, население вверяло себя «защите мест, осененных присутствием святых мощей»{203}. (Другие средневековые источники отмечают, что те районы, где не было замков, нуждались в особенно энергичных святых, как покровителях, так и мстителях{204}.)
Ситуация менялась стремительно. По сути дела, перемены начались уже во времена Малькольма III, причем происходили они по обе стороны границы. Во-первых, после нормандского завоевания по всей северной Англии начали возводить замки. Уже в 1072 году один такой замок был построен в Дарэме. Он предназначался не для того, чтобы защищать крестьянскую скотину или плачущих младенцев, а чтобы «епископ и его люди могли надежно укрыться в случае нападения». В 1080 году был возведен Ньюкасл, а в 1092 — Карлайл. В начале XIII века епископ Дарэмский основал замок в Норэме на Твиде «для отпора бандитским набегам и вторжениям скотгов»{205}. Вторым, но не менее важным этапом стали события в самой Шотландии. Сыновья Малькольма III, в особенности Давид I (1124–1153), видели военное превосходство соседей и соперников с юга и начали проводить осознанную политику насаждения в Шотландии в качестве своих вассалов англо-нормандских рыцарей и баронов{206}. В противоположность Уэльсу и Ирландии «нормандское завоевание» Шотландии было по сути приглашением, и только. Короли скоттов могли отныне опираться не только на легковооруженное местное войско, но и на чужаков — тяжелых всадников и строителей замков. Среди самых известных исторических источников, иллюстрирующих этот процесс, — грамота 1124 года о пожаловании королем Давидом земли Аннандейл на юго-западе Шотландии Роберту Брюсу, англо-нормандскому аристократу, один из потомков которого впоследствии правил на шотландском троне{207}. Здесь, вдоль границ мятежной провинции Галлоуэй, было заложено обширное феодальное владение с замками башенного типа, причем хозяин этой земли поддерживал самые тесные связи с королем. Преимущества этого процесса в глазах короля были тем более очевидны, чем явственнее ощущалась угроза извне местной знати и населению Галлоуэя. Уже в 1124 году под текстом грамоты поставили свидетельские подписи не местные магнаты, а переселенцы англо-нормандского происхождения.
Если перейти к рассмотрению шотландского вторжения 1138 года, то совершенно очевидными оказываются политические и военные последствия распространения новых военных технологий как в Англии, так и в Шотландии{208}. В некоторых случаях набеги этого года носили характер примитивного разграбления и взятия рабов, хорошо знакомого отцу короля Давида: «Все мужчины были убиты, а девушки и вдовы, обнаженные и связанные, толпами угнаны в Шотландию в рабство». Тем не менее времена менялись. Известно, что король Давид свою часть рабов вернул, хотя не исключено, что это лишь штрих к портрету конкретной исторической личности и не стоит делать обобщений. Источники выделяют как особо жестоких поработителей пиктов, то есть коренных шотландцев{209}. Однако армия скоттов в 1138 году состояла не из одних пиктов или воинов из Галлоуэя, «прославившихся» тем, что мозжили младенцам головы о порог{210}, но и значительное количество недавно осевших в этой стране нормандских рыцарей. Армия скоттов образца 1138 года становилась все более похожа на аналогичные войска англо-нормандской Англии.
